Блюм
Поделись знанием:
__DISAMBIG__
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Блюм — фамилия германского происхождения, в переводе означающая цветок (нидерл. Bloem, пенсил.-нем. Blumm); некоторые Блюмы — польские и российские дворяне. Также слово блюм означает стальную заготовку квадратного сечения, получаемую из слитков прокаткой на блюминге.
Известные носители:
- Блюм, Арлен Викторович (1933—2011) — библиограф, профессор СПбГУКИ, автор трудов по истории цензуры.
- Блюм, Владимир Иванович (1877—1941; псевдоним — Садко) — русский советский театральный и музыкальный критик.
- Блюм, Вениамин Иосилевич (1861—1949) — художник, преподавал в Школе рисования и живописи В. Блюма в Риге.
- Блюм, Георг Георгиевич — Георгиевский кавалер; штабс-капитан; № 5899; 1 декабря 1838.
- Блюм, Гилад (род. 1967) — израильский профессиональный теннисист и тренер.
- Блюм, Давид Адольфович (род. 1941) — молдавский и израильский музыкант, композитор, автор текстов песен и исполнитель на русском, иврите и английском языках.
- Блюм, Изабелла (1892—1975) — бельгийский общественный деятель, депутат парламента.
- Блюм, Иоганна (1920—2005) — итальянская органистка, хормейстер и музыкальный педагог.
- Блюм, Йехуда (род. 1931) — израильский учёный и дипломат.
- Блюм, Ленор (род. 1942) — американский учёный, профессор информатики, жена Мануэля Блюма.
- Блюм, Леон (1872—1950) — французский политик.
- Блюм, Мануэль (род. 1938) — американский учёный в области информатики.
- Блюм, Норберт (род. 1935) — немецкий политик.
- Блюм, Роберт (1807—1848) — немецкий политик.
- Блюм, Фёдор — русский минцмейстер в 1856—1861 годах.
- Блюм, Фёдор Ермолаевич — Георгиевский кавалер; генерал-майор; № 1666; 5 февраля 1806.
- Блюм, Фёдор Ермолаевич — Георгиевский кавалер; подполковник; № 8333; 28 ноября 1849.
- Блюм, Эдуард Фридрихович (род. 1824) — штабс-капитан, военный топограф.
- Блюм, Ярослав Борисович (род. 1956) — академик НАН Украины, доктор биологических наук.
- Кастель-Блюм, Орли (род. 1960) — израильский писатель, прозаик.
Напишите отзыв о статье "Блюм"
Примечания
См. также
Список статей об однофамильцах. Если вы попали сюда из текста другой статьи Википедии, следует уточнить ссылку так, чтобы она указывала на статью о конкретном человеке. См. также [ru.wikipedia.org/w/index.php?title=Категория:Персоналии_по_алфавиту&from=%D0%91%D0%BB%D1%8E%D0%BC полный список] существующих статей. |
Отрывок, характеризующий Блюм
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.