Блумарт, Абрахам
| Абрахам Блумарт | |
 Портрет Абрахама Блумарта, автор Генрих Блумарт (сын Абрахама) | |
| Имя при рождении: |
Abraham Bloemaert |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Влияние на: |
Ян Бот, Якоб Кейп, |
 Работы на Викискладе | |
Абрахам Блумарт (нидерл. Abraham Bloemaert) (25 декабря 1564, Горинхем, Голландия — 27 января 1651, Утрехт) — нидерландский художник.
Биография
Отец Абрахама Блумарта — скульптор и архитектор Корнелис Блумарт (нидерл. Cornelis Bloemaert I) у которого ещё в детстве Абрахам Блумарт учился живописи[2], затем продолжил совершенствовать мастерство в Утрехте и Париже, а в 1597 году стал гражданином Амстердама и с 1611 года работал в Утрехте, где (предположительно) проживал вплоть до своей смерти.
Блумарт оказал большое влияние на развитие голландской живописи. Среди его многочисленных учеников — Ян Бот с братом Андрисом, Якоб Кейп, его сын Альберт Кейп, Ян Баптист Веникс и Николаус Кнюпфер.
Объединив в своём творчестве традиции голландской и фламандской живописных школ, он писал полотна на исторические темы, портреты, жанровые сцены и пейзажи.
Многочисленные гравюры и ксилографии, созданные по мотивам его работ, отражают художественные устремления живописца. Манера работы художника с цветом напоминает творчество маньеристов XVI века.
Большинство сохранившихся полотен Блумарта хранится в Музее изящного искусства Сан-Франциско, а также в картинных галереях Берлина и Лувре.
Четверо сыновей Абрахама Блумарта Гендрик, Адриан, Корнелий и Фредерик продолжили семейную династию и также посвятили свою жизнь искусству (первый — живописец, а остальные трое занимались преимущественно гравюрой)[3].
В конце XIX - начале XX века на страницах «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» творчество художника получило следующую оценку:
«К лучшим его произведениям принадлежат: «Поклонение пастухов», «Святое семейство» (в Берлинском музее), большая историческая картина «Смерть сыновей Ниобии» (в Королевской галерее в Копенгагене) и множество других, находящихся в Париже, Мюнхене, Гааге и т. д. По портретной живописи самое удачное произведение Б. — его собственный портрет. Кроме того, Б. был превосходным гравером и формовщиком»[2].
Наиболее известные работы
- Благовещение
- Рождество
- Мужской портрет
- Кающаяся Мария Магдалина
- Гиппомен, коронуемый на арене
- Свадьба Пелея
- Воскрешение Лазаря
- Меркурий и Аргус
- Мученичество св. Андрея (по картине Караваджо)
- Второй сон Иосифа
- Святые Петр и Павел
- Ниоба
- Венера и Адонис
- Геркулес и Омфала
- Исход евреев из Египта и Св. Виллеброу
- Епископ Утрехтский.
Напишите отзыв о статье "Блумарт, Абрахам"
Примечания
- ↑ Гонтгорст, Герхард // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ 1 2 Блумарт Авраам // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ Блумарт Корнелий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.artcyclopedia.com/artists/bloemaert_abraham.html Artcyclopedia]
- [www.krugosvet.ru/articles/56/1005637/1005637a1.htm БЛУМАРТ, АБРАХАМ] в Энциклопедии Кругосвет.
|
Это заготовка статьи о художнике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Блумарт, Абрахам
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
