Блюмер, Игнацы

Игнацы Блюмер
Дата рождения	31 июля 1773(1773-07-31)
Дата смерти	29 ноября 1830(1830-11-29) (57 лет)
Место смерти	Варшава
Принадлежность	Речь Посполитая Польские легионы Варшавское герцогство Российская империя Российская империя
Сражения/войны	Русско-польская война 1792 года Польское восстание 1794 года Война Варшавского герцогства с Австрией 1809 года Отечественная война 1812 года Польское восстание 1830 года
Награды и премии	Virtuti Militari (степень неизвестна)

Игнацы Блюмер (польск. Ignacy Blumer; 31 июля 1773, Ольша — 29 ноября 1830, Варшава) — польский генерал, повстанец (участвовал в Восстании Костюшко).

Семья Блюмер — ирландского происхождения, в России проживала со времён Петра Великого.

Игнацы Блюмер сражался в войне с Россией 1792 года, в том числе под Зеленьцами, участвовал в Восстании Костюшко, Легионах Польских, кампаниях Наполеона (Сан-Доминго) и в войне с Австрией. Отличился в сражении под Рашином, после чего награждён был орденом Virtuti Militari.

Принял участие в войне с Россией 1812 года. За участие в осаде Смоленска произведён в полковники и награждён орденом Почётного легиона. В 1818 году произведён в бригадные генералы.

Когда вспыхнуло ноябрьское восстание 1830 года, остался верен присяге и погиб в первую же ночь, сражаясь против повстанцев.

В память о верных присяге генералов-поляках, среди которых и генерал Игнацы Блюмер, в 1841 году — через 10 лет после подавления ноябрьского восстания — на одной из варшавских площадей, по распоряжению императора Николая I, собственноручно сделавшего наброски будущего обелиска, был сооружён Памятник семи генералам. На монументе была высечена надпись: «Полякам, полегшим в 1830 году за верность своему Монарху» (польск. «Polakom poległym w 1830 roku za wierność swemu Monarsze»).

См. также

• Памятник семи генералам

Отрывок, характеризующий Блюмер, Игнацы

«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.