Блохина, Ирина Николаевна

Ирина Николаевна Блохина
Научная сфера:	микробиология, эпидемиология, иммунология
Место работы:	Нижегородский государственный университет, Горьковский НИИ эпидемиологии и микробиологии
Учёная степень:	доктор биологических наук
Альма-матер:	Нижегородская государственная медицинская академия
Научный руководитель:	Фридрих Товиевич Гринбаум
Награды и премии:

Блохина́ Ирина Николаевна (21 апреля 1921 — 14 апреля 1999) — советский и российский медик, академик РАМН, лауреат Государственной премии СССР, заведующая кафедрой Горьковского государственного университета, директор Горьковского НИИ эпидемиологии и микробиологии. Депутат Совета Союза Верховного Совета СССР 9—11 созыва (1974—1989) от Горьковской области.

Биография

И. Н. Блохина родилась 21 апреля 1921 г. в семье земского врача. По окончании Нижегородского (Горьковского) медицинского института (ныне — академии) в 1942 г. она, в отличие от своего старшего брата — будущего академика и президента АМН СССР Н. Н. Блохина, выбравшего путь хирурга, посвятила себя микробиологии.
И. Н. Блохина — автор 6 монографий и более 150 статей в области микробиологии, эпидемиологии и иммунологии. В творческим содружестве с академиком А. Н. Белозёрским она создала 1972 г. на базе своего института первую в стране лабораторию геносистематики бактерий. Специалисты знают о большом вкладе Ирины Николаевны в дело создания лечебных и профилактических иммунобиологических препаратов (внутривенный иммуноглобулин для детей, лактобактерин, эколакт и др.). В 80-е годы она принимала участие в ликвидации вспышек холеры в СССР.
И. Н. Блохина известна и как крупный общественный деятель. С 1974 по 1989 гг. она являлась председателем комиссии Верховного Совета СССР по здравоохранению и социальному обеспечению. Многие годы посвятила женскому движению входя в состав Комитета советских женщин (1968—1988 гг.). В 1992—1999 гг. она возглавляла Нижегородское отделение Российского фонда «Здоровье человека».
В 1996 году ей было присвоено звание «Почётный гражданин Нижнего Новгорода».

Наука

Первыми учителями Ирина Николаевны в науке «микробиология» были известный профессор Фридрих Товиевич Гринбаум, который с 1932 года работал заместителем директора по науке Горьковского НИИЭМ и одновременно заведовал кафедрой микробиологии в Горьковском мединституте, и непосредственный руководитель зав. лабораторией канд. мед. наук Клавдия Ивановна Сучкова. В этой лаборатории она и делала свои первые шаги (сначала в должности младшего научного сотрудника).
Ирина Николаевна часто говорила, что в течение своей жизни ей очень везло на дружбу с замечательными, доброжелательными людьми. О своих первых учителях она отзывалась всегда с исключительной добротой и благодарностью.
Научные интересы Ирины Николаевны вначале касались изменчивости бактерий. Ею было проведено сравнительное изучение изменения свойств бактерий кишечной группы (брюшного тифа, дизентерии Флекснера, кишечной палочки), а также некоторых нетипичных культур при их вегетировании в воде и естественных условиях. Исследования позволяют судить о характере происшедших изменений и определять характер этих изменений. Особенности углеводного и азотного обмена у изменённых бактерий были аналогичны и, по-видимому, являлись отражением общих закономерностей изменчивости бактерий кишечной группы при данных неблагоприятных условиях жизни.
В 1952 г. И. Н. Блохина защитила в Горьковском медицинском институте диссертацию на соискание учёной степени кандидата медицинских наук на тему «изменчивость бактерий брюшного тифа в воде». Научным руководителем этой работы был Фридрих Товиевич Гринбаум. Это первое исследование уже указывало на необходимость более глубокого изучения ряда научных вопросов, связанных с причиной изменчивости бактерий, изменения их свойств, изучением этих свойств, необходимостью их классификации, необходимостью освоения и использования научных достижений в области физиологии и биохимии бактерий.
Кандидатская диссертация, осмысление вопросов, легших на её основу, определили дальнейшую судьбу Ирины Николаевны как учёного.
Первым шагом явилась создание ею лаборатории физиологии и биохимии бактерий (1953), привлечение к работе классических биохимиков и биофизиков с университетским образованием наряду с медицинскими микробиологами и биохимиками. Уже в это время она вырабатывала методологию научного подхода к проблеме: всестороннее её рассмотрение и привлечение для этого специалистов различного профиля.
К 1955 г. В лаборатории физиологии и биохимии микробов работали: проф. ГМИ Г. Я. Городисская, как научный консультант лаборатории, Л. И. Милотворская-Киселева, Л. С. Носова, М. В. Усцова, В. В. Богданова, Р. С. Перова.
Занимаясь научными исследованиями, Ирина Николаевна всегда имела в качестве основных целей: поддержание здоровья человека, лечение и облегчение страданий больного, создание и производство новых лекарств, лечебных и профилактических препаратов, проведение противоэпидемической работы, улучшение экологии.
Далее, исходя из положения, что основными биологическими факторами, определяющими развитие всего живого на земле, являются процессы изменчивости и наследственности организмов и взаимоотношении их друг с другом. Совершенно очевидно, чтобы успешно бороться с любой инфекционной болезнью, необходимо тщательно, всесторонне охарактеризовать её возбудителя, выявить его «слабые места», а также отличия его от других представителей микробов, от есть идентифицировать. А идентификация бактерий вместе с классификацией и номенклатурой является составной частью систематики. Отсюда интерес не только к проблеме идентификации бактерий, особенно «коварных» атипичных форм микробов, но и в целом к таксономии с её фундаментальными задачами.
Начав с внедрения в микробиологию сравнительно простых биологических тестов, но способствующих расширению представлений об основных путях метаболизма бактерий (в первую очередь энтеробактерий), И. Н. Блохина разработала оригинальный комплексный подход к сравненительно-физиологическому изучению микроорганизмов; использовала методы числовой таксономии, компьютерный анализ и способы исследования наследственного материала клетки (ДНК, генома).
Эти исследования были обобщены ею в докторской диссертации «Некоторые особенности брожения и дыхания бактерий как дифференциальные и производственные тесты» (1966). Работа позволила автору сделать важные выводы: 1. Особенности брожения и дыхания микроорганизмов могут быть выявлены с помощью комплекса простых тестов, применение которых позволяет подвергнуть сравнительному изучению большое количество бактериальных культур.
2. Существенным дифференциальным тестом, указывающим на значение анаэробных стадий превращений углеродов для жизнедеятельности микроорганизмов, является чувствительность бактерий к йодацетату. Сочетания этого теста с другими позволяют судить об общности и различиях в физиологических особенностях отдельных таксономических групп микробов.
3. Физиологические особенности микроорганизмов, которые отражают йодацетатный тест, связаны, по-видимому, с экологическими особенностями, благодаря чему этот тест может найти применение при санитарно- гигиенических исследованиях.
4. Патогенные энтеробактерий по ряду особенностей брожения и дыхания сходны с сапрофитической кишечной палочкой, что связанно, по-видимому, с участием двух основных путей обмена углеводов и преобладающих значением пути Эмбдена-Мейергофа-Парнаса у данных микроорганизмов.
5. Установлен факт большоё чувствительности к 2,4-динитрофенолу среди родственных видов микроорганизмов у бактерий, обладающих большей степенью патогенности для человека. Механизм воздействия этого ингибитора на бактериальные клетки сложен, может быть связан как с окислительным фосфорилированием, так и с влиянием 2,4-динитрофенола на процессы брожения, и заслуживает дальнейшего изучения.
6. Использован математический метод группирования по коэффициенту подобия с помощью электронно-цифровой вычислительной машины для составления микроорганизмов по комплексу физиологических признаков. Объединенные таким образом в группе бактерий характеризуются также сходством в величине показателя специфичности ДНК, определяемого по составу азотистых оснований (нуклеотидный состав ДНК).
7. На основании изучения нуклеотидного состава ДНК у 116 штаммов грамотрицательных бактерий показано, что у бактерий, относящихся к наиболее строго специализированным родам (шигеллы, сальмонеллы), колебания в величине показателя не превышают ошибки определения; у бактерий, относящихся к менее специализированным родам, включающим как патогенные, так и сапрофитические виды, эти колебания могут быть более значительными.
8. Предложена схема изучения таксономического значения физиологических особенностей бактерий, включающая:
а) подбор большого числа физиологических признаков, по возможности с учетом их биологического значения;
б) сопоставление и группирование микроорганизмов по большому числу признаков с помощью ЭЦВМ;
в) оценка существенности, отдельных признаков двумя методами: путём анализа их значимости в формировании групп и путём изучения совпадения с признаками, заведомо существенными, такими как свойства ДНК;
г) углублённое изучение биохимических характеристик изучаемых групп микроорганизмов на основе анализа этих данных.
9. По предложенной схеме на примере энтеробактерий различных родов и некоторых других грамотрицательных палочек дана оценка ряда простых дифференциальных тестов, связанных с особенностями брожения и дыхания бактерий. Выделены признаки, которые могут рассматриваться как ключевые для дифференциации изучения групп микроорганизмов.
10. Физиологические особенности брожения и дыхания бактерий могут быть использованы как производственные тесты при разработке режимов глубинного культивирования. Для оценки обеспеченности культуры кислородом предложен фосфофруктокиназный тест, под контролем которого разработаны режимы аэрации для глубинного культивирования бактерий дизентерии Флекснера и кишечной палочки. Эти режимы использованы в производстве колибактерина.
11. Рекомендована синтетическая питательная среда для производственного культивирования энтеробактерий. В состав среды входят минеральные соли, глюкоза, никотиновая кислота и 4 аминокислоты: глютаминовая, цистин, аргинин и триптофан.
12. Полученные данные позволили внедрить глубинный метод культивирования в производство колибактерина и были использованы сотрудниками экспериментально-технической лаборатории института при разработке аппаратуры для производства культивирования энтеробактерий.
В диссертации были заложены основы создания и развития новых научных взаимодополняющихся направлений, создания научных основ современного научно-производственного комплекса института (наука — предприятие — клиника) с подразделениями, обеспечивающими научно-инженерную подготовку производства.
Ирина Николаевна Блохина, обладала огромной научной интуицией, очень часто опережала в научных изысканиях время. Её научное мышление люди, в основном, воспринимали через призму конечных результатов её научного творчества — препаратов, которым давала жизнь. Так и в случае с бактериофагами — её статьи о проточном (непрерывном) культивировании были приняты на «ура» в Сибирском отделении АН СССР (а это были ведущие специалисты страны во главе с академиком Л. О. Киренским — директором института физики СО АН СССР, которым Сергей Павлович Королёв доверил создание первых замкнутых систем жизнеобеспечения для космических кораблей) на 1-й Всесоюзной конференции по управляемому биосинтезу в 1968 году, проходившей на теплоходе «Валерий Чкалов» (Красноярск — Дудинка — Красноярск).
Эти статьи увидели свет благодаря тому, что Ирина Николаевна смоделировала процесс приёма и предложения по желудочно-кишечному тракту лекарственных препаратов — бактериофагов. Модельная установка была чрезвычайно проста и убиралась в обычной термостат, но она позволила получить фундаментальные представления о микробиоценозах кишечника человека.
Ирина Николаевна Блохина имела «пастеровский» тип мышления, занимаясь проблемами здоровья человека, направляя свою научную мысль на решение практического здравоохранения, находила решения через фундаментальные знания, используя микробиологические и молекулярно-биологические методы.
К 70-м годам на предприятии по выпуску бактерийных препаратов Горьковского НИИ эпидемиологии и микробиологии, в организацию и развитие которого она вложила все свои силы, существовало крупнейшее в Минздраве России производство бактериофагов, о спасительной силе которых могут вспомнить несколько поколений не только нижегородцев, но и многие, многие семьи, получившие их после письменных обращений к Ирине Николаевне.
Развитию цикла научных работ по идентификации атипичных штаммов, их классификации методами молекулярной биологии, их научно-экспериментальному, организационному оснащению в большой степени содействовала поддержка вице-президента АН СССР А. Н. Белозерского (1972) и на этой основе соответствующее отношение руководства Минфина РСФСР (В. В. Трофимов).

Правительственные награды

Год
1946	Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941—1945 гг.»
1966	Орден Ленина
1970	Юбилейная медаль «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина»
1975	Юбилейная медаль «тридцать лет в Великой Отечественной Войне 1941—1945 гг.»
1971	Орден Трудового Красного Знамени
1981	Орден Октябрьской революции
1984	Государственная премия СССР
1984	Медаль «Ветеран труда»
1984	Юбилейная медаль «сорок лет в Великой Отечественной Войне 1941—1945 гг.»
1995	Юбилейная медаль «50 лет в Великой Отечественной Войне 1941—1945 гг.»
1996	Орден Почета РФ

Память

• Имя Блохиной носят Нижегородский научно-исследовательский институт эпидемиологии и микробиологии и улица в Нижегородском районе Нижнего Новгорода.

Отрывок, характеризующий Блохина, Ирина Николаевна

– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.