Блюм, Мануэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мануэль Блюм
Manuel Blum
Дата рождения:

26 апреля 1938(1938-04-26) (85 лет)

Место рождения:

Каракас, Венесуэла

Научная сфера:

информатика

Место работы:

Университет Карнеги — Меллон

Альма-матер:

Массачусетский технологический институт

Научный руководитель:

Марвин Ли Минский

Известные ученики:

Г. Миллер, Л. Адлеман

Известен как:

Алгоритм Блюм — Блюма — Шуба

Награды и премии:

Премия Тьюринга и др.

Сайт:

[www.cs.cmu.edu/~mblum/ cmu.edu/~mblum/]

Мануэль Блюм (исп. Manuel Blum; род. 26 апреля 1938, Каракас, Венесуэла) — учёный в области теории вычислительных систем, профессор по информатике в университете Карнеги — Меллон. Награждён в 1995 году премией Тьюринга за достижения в исследовании основ теории сложности вычислений и их применении в криптографии и верификации программ.





Биография

Мануэль Блюм родился в Каракасе в семье недавних еврейских иммигрантов из Румынии; его отец был часовщиком в Черновицах.[1][2] Учился в Массачусетском технологическом институте, где получил степени бакалавра и магистра по электротехнике и информатике (1959 и 1961 годы), а затем степень доктора философии по математике в 1964 году под руководством Марвина Минского[3]. До 1999 года Блюм работал доцентом и профессором в Калифорнийском университете в Беркли. С тех пор он работает и преподаёт в университете Карнеги — Меллон. В этом же вузе работают профессорами по информатике его жена Ленор[4] и сын Аврим[5][6].

В 1960-х годах Блюм разработал аксиоматическую теорию сложности вычислений, не зависящую от модели исполняющей машины, которая основывается на нумерации Гёделя. К его авторству относятся такие понятия, как схема обязательства, алгоритм выбора, алгоритм Блюм — Блюма — Шуба, криптосистема с открытым ключом Блюма — Гольдвассер, а также механизм распознавания ботов CAPTCHA.

Под его руководством многие студенты получили научную степень доктора философии и стали впоследствии знаменитыми учёными в области информатики. Среди них:

Награды

Напишите отзыв о статье "Блюм, Мануэль"

Примечания

  1. [old.post-gazette.com/healthscience/20011021blum1021p3.asp Love In Caracas]
  2. [www-history.mcs.st-andrews.ac.uk/Biographies/Blum.html Lenore Blum]
  3. [www.cs.berkeley.edu/~blum/ Страница М. Блюма] на сайте Калифорнийского университета в Беркли  (англ.)
  4. [www-2.cs.cmu.edu/~lblum/ Lenore Blum’s Home Page]
  5. [www.cs.cmu.edu/~avrim/ Avrim Blum’s home page]
  6. [old.post-gazette.com/healthscience/20011021blum1021p3.asp Dad, mom join son to form a potent computer science team at CMU]
  7. [awards.acm.org/citation.cfm?id=4659082&srt=alpha&alpha=B&aw=140&ao=AMTURING ACM Award Citation / Manuel Blum]
  8. [www.cs.cmu.edu/~scsfacts/simon.html SCS FACULTY AWARDS]

См. также

Ссылки

Отрывок, характеризующий Блюм, Мануэль

– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.