Блондель, Мерри-Жозеф

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мерри-Жозеф Блондель
Merry-Joseph Blondel
Место рождения:

Париж, Франция

Гражданство:

Франция Франция

Стиль:

неоклассицизм

Влияние:

Жан-Батист Реньо

Мерри́-Жозе́ф Блонде́ль (фр. Merry-Joseph Blondel; 25 июля 1781 года, Париж — 12 июня 1853 года, там же) — французский художник.

Родился в семье, связанной с искусством. Потомок архитекторов Жака Франсуа Блонделя и Франсуа Блонделя. Отец - Жан-Арман Блондель (1740-1805), специалист по художественной штукатурной отделке, мать - Мари Маршан. В возрасте 14 лет поступил на работу в нотариальную контору, где надолго не задержался, затем работал учеником художника на фарфоровом заводе.

В 1801 году стал учеником весьма знаменитого в то время Жана-Батиста Реньо. Проявив свои незаурядные способности, Блондель стал лауреатом Римской премии уже в 1803 году. В 1824 году от короля Карла Х получил орден Почётного легиона. Многолетний профессор Национальной школы изящных искусств в Париже, член французской академии художеств. Занимался росписями важных общественных зданий, в том числе Лувра. Картина Блонделя "Купающаяся черкешенка" считается самым дорогим предметом багажа, утраченным в результате крушения "Титаника" в 1912 году (согласно исковой оценке непосредственно после крушения).





Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Блондель, Мерри-Жозеф"

Примечания

Ссылки


Отрывок, характеризующий Блондель, Мерри-Жозеф

Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.