Блонский, Павел Петрович

Павел Петрович Блонский
Павел Петрович Блонский
Дата рождения:	14 (26) мая 1884(1884-05-26)
Место рождения:	Киев
Дата смерти:	15 февраля 1941(1941-02-15) (56 лет)
Место смерти:	Москва
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Школа/традиция:	Диалектический материализм
Основные интересы:	Античная философия, психология, педагогика
Произведения в Викитеке

Па́вел Петро́вич Бло́нский (14 мая (26 мая) 1884, Киев — 15 февраля 1941, Москва) — русский и советский философ, педагог и психолог.

Родился в Киеве. В 1902 году поступил на историко-филологический факультет Киевского университета, который окончил в 1907 году, получив золотую медаль за работу «Проблема реальности у Беркли». Интересовался античной философией, опубликовал ряд работ по гносеологии и этике. С 1913 года — приват-доцент. Примкнул к партии эсеров, неоднократно подвергался аресту, однако в 1917 году порвал с ними, сблизился с большевиками. После революции испытывал нужду, занялся преподавательской деятельностью. Познакомился с Г. И. Челпановым, при содействии которого окончательно переехал из Киева в Москву и занялся психологическими исследованиями, став аспирантом Челпанова.

С 1919 года руководит Московской академией народного образования. Его взгляды всё больше расходятся с взглядами Челпанова, поскольку Блонский стремится к перестройке психологии на основе материалистического мировоззрения. Блонский был не столько материалистом, сколько противником интроспекционизма, который к тому времени уже давно утратил позиции на Западе под натиском бихевиоризма, однако сохранял позиции в России, где у него были такие известные сторонники, как Г. И. Челпанов, Н. О. Лосский, С. Л. Франк и др. Противопоставляет интроспекционизму естественнонаучный подход. Рассматривая психологию как науку о поведении, повторяет постулаты бихевиоризма.

В 1920-е гг. исключительно плодотворен, выпустил ряд учебников, в том числе школьных, статьи его публикуются за рубежом. По рекомендации Н. К. Крупской становится членом научно-педагогической секции Государственного ученого совета, участвует в разработке учебных программ и в школьной реформе, пользуется поддержкой А. В. Луначарского.

В 1924—1928 годах заинтересовался педологией, позднее разочаровался в ней. Тем не менее, спорил со сторонниками «социогенетизма», т. e. формирования характера средой: считал, что заложенные природой стадии развития человека (которые он понимал сугубо материально) нельзя ускорить. Позднее в книге «Очерки детской сексуальности» (1928) выступает с критикой психоанализа.

Круг исследуемых им проблем был чрезвычайно широк. В частности, разрабатывал проблемы, смежные для психологии и педагогики. Сформулировал генетическую (стадиальную) теорию памяти, согласно которой различные виды памяти — моторная, аффективная, образная и вербальная — описываются как этапы развития человека, его речи и мышления, изменения им окружающей действительности.

В конце жизни работал в Институте психологии в Москве, болел туберкулёзом. После выхода постановления ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях…» (1936) подвергся травле, были арестованы два его сына.

Особо надо сказать в этой связи о Блонском. Он послал Бубнову письмо, где вообще отказался понимать и принимать постановление о педологии. Для того времени это была неслыханная, невероятная, просто отчаянная смелость, и может быть, поэтому Блонского не тронули (как, по рассказам, не тронули Буденного, после того как он отстреливался из пулемета от приехавших его арестовать офицеров НКВД). Впрочем, адресат письма, А. С. Бубнов, как и Бауман, очень скоро был объявлен «врагом народа» и расстрелян.

— Леонтьев А.А., Леонтьев Д.А., Соколова Е.Е. [anleontiev.smysl.ru/b_ocherk.htm Алексей Николаевич Леонтьев: деятельность, сознание, личность. М.: Смысл, 2005]

После смерти его имя около 20 лет не упоминалось в психологической литературе, тем более, что в советской психологии в то время одержали верх сторонники «социогенетизма», а Блонский всегда был противником этой теории.

Своей научной школы не создал, хотя многие его идеи развивает ряд современных психологов (в частности, Т. Д. Марцинковская).

Сочинения

• О национальном воспитании (1915)
• Задачи и методы народной школы (1916)
• [www.centant.pu.ru/plat/rus_plato/item14.htm Философия Плотина] (1918)
• Проблема реальности у Беркли (Киев, 1907)

  См. также репринтное издание: Блонский П. П. Проблема реальности у Беркли. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. — 160 с. (Из наследия мировой философской мысли: история философии.)

• Современная философия, т. 1-2 (1918—1922)
• Трудовая школа (1919)
• Реформа науки (1920)
• Очерк научной психологии (1921)
• Психологические очерки (1927)
• Очерки детской сексуальности (1928)
• Педология.  Учебник для высших педагогических учебных заведений. Допущен Наркомпросом РСФСР. – М.: Гос. учеб. педаг. изд., 1934. – 344с.
• [www.biblioclub.ru/catalog/129/ Память и мышление] (1935, переиздана в 2001)
• [www.biblioclub.ru/catalog/129/ К проблеме воспоминания.] (М., Директмедиа Паблишинг, 2008)
• Развитие мышления школьника (1935)
• Избранные педагогические произведения (М., 1961)
• Избранные психологические произведения (М., 1964)
• Избранные педагогические и психологические сочинения. [pedagogic.ru/books/item/f00/s00/z0000044/index.shtml Т.1,] [pedagogic.ru/books/item/f00/s00/z0000045/index.shtml Т.2]. (М., 1979)
• [www.biblioclub.ru/catalog/129/ Психологический анализ припоминания] (М., Директмедиа Паблишинг, 2008)

Литература

• Петровский А. В.  История советской психологии. — М., 1967.
• Никольская А. А.  Значение П. П. Блонского в истории психологии // Вопросы психологии. — 1985. — № 1. — С. 121—125.
• Наумов Н. Д.  П. П. Блонский: философ и педагог // Известия Уральского государственного университета. — 2003. — № 27.
• Гурова С. И.  П. П. Блонский как философ // Компаративное видение истории философии. — СПб., 2008. — С. 129—139.
• Danilchenko, Mihail Gerasimovich.  [www.greenstone.org/greenstone3/nzdl;jsessionid=285F9FE96A79344DF2BBC4A5B3F14E11?a=d&d=HASH8aa787a310dba4066b1d47.9&c=edudev&sib=1&dt=&ec=&et=&p.a=b&p.s=ClassifierBrowse&p.sa= Pavel Petrovich Blonsky (1884—1941)] // Prospects: the quarterly review of comparative education. — Paris: UNESCO: International Bureau of Education, 1993. — Т. XXIII, № 1/2. — С. 113—124.
  • [www.ibe.unesco.org/publications/ThinkersPdf/blonskye.pdf PDF-версия статьи] на сайте МБП ЮНЕСКО

Ссылки

• [psy.1september.ru/2000/23/4_5.htm Подробная биография]
• [slovari.yandex.ru/~книги/История%20психологии/Блонский/ Блонский П. П.](недоступная ссылка с 21-05-2013 (3983 дня))
• [elib.gnpbu.ru/sections/0100/blonskiy/ Биография и основные труды П. П. Блонского на сайте НПЭБ]. elib.gnpbu.ru.

Отрывок, характеризующий Блонский, Павел Петрович

Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.