Блэк, Фишер
Фишер Блэк | |
Fischer Sheffey Black | |
Место рождения: | |
---|---|
Место смерти: | |
Научная сфера: | |
Место работы: | |
Учёная степень: |
доктор философии (PhD) по математике (1964)[1] |
Альма-матер: | |
Известен как: |
Один из авторов уравнения Блэка-Шоулза, |
Награды и премии: |
Финансовый инженер года по версии IAFE (1994) |
Фишер Блэк (англ. Fischer Sheffey Black; 11 января 1938 — 30 августа 1995) — американский экономист, широко известный как один из авторов уравнения Блэка-Шоулза.
Биография
В 1959 году получил степень баклавра по физике в Гарвардском Колледже.
В 1964 году защитил докторскую диссертацию по прикладной математике в Гарвардском университете ('Дедуктивная вопросительно-ответная система'). Поначалу Блэка даже исключили из программы PhD в связи с тем, что он долго не мог определиться с выбором темы — он переключился с физики на математику, а затем на компьютеры и искусственный интеллект. Блэк устроился на работу в Bolt, Beranek and Newman, где участвовал в разработке систем искусственного интеллекта. Затем он провел лето разрабатывая свои идеи в корпорации RAND. После чего поступил в аспирантуру к Марвину Мински, где в конце концов и сумел довести до конца свою диссертацию.
После окончания университета Блэк устроился на работу в Arthur D. Little, где он впервые попробовал себя в области экономики и финансов и встретился с Джеком Трейнором (Jack L. Treynor), своим будущим соавтором. В 1971 году устроился на работу в Чикагский университет, позже перешел на работу в Школу менеджмента Массачусетского технологического института. В 1984 году устроился на работу в Goldman Sachs, где и проработал до конца жизни.
В ходе карьеры темами его основных исследований были монетарная теория, разработка всевозможных вариантов монетарной политики и деловых циклов, он изучал также инфляцию и гиперинфляционные явления, спекулятивное ценообразование и многое другое.
В начале 1994 года у него был диагностирован рак горла. Операция прошла успешно и Блэк даже сумел посетить ежегодную встречу International Association of Financial Engineers в октябре 1994 года, где ему вручили звание Финансовый инженер года. Но позже рак вернулся и Блэк умер в августе 1995 года.
Был женат три раза, имел пять родных и двоих приемных детей.
Научная карьера
В 70-х годах Блэка серьезно заинтересовала денежно-кредитная политика. В это время основные споры в этой области разворачивались между кейнсианцами и монетаристами. Кейнсианцы, во главе с Франко Модильяни, считали, что кредитные рынки по своей природе имеют тенденцию к нестабильности, периодам подъёмов и спадов, и они считали, что роль денежной и фискальной политики заключается в сглаживании этих циклов с целью достижения устойчивого роста. С точки зрения кейнсианцов, центральный банк должен обладать правом проводить дискреционную политику для достижения этих целей. Монетаристы, во главе с Милтоном Фридманом, считали, что дискреционная политика центрального банка сама по себе является проблемой, а не решением. Фридман считал, что рост денежного предложения может и должен быть установлен на фиксированом уровне (например, 3 % в год), чтобы соответствовать ожидаемому росту ВВП.
На основании CAPM Блэк пришел к выводу, что дискреционная фискальная политика не может работать настолько хорошо, как рассчитывали кейнсцианцы, но также он счел, что она не может причинить такого вреда, как опасались монетаристы. Об этом он написал в письме к Милтону Фридману в январе 1972 года:
В 1973-м Блэк совместно с Майроном Шоулзом опубликовали в журнале The Journal of Political Economy свой общий труд — 'The Pricing of Options and Corporate Liabilities', в котором было сформулировано знаменитое уравнение Блэка-Шоулза. Это работа стала его основным, фундаментальным вкладом в развитие экономики. Впоследствии эту, несколько 'сырую' формулу, развил и довел до возможности применения Роберт Мертон.
В марте 1976 года Блэк предположил, что экономические подъёмы и спады по большому счету непредсказуемы из-за непредсказуемости потребительского спроса в будущем и того насколько этот спрос в будущем может быть удовлетворен уровнем развития техники. Если бы будущие потребительские предпочтения и технологии были известны, то прибыли и зарплаты росли бы постепенно и постоянно. Подъём экономики происходит, когда уровень технологий удовлетворяет спросу, а спад — когда они не соответствуют друг другу. Таким образом, Блэк внес ранний вклад в модель реального делового цикла.
Посмертное признание
В 1997 году Мертон и Шоулз стали обладателями Нобелевской премии по экономике за разработку модели ценообразования опционов. К сожалению, Фишер Блэк не дожил до этого дня, и, хотя Нобелевский комитет отметил его вклад в разработку этой модели, он так и не стал лауреатом, так как Нобелевская премия не вручается посмертно.[2]
С 2002 года Американская ассоциация финансов раз в два года награждает молодых ученых Премией Фишера Блэка (Fischer Black Prize).[3]
Напишите отзыв о статье "Блэк, Фишер"
Примечания
Библиография
- Fischer Black and the Revolutionary Idea of Finance, by Perry Mehrling, published by Wiley, August 2005, ISBN 0-471-45732-9
- Fischer Black, Myron Scholes, & Micheal Jensen, «The Capital-Asset Pricing Model: Some empirical tests», in Jensen, editor, Studies in the Theory of Capital Markets (1972).
- Fischer Black & Myron Scholes, «The Pricing of Options and Corporate Liabilities», Journal of Political Economy (1973).
- F. Black & M. Scholes, «The Effects of Dividend Yield and Dividend Policy on Common Stock Prices and Returns», Journal of Financial Economics (1974).
- F. Black, «Fact and Fantasy in the Use of Options», Financial Analysts Journal 31, pp36-41, 61-72 (July/August 1975).
- F. Black, «The Pricing of Commodity Contracts», 1976, Journal of Financial Economics.
- F. Black, «Noise», Journal of Finance, vol. 41, pp. 529—543 (1986).
- Fischer Black, Business Cycles and Equilibrium, Basil Blackwell, 1987.
- F. Black, E. Derman, & W. Toy, «A One-Factor Model of Interest Rates and its Application to Treasury Bond Options», Financial Analyst Journal (1990).
- F. Black & R. Litterman, «Global Portfolio Optimization», Financial Analysts Journal vol. 48, no. 5, pp. 28-43 (1992).
- F. Black, «Interest Rates as Options», Journal of Finance, vol. 50, pp. 1371—1376 (1995).
- Fischer Black, Exploring General Equilibrium, MIT Press, 1995.
Отрывок, характеризующий Блэк, Фишер
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.