Блюхер, Василий Константинович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Константинович Блюхер<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Военный министр Дальневосточной республики
27 июня 1921 года — июль 1922 года
Глава правительства: Николай Михайлович Матвеев
Предшественник: Василий Иванович Буров
Преемник: Константин Алексеевич Авксентьевский
 
Рождение: 19 ноября (1 декабря) 1890(1890-12-01)
Барщинка, Рыбинский уезд, Ярославская губерния, Российская империя (ныне: Рыбинский район, Ярославская область, Россия)
Смерть: 9 ноября 1938(1938-11-09) (47 лет)
Лефортовская тюрьма, Москва, СССР
Партия: РСДРП
РСДРП(б),
РКП(б), ВКП(б)
 
Военная служба
Годы службы: 19141915

РСФСР РСФСР 19181922
19221938

Принадлежность: Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР
Дальневосточная республика Дальневосточная республика
СССР СССР
Род войск: пехота
Звание: младший унтер-офицер

 Маршал Советского Союза

Сражения: Первая мировая война
Гражданская война в России
Гражданская война в Китае
Конфликт на КВЖД
Хасанские бои
 
Награды:

Награды Российской Империи:

Васи́лий Константи́нович Блю́хер (19 ноября [1 декабря1890[1], Барщинка, Ярославская губерния, Российская Империя — 9 ноября 1938, Москва, СССР) — советский военный, государственный и партийный деятель. Маршал Советского Союза (1935), кавалер Ордена Красного Знамени № 1 (1918) и Ордена Красной Звезды № 1 (1930). В 1938 году был арестован в ходе массовых репрессий в РККА и 9 ноября 1938 года умер от закупорки артерии тромбом на следствии в Лефортовской тюрьме; в марте 1956 года реабилитирован.





Биография

Диковинная для ярославской глубинки фамилия Блюхер пошла от клички-прозвища одного из жителей деревни Барщинки, Георгиевской волости Рыбинского уезда Ярославской губернии — Феклиста. В деревне он ничем особенным не выделялся. Работал на барина, из бедности не вылезал. И тут — Отечественная война 1812 года, куда ушел Феклист рекрутом вместе с другими барщинцами, своими одногодками. Храбрым солдатом оказался он, отчаянно сражался с французами, за что был отмечен многими наградами. Когда вернулся в родные края невредимым, статным, с крестами во всю грудь, односельчане в один голос: ну, чистый генерал! А помещик Кожин, отставной военный в большом чине, как глянул на Феклиста, так тут же заключил: «Истинный фельдмаршал Блюхер». С тех пор и подхватил народ — Блюхер да Блюхер. В Европе бытовала версия, что Блюхер является завербованным красными ротмистром австро-венгерской армии графом Фердинандом фон Галеном, попавшим в русский плен в 1915 году[2].

Ранние годы

Василий Блюхер родился в деревне Барщинка Рыбинского уезда Ярославской губернии (современный Рыбинский район), в крестьянской семье. Русский[3]. Отец — Константин Павлович Блюхер. Мать — Анна Васильевна Медведева. Василий был первым ребёнком в семье. Всего в семье было четверо детей.

В 1904 году, после года учёбы в церковно-приходской школе, отец увёз Блюхера на заработки в Петербург. Он работал «мальчиком» в магазине, затем чернорабочим на Франко-Русском машиностроительном заводе, откуда был уволен за участие в рабочих митингах. В поисках заработка приехал в Москву. В 1909 году поступил слесарем на Мытищинский вагоностроительный завод под Москвой. В 1910 году за призыв к забастовке был арестован и приговорён к тюремному заключению. В 1913—1914 годах работал в мастерских Московско-Казанской железной дороги.

Первая мировая война

С началом Первой мировой войны в августе 1914 года взят по мобилизации на военную службу в городе Москве. Пробыв две недели в 93-м запасном батальоне, 30 сентября 1914 года прибыл в 56-й кремлёвский запасной батальон (командир полковник Гондель) в 3-ю роту поручика Андреева. 27 октября 1914 года с маршевой ротой направлен в 5-ю пехотную дивизию. 16 ноября 1914 года поступил на пополнение 19-го Костромского полка 5-й пехотной дивизии 9-й армии, рядовым, зачислен в 4-ю роту (командир роты капитан Гузиков) 1-го батальона (командир батальона подполковник Шумаков). В день, когда Блюхер был определён в 4-ю роту 1-го батальона, Костромский полк стоял во втором эшелоне боевой линии юго-восточнее Кракова. 20 ноября 1-й батальон и в его составе 4-я рота переместились от села Гдув в деревню Збышовку.

За боевые отличия награждён двумя Георгиевскими крестами и медалью, произведён в младшие унтер-офицеры.

Спустя почти семь с половиной месяцев, приказом по полку от 2 июля 1915 года № 185 Блюхер был награждён Георгиевской медалью IV степени за номером 313935. В графе «время оказанного подвига» указана дата — 28 ноября 1914 года.

Что же касается Георгиевских крестов III и IV степени и звания младшего унтер-офицера, в приказах по полку упоминаний об этом не обнаружено, хотя в таких приказы скрупулёзно отмечались все награждения и присвоения воинских званий. Приказы за период пребывания Блюхера в полку сохранились полностью, так же, как и за последующий период, когда он находился на излечении в госпиталях. Зато есть фотография солдата Блюхера, она публиковалась во многих книгах, брошюрах, журналах, газетах. На фотографии Блюхер — рядовой: на погонах не видно двух лычек, положенных младшему унтер-офицеру, на груди одна Георгиевская медаль и на поясной портупее — сабля. Фотоснимок сделан, скорее всего, в июле 1915 года (ведь Василий Блюхер награждён медалью, согласно приказу № 185, 2 июля 1915 г.). Эта фотография — ещё одно неоспоримое подтверждение того, что Блюхер Георгиевскими крестами III и IV степени не награждался и звания младший унтер-офицер не получал[4]. При этом на той же фотографии достаточно четко видно, что на фуражке Блюхера — унтер-офицерская кокарда.

8 января 1915 года на реке Дунаец под Тернополем Блюхер был тяжело ранен разорвавшейся гранатой в левое бедро, левое и правое предплечья. Был разбит тазобедренный сустав, из-за чего левая нога стала короче на 1,5 см. В бессознательном состоянии доставили его в армейский полевой госпиталь. Восемь больших осколков было извлечено из его тела. Сильно были повреждены обе ноги. Осмотрев храброго солдата, профессор Пивованский произвёл очень сложную операцию и приложил все усилия, чтобы спасти ему жизнь. Блюхера дважды выносили в морг как умершего. Из города Белая Церквь Василий Константинович был направлен в Московский военный госпиталь имени императора Петра I. Однажды госпиталь посетил царь Николай II. Вследствие полученных ранений, в марте 1916 года Блюхер был уволен из армии врачебной комиссией главного военного госпиталя с пенсией первого разряда. C апреля 1916 года работал в Казани в гранитной мастерской, затем временно устроился на Сормовский судостроительный завод (Нижний Новгород), затем переехал в Казань и стал работать на механическом заводе Остермана. В июне 1916 года он вступил в ряды Российской социал-демократической рабочей партии большевиков, получив партбилет № 7834693.

Революция и Гражданская война на Урале

Февральскую революцию Блюхер встретил в городе Петровском Казанской губернии, где он работал слесарем-мотористом на маслобойном заводе. В мае 1917 года Блюхер переехал в Самару и познакомился с В. В. Куйбышевым, который отправил его в 102-й запасный полк для агитации, где он был избран в полковой комитет и городской Совет солдатских депутатов. К началу Октябрьской революции рядовой 102-го запасного полка Блюхер являлся членом Самарского Военно-Революционного Комитета. После установления советской власти в Самаре он стал помощником комиссара Самарского гарнизона и начальником губернской охраны революционного порядка.

Блюхер был активным участником Гражданской войны, в 1918 году во главе отряда направлен на Южный Урал для борьбы с частями войскового атамана Оренбургского казачества полковника А. И. Дутова. Сводный отряд самарских и уфимских красногвардейцев, которым руководили двое: командир — В. К. Садлуцкий и комиссар — В. К. Блюхер, выступил из Самары в конце ноября и 3 декабря 1917 года прибыл в Челябинск. Сводный отряд через неделю был отозван в Самару. Блюхер остался в Челябинске и возглавил Челябинский Военно-революционный комитет. Войска Блюхера разбили Дутова и взяли Оренбург 31 января 1918 года. Войска Блюхера продолжили теснить казаков и в марте 1918 года был взят центр 2-го военного округа Оренбургского войска города Верхнеуральск. Дутов с остатками своей армии временно укрылся в Тургайской степи. До 11 апреля 1918 года Оренбургское Казачье Войско во главе с А. И. Дутовым вело успешные партизанские действия против отрядов большевиков, в том числе против отряда Блюхера (в котором преобладали уфимские татары). Затем войско отступило в город Тургай — столицу Тургайской области.

В апреле 1918 года казаки 1-го военного округа Оренбургского войска, действовавшие вне связи с Дутовым, блокировали Оренбург и этим прервали связь с советским Туркестаном. Для борьбы с дутовцами в районе Оренбурга направлен В. К. Блюхер и подчинённые ему: красногвардейский отряд под командованием С. Я. Елькина, Екатеринбургский эскадрон кавалерии, Челябинская батарея, сформированная из железнодорожников Челябинского узла, и вновь сформированный в Екатеринбурге 1-й Уральский пехотный полк, состоящий из рабочих-добровольцев и привлечённых на службу кадровых офицеров старой армии. 23 мая 1918 года отряд Блюхера, двигавшийся по железной дороге через Самару, подошёл к осаждённому Оренбургу и установили связь с его гарнизоном. 26 мая Блюхеру поступили сведения, что в Челябинске произошло выступление пленных австро-венгерской армии (Чехословацкий корпус), временно располагавшихся в городе.

В июне 1918 года командование войсками, сосредоточенными в районе Оренбурга, после разногласий В. К. Блюхера с большинством главкомов других отрядов перешло к Г. В. Зиновьеву. 23 июня товарищ Зиновьев приказал Блюхеру начать наступление вдоль железной дороги Оренбург — Бузулук. Вскоре, ввиду возможности окружения наступающих против Чехословацкого корпуса красных войск казаками, Блюхер принял решение отвести отряды в Оренбург. В Оренбурге к этому времени собралось около 20 различных по численности отдельных красных отрядов. 3 июля 1918 года казаки, при поддержке белочехов, овладели Оренбургом, большинство красных отрядов отступили в Туркестан, а Уральский отряд Блюхера (пехоты — 700, кавалерии — 50, пулемётов — 16, орудий — 4) пошёл на север на соединение с Красной армией.

Летом 1918 года рабочие отряды Южного Урала, действовавшие в районе Оренбург — Уфа — Челябинск, оказались в результате мятежа Чехословацкого корпуса и освободительного движения оренбургских казаков (казаки освободили свою столицу — город Оренбург и др. города и станицы от большевистских вооружённых отрядов) отрезанными от районов снабжения и регулярных частей Красной Армии и перешли к партизанским действиям. К середине июля партизанские отряды (1-й Уральский И. С. Павлищева, Богоявленский М. В. Калмыкова, Южный Н. Д. Каширина, Троицкий Н. Д. Томина, Верхнеуральский И. Д. Каширина и др.), теснимые казачьей армией Войскового атамана А. И. Дутова, стоявшего во главе Оренбургского Казачьего Войска, отступили в Белорецк. Здесь на совещании командиров 16 июля было принято решение объединить силы в сводный Уральский отряд и пробиваться через Верхнеуральск, Миасс, Екатеринбург навстречу войскам Восточного фронта. Главнокомандующим был избран Каширин, его заместителем — Блюхер. Выступив в поход 18 июля, отряд за 8 дней с ожесточёнными боями дошёл до района Верхнеуральск — Юрюзань, но из-за недостатка сил (4700 штыков, 1400 сабель, 13 орудий) был вынужден вернуться в исходный район. 2 августа раненого главкома Каширина сменил Блюхер, который реорганизовал отряды в полки, батальоны и роты и предложил новый план похода: через Петровский, Богоявленский и Архангельский заводы на Красноуфимск, чтобы можно было опереться на рабочих, получить пополнения и продовольствие. Начав поход 5 августа, отряд к 13 августа с боями преодолел Уральский хребет в районе Богоявленска (ныне Красноусольск), присоединил Богоявленский партизанский отряд М. В. Калмыкова (2 тыс. чел.), а затем, 17 августа, Архангельский отряд В. Л. Дамберга (1300 чел.) и другие силы.

Сводный отряд Южноуральских партизан вырос в армию, имевшую в своём составе 6 стрелковых, 2 кавалерийских полка, артиллерийский дивизион и другие подразделения (всего 10,5 тыс. штыков и сабель, 18 орудий), с железной воинской дисциплиной. 20 августа армия разбила в районе Зилим и Ирныкши белогвардейские части. 27 августа форсировала с боями реку Сим у села Бердяниной Поляны, заняла станцию Иглино (12 км восточнее Уфы) и, разрушив участок железной дороги Уфа — Челябинск, на 5 дней прервала сообщение белых с Сибирью. К 10 сентября, нанеся новые поражения врагу (на реке Уфе, у села Красный Яр и др.), армия вышла в район Аскино, у села Тюйно-Озёрская прорвала кольцо окружения и 12—14 сентября соединилась с передовыми частями 3-й армии Восточного фронта. Спустя 10 дней армия (в составе 6 полков пехоты, 3 полков конницы, общей численностью около 10 тысяч штыков и сабель и 18 трёхдюймовых орудий) прибыла в город Кунгур, где её основная масса была преобразована в 4-ю Уральскую (с 11 ноября 1918 года — 30-ю) стрелковую дивизию под командованием Блюхера.

В течение 54 дней армия Блюхера прошла свыше 1500 км по горам, лесам и болотам, провела более 20 боёв, разгромила 7 вражеских полков. Дезорганизовав тыл белогвардейцев и интервентов, она содействовала наступлению войск Восточного фронта осенью 1918 года. За успешное руководство героическим походом Блюхер первым среди советских военачальников был награждён орденом Красного Знамени.

В наградном листе ВЦИК от 28 сентября 1918 года говорилось: «Бывший сормовский рабочий, председатель Челябинского ревкома, он, объединив под своим командованием несколько разрозненных красноармейских и партизанских отрядов, совершил с ними легендарный переход в полторы тысячи вёрст по Уралу, ведя ожесточённые бои с белогвардейцами. За этот беспримерный поход тов. Блюхер награждается высшей наградой РСФСР — орденом Красного Знамени под № 1»[5].

4-я Уральская дивизия получила приказ занять пункты по линии Богородское—Суксунское—Осиновское и изготовиться для наступления в направлении Красноуфимск—Бисертский завод с целью перехватить Западно-Уральскую железную дорогу у станции Гробово-Шемаха. 27 сентября Блюхер доложил командарму Берзину: части дивизии заняли Молебский завод. После ожесточённых сражений были взяты большое село Богородское и город Красноуфимск. 4-я Уральская выбила белых за реки Сылва, Батам, Бисерть, Уфа.

Положение на фронте ухудшалось. Обескровленные полки 4-й Уральской дивизии не могли удержать фронт. Было принято решение: сократить линию фронта и занять выгодные оборонительные рубежи. Блюхер приказывает командирам бригад отвести свои части на позиции по реке Сылва. В начале ноября Блюхер заболел. Открылись старые раны. Медицинская комиссия, обследовавшая начдива, отметила: «В области левого тазобедренного сустава спереди тянется рубец размером 30 см. В отдельных местах подвздошная кость раздроблена и части её удалены при операциях. Движения в области сустава ограничены во все стороны. При непродолжительной ходьбе появляется боль в поражённом месте». В конце ноября 1918 года Василий Константинович уехал в родную Барщинку.

Вернувшись из отпуска, Василий Блюхер вступил в командование 30-й стрелковой дивизией[6] в самый разгар ожесточённых боёв за города Кунгур и Пермь. 19 декабря белые подошли к Кунгуру. К вечеру 21 декабря Кунгур был оставлен. Блюхер разделил дивизию на три группы, которые медленно отходили в направлении заводов Юго-Камского, Бымовского, Бизярского и Юговского.

31 января 1919 года Блюхер отзывается с 30-й дивизии и назначается помощником командующего 3-й армией (командующий 3-й армией — Сергей Александрович Меженинов). Штаб Красного Восточного фронта, осознавая, какую опасность для РСФСР таит возможное соединение армий Колчака с северными интервентами, принимает решение о срочном создании в тылу глубоко-эшелонированной обороны — системы укреплённых районов. Одним из таких укрепрайонов должен стать город Вятка с его военным гарнизоном. Начальником гарнизона и обороны Вятско-Слободского района был утверждён Блюхер, который одновременно оставался помощником командующего 3-й армией. Блюхер прибыл в Вятку 3 апреля 1919 года. Для управления Вятско-Слободского района был утверждён Военный совет (тройка) в составе В. К. Блюхера, С. А. Новосёлова, В. Ф. Сивкова. В середине июня Блюхер доложил РевВоенСовету 3-й армии, что оборудование Вятско-Слободского укреплённого района закончено. Василий Блюхер обратился к командарму с просьбой об освобождении от должности начальника гарнизона и обороны Вятско-Слободского укрепрайона и направлении на действующий фронт. Меженинов просьбу не удовлетворил, Блюхер был назначен командующим Пермским укреплённым районом.

6 июля 1919 года командующий войсками 3-й армии Восточного фронта издал приказ № 0158 о формировании 51-й стрелковой дивизии, начальником которой назначен Блюхер. 51-я стрелковая дивизия с боями прошла путь от Тюмени до озера Байкал.

51-я стрелковая дивизия Блюхера, освободив 6 августа Тюмень, рвалась вперёд — за реку Тобол, к городам Тобольску и Ишиму. 151-я её бригада, в частях которой находился начдив, форсировала Тобол. 152-я бригада, круто повернув от Тюмени на северо-восток, вела ожесточённые бои с белогвардейцами и к началу сентября овладела Тобольском. 153-я находилась в резерве. Она осталась в Тюмени в распоряжении штаба дивизии.

В середине сентября 1919 года колчаковцы начали контрнаступление против 3-й армии. В результате прорыва фронта в трудную ситуацию попадает 29-я стрелковая дивизия. Одна из её бригад была полностью разбита, в результате чего создалась угроза захвата белыми города Ялуторовска. Командарм 3-й армии приказывает Блюхеру срочно перебросить в этот район из Тюмени 153-ю бригаду, передав её в оперативное подчинение начдива-29. К этому времени 151-я бригада подошла к городу Ишиму и сосредоточивала силы к его охвату. И тут Блюхер узнаёт, что вместе с бригадой он оказался отрезанным от своего штаба. Пришлось отказаться от захвата Ишима и отойти с тракта в леса. Вскоре части Блюхера (1827 человек и 12 орудий) были окружены у села Ашлык (ныне в Вагайском районе).

29 сентября 1919 года красноармейцы роты связи второй бригады Александр Вылегжанин и Геннадий Маландин доставили Блюхеру из Тобольска пакет (впоследствии они были награждены за это орденами Красного Знамени). Блюхер ведёт группу из 453-го полка (исполняющий обязанности комполка Ольшевский Ф. И.), остатков 456-го полка, 1-го батальона 454-го полка и 2-м дивизионом легартдива на север, к Тобольску, и с тыла нападёт на ударную белогвардейскую группу. Двум другим полкам 151-й бригады дается задача выйти к Богалину по Ашлыкским болотам на поддержку своим частям. 2 октября группа Блюхера неожиданно атаковала белых у деревень Бакшеево и Каудабаево. Противник отступил. Затем, взяв Русаново, группа Блюхера продвинулась до Юрт-Иртышатских высот и закрепилась вблизи деревни Мамаево. Воспользовавшись перехваченными сведениями, Блюхер наносит белым упреждающий удар. Его группа неожиданно нападает в ночь на 6 октября на Щукино, выбивает оттуда 27-й Верхотурский Сибирский стрелковый полк 7-й Тобольской Сибирской стрелковой дивизии (полковник Франк). 7 октября части группы занимают деревню Куримово и попадают в окружение. Прорвав кольцо в районе «Щукино—Куримово—Мамаево» обессиленная группа Блюхера вышла на село Богоярское и через 3 дня соединилась с Красной Армией.

В ночь на 22 октября части 153-й бригады — 457-й и 458-й полки, переправившись под покровом темноты на левый берег Тобола, заняли Тобольск. Дивизия Блюхера участвовала почти во всех завершающих операциях по освобождению Сибири от колчаковцев. В конце ноября в связи с реорганизацией Восточного фронта 51-я была передана в состав 5-й армии, а после окончательного поражения колчаковских войск в Сибири её вывели в резерв главного командования Красной Армии.

В марте 1920 года Блюхер назначен командиром-единоначальником 51-й сд, переведённой в Новониколаевск в резерв Главного командования РККА. В резерве 51-я дивизия находилась до июля 1920 года. Её бойцы занимались хозяйственными работами: восстанавливали разрушенную войной Сибирскую железную дорогу, Черемховские каменноугольные копи (Иркутская губерния)и т. д. В мае 1920 года назначен начальником Западно-Сибирского сектора ВОХР[7].

Гражданская война в Крыму

4 июля 1920 года возвращён на должность начальника 51-й сд и получил приказ о переброске дивизии на Южный фронт на борьбу с Русской армией П. Н. Врангеля.

На 15 июля 1920 года дивизия имела в наличии: комсостава и лиц административно-хозяйственной службы — 1276, бойцов пехоты — 10 596, бойцов вообще — 1044. Из вооружения: винтовок — 12 139, сабель — 1179, пулемётов — 201, бомбомётов — 6, орудий 3-х дюймовых — 24, тяжёлых — 8, автоматических ружей Люиса, Шоша и других — 41; на подвижных складах артснабдива: винтовок 3-линейных пехотного образца — 1582, то же драгунского образца — 281, пулемётов — 2, автоматических ружей — 3, шашек — 31.

Дивизия разгружалась на станции Апостолово с 7 августа 1920 года и двигалась вслед за 52-й и Латышской дивизией на левый берег Днепра. Она сосредоточилась во втором эшелоне и приступила к созданию обороны в районе Каховки. Проявил себя как мыслящий и талантливый полководец, особо отличившись в боях в Северной Таврии за Каховский плацдарм и в Крыму в Перекопско-Чонгарской операцииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4302 дня]. Блюхер неудовлетворительно оценил операцию по наступлению с 6 на 7 августа 1920 года. Он считал её преждевременной и плохо подготовленной. В докладной записке командующему армией И. П. Уборевичу он выражал своё недовольство тем, что наступление началось, не дождавшись полного позиционного сосредоточения 51-й дивизии, равнявшейся по численности почти всей наступавшей группе. Неоправданная поспешность с открытием боевых действий не позволила достичь решающего превосходства в силах над врагом. Критическое замечание начдива 51-й не понравилось командарму, и это, по-видимому, сказалось на последующих отношениях Уборевича с Блюхером.

В период второго наступления войск 13-й армии, в конце августа, её части вышли в район Серогозы. Здесь они столкнулись с очень боеспособным врангелевским конным корпусом И. Г. Барбовича. В упорных и кровопролитных боях, развернувшихся в районе Серогозы, полки 51-й дивизии нанесли конникам Барбовича значительные потери и организованно отошли на исходное положение Каховского плацдарма. По свидетельствам командования 13-й армии, попытка Врангеля с 8 по 14 октября нанести решающий удар по Красной Армии в районе Кичкаса и Каховского плацдарма закончилась полным провалом. Во время атаки плацдарма белые потеряли все свои танки — они были либо уничтожены, либо захвачены частями 51-й дивизии.

27 октября 1920 года по частям дивизии был объявлен приказ о наступлении на Перекоп. К полудню 29 октября полки 152-й бригады вышли на исходные позиции в 8-6 километрах от Турецкого вала. Утро 31 октября застало бойцов 152-й бригады в 250—300 метрах от вала. Огневая бригада при поддержке 152-й бригады атакует восточную часть вала, но под сильным огнём противника залегает перед проволочным заграждением. Было ясно, что усилиями только Перекопской группы, без согласованного наступления других частей 6-й армии через Сиваш взять Перекоп не удастся. Поэтому в ночь на 2 ноября части группы были отведены на 7-8 километров к северо-западу от вала. В ночь с 7 на 8 ноября 15-я, 52-я дивизии, 153-я и Отдельная бригады 51-й дивизии двинулись в атаку Литовского полуострова через Сиваш. В девятом часу, когда туман рассеялся, все 65 орудий 51-й дивизии открыли беглый огонь по Турецкому валу. В 12 часов в бой пошла первая волна. Полки Огневой и 152-й бригад с 453-м полком ринулись на штурм. Через час пошла вторая волна наступающих. Блюхер приказывает пустить перед пехотой третьей волны броневики, а затем на помощь третьей волне четвёртую. В 3 часа ночи 9 ноября 1920 года неприступный Перекоп пал.

В ночь на 11 ноября 151-я бригада захватывает почтовую станцию. Все резервы 51-й дивизии брошены к Юшуни. Между тем, белые потеснили 15-ю и 52-ю дивизии и создали угрозу городу Армянску. 151-я бригада 51-й дивизии, отбив контратаку марковцев, при поддержке Латышской дивизии в 9 часов захватывает железнодорожную станцию Юшунь. 15 ноября 51-я дивизия заняла город Севастополь, на следующий день — Ялту.

Из всех соединений и частей, участвовавших в боях за Крым, дивизия Блюхера понесла самые большие потери.

51-я дивизия в последних боях против Врангеля покрыла себя неувядаемой славой. Невзирая на тяжёлые жертвы, в обстановке невероятных лишений, она до конца выполнила свой долг перед Республикой и, потеряв 75 % состава, штурмом овладела всеми линиями обороны противника, пробив своей грудью дорогу в Крым.

По завершении боевых действий 51-я дивизия расположилась на отдых и пополнение в районе города Симферополя. Командующий фронтом предоставил Блюхеру для восстановления сил длительный отпуск.

На службу Василий Константинович вернулся в феврале 1921 года. Дивизия дислоцировалась в Одесской губернии, и Блюхер был назначен начальником гарнизона Одессы и начальником войск Одесской губернии.

Военный министр Дальневосточной Республики

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

27 июня 1921 года назначен председателем Военного совета, главнокомандующим Народно-революционной армии Дальневосточной республики и военным министром ДВР. Членами Военного совета стали М. И. Губельман и В. И. Буров. Провёл реорганизацию НРА ДВР, укрепил дисциплину и одержал победу, взяв Волочаевский укреплённый район. На 1 июля 1921 года численность Народно-революционной армии по штатам определялась в 198 тысяч человек. В действительности же в армейских частях было только 76 тысяч. Республика не располагала ни финансовыми, ни материально-техническими средствами для содержания не только штатного, но и наличного состава армии.

В конце лета 1921 года перед Блюхером на одно из первых мест встала борьба с войсками Романа Фёдоровича Унгерна-Штернберга. Совместными усилиями НРА и Красной Армии Советской России части Унгерна вынуждены были отступить в Монголию. По просьбе временного монгольского правительства войска ДВР пересекли монгольскую границу и помогли монгольской Народно-революционной армии освободить Ургу.

В августе 1921 года в городе Дайрене (ныне Далянь), открылась русско-японская конференция (закрылась в апреле 1922 года), где шли переговоры между Дальневосточной республикой и Японией об эвакуации японских войск с Северного Сахалина, из Приморья и Николаевска-на-Амуре. Находясь в Дайрене, 5 декабря 1921 года Блюхер получил шифрованную телеграмму от своего заместителя Трифонова, в которой сообщалось, что так называемая бело-повстанческая армия генерала Молчанова перешла в наступление на станцию Уссури и, смяв немногочисленные части народоармейцев, заняла её. Поэтому он поставил перед заместителем председателя Совета министров Фёдором Николаевичем Петровым вопрос о своём отъезде с конференции. «Мне нужно на фронт. Необходимо остановить Молчанова. Чем быстрее мы разобьём белогвардейцев, тем быстрее японцы примут наши предложения о выводе своих войск».

Для оперативного руководства борьбой с Бело-повстанческой армией генерала Молчанова был создан штаб и военный совет Восточного фронта во главе с командующим Степаном Михайловичем Серышевым и членами военного совета П. П. Постышевым и Б. Н. Мельниковым. На фронт спешно перебрасывались из Забайкалья 1-я отдельная Читинская стрелковая трёхполковая бригада и Троицко-Савский кавполк. Все имевшиеся в республике запасы тёплого обмундирования, продовольствия, боеприпасов были направлены в сражающиеся с белогвардейцами части. 22 декабря 1921 года бело-повстанцы заняли город Хабаровск.

В ночь на 28 декабря 1921 года бело-повстанческие части Поволжской бригады под командованием генерала Сахарова неожиданно начали наступление на станцию Ин с целью окружить и уничтожить гарнизон красных. Камский стрелковый полк обошёл с севера правый фланг народоармейцев. Уфимский кавалерийский совершил стремительный рейд с юга. Основные силы бригады — Уфимский и Волжский пехотные полки ударили в лоб по станции, вдоль линии железной дороги, но были остановлены. Инский бой имел большое значение для народоармейцев. Была одержана первая победа над молчановскими войсками, весть о которой тут же разнеслась по всему Восточному фронту. Белые отступили к станции Ольгохта и спешно стали укреплять свои позиции в районе Волочаевки.

28 января 1922 года для непосредственного руководства боевыми операциями на станцию Ин прибыл Блюхер вместе с полевым штабом. Датой начала наступления намечалось 10 февраля 1922 года. Штаб готовил, по плану Блюхера, выдвижение двух групп. Одна группа — Инская (Сводная стрелковая бригада Покуса и партизанские отряды) — наносила удар по Волочаевке по правому флангу и в случае успеха должна была преследовать противника до Хабаровска. Другая — Забайкальская (ею руководил Томин) в составе 1-го и 2-го Читинских пехотных полков, Троицко-Савского кавдивизиона, лёгкого артиллерийского дивизиона и 1-й Отдельной читинской бригады — действовала по левому флангу в направлении на Верхне-Спасскую и Нижне-Спасскую и в последующем на посёлок Казакевичево. В ночь на 10 февраля войска НРА начали развёртываться, затем весь день шёл бой. К 17 часам все атаки частей Инской группы белые отбили, потери Инской группы НРА: 428 человек убитыми, ранеными и замёрзшими. В ночь подразделения народоармейцев, участвовавшие в дневном бою, отошли от линии проволочных заграждений на 600—500 метров. Мороз достигал 42 градусов по Цельсию — начались обморожения. Забайкальская группа войск Томина, выдвинувшаяся с Ольгохты, заняла посёлок Забеловский, выбила противника с разъезда Поперечная. В течение дня она вела упорные бои за овладение селениями Верхне-Спасское и Нижне-Спасское; к вечеру они были взяты. Инская группа 11 февраля наступление не возобновила, а 12 февраля после боя войска Молчанова оставили станцию и посёлок Волочаевку, спешно проскочили Хабаровск, боясь быть отрезанными от спасительной для них «нейтральной зоны», контролируемой японцами. Обходная колонна Забайкальской группы Томина нанесла удар по левому флангу бело-повстанцев, и угрожала закрыть им путь в Приморье. Молчановские части задержались у станций Розенгартовка и Бикин. Здесь они оказали народоармейцам упорное сопротивление. За особо проявленные мужество и героизм 6-й стрелковый полк был награждён орденом Красного Знамени и переименован впоследствии в 4-й ордена Красного Знамени Волочаевский полк. Орденом Красного Знамени был также награждён бронепоезд № 8.

После Гражданской войны

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В июне 1922 Блюхера вызвали в Москву. 26 августа того же года он был назначен командиром-комиссаром 1-го стрелкового корпуса, формировавшегося из дивизий, оказавшихся после Гражданской войны на территории Петроградского военного округа (вступил в должность 30 сентября 1922 года). 27 апреля 1923 года назначен временно исполняющим должность начальника гарнизона города Петроград с исполнением обязанностей командира 1-го стрелкового корпуса. На этот пост Блюхер был выдвинут, как один из наиболее преданных делу революции командиров (ещё свежа была память о Кронштадтском восстании, хотя сам Блюхер в подавлении восстания не участвовал).

Блюхер был избран членом Петросовета и членом ВЦИК: Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета. В конце октября 1922 года, участвуя в работе IV сессии ВЦИК девятого созыва, Блюхер впервые увидел Ленина.

6 сентября 1923 года убыл в Москву в распоряжение начальника военной и морской инспекции Гусева для работ по заданиям инспекции, где пробыл до февраля 1924 года. В 1924 году назначен комендантом Ленинградского укрепрайона с исполнением обязанностей командира 1-го стрелкового корпуса.

В Китае

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Осенью 1924 года советское руководство командировало Блюхера в Китай по просьбе Сунь Ятсена. В 1924—1927 годах Блюхер был главным военным советником Чан Кайши в Китае, участвовал в планировке Северного похода (пользовался псевдонимом «Зой Всеволодович Галин» в честь дочери Зои, сына Всеволода и жены Галины). Среди прочих под командованием Блюхера состоял молодой Линь Бяо.

Блюхер прибыл в китайский порт Гуанчжоу в октябре 1924 года на советском военном корабле «Воровский» и в первую очередь обратил внимание на военную школу на острове Вампу. Оснащение китайской армии советским вооружением стало одной из важнейших забот Блюхера. За небольшой промежуток времени правительство Сунь Ятсена получило 40 тысяч винтовок, около 42 миллионов патронов, 48 орудий, 12 горных пушек, более 10 тысяч ручных гранат, 230 пулемётов, 18 бомбомётов, 3 самолёта и другое вооружение. По инициативе Блюхера был создан Военный Совет при ЦИК Гоминьдана в составе: Ляо Чжункая, Ху Ханьминя, генералов Сюй Чунчжи, Чан Кайши, Ян Симиня и, в качестве советника, В. В. Уральского (Блюхера).

На очередном военном совете Блюхер изложил свой план Восточного похода. Суть его заключалась в немедленной организации контрнаступления лучших соединений Национально-революционной армии против генерала Чэнь Цзюнмина. Два корпуса юньнаньцев двинутся по долине реки Дунцзян на Боло — Хэюань — Ухуа — Синин. Гуансийские войска под командованием генерала Лю Чжэньхуана должна овладеть крепостью Вэйчжоу. Восточный поход начался 2 февраля и закончился 21 марта 1925 года. В этом походе Национально-революционная армия впервые одержала крупную победу. НРА освободила обширный район на побережье Южно-Китайского моря. Более семи тысяч солдат неприятеля было взято в плен.

В Китае Блюхер часто болел; его беспокоило ранение, полученное на Германском фронте, и полученный здесь фотодерматит. К лету 1925 года болезни окончательно скрутили его. 23 июля 1925 года Блюхер убыл в Советский Союз на лечение.

В середине мая 1926 года Блюхер, теперь под псевдонимом «Галин З. В.», вновь приступил к исполнению обязанностей главного военного советника в Китае. 23 июня 1926 года на очередном заседании Военного Совета гоминьдановские генералы согласились с предложенным Блюхером изменением проекта плана Северного похода и отказались от немедленного движения в Цзянси. В новом плане в качестве основной задачи первого этапа похода определялось нанесение удара по армии У Пейфу. Конечная цель этого этапа военных действий — взятие Ухани. Общая численность войск НРА перед походом составила почти 100 тысяч человек. Этой силой цзян-цзюнь Галин намеревался разбить 270 тысяч хорошо вооружённых и обученных солдат чжилийской клики. Наступление началось в октябре 1926 года. Корпуса НРА атаковали Чжучжоу и Лилин и вскоре овладели ими. В результате почти суточного сражения они взяли станцию Денсичао, затем была взята Чанша. В ночь на 30 августа части НРА атаковали позиции противника на всех участках фронта и прорвали линии вражеской обороны. Утром они захватили Ханьян и Ханькоу. В начале октября 1926 года, неприступный Учан сдался. С овладением городов Ханькоу, Ханьяна и Учана была решена участь Уханя — важнейшего экономического и политического центра бассейна реки Янцзы. Провинции Хунань и Хубэй были освобождены.

Второй этап Северного похода начался в последних числах октября 1926 года. Он был назван третьей Цзянсийской операцией, план которой разработал Блюхер-Галин. В ходе Наньчанской операции корпуса НРА нанесли удары по району Дэань-Махуйлин, по городам Цзюцзян, Туцзян и железнодорожному узлу Наньчан. Цзянсийские войска были разбиты окончательно в первой декаде ноября. В плен взято около 40 тысяч солдат, захвачено огромное количество винтовок, пулемётов, несколько десятков орудий и другого вооружения. После освобождения провинции Цзянси НРА вступила в провинцию Аньхуэй и к концу ноября заняла её столицу — Аньцин. Сунь Чуаньфан с остатками своей армии отступил к Шанхаю и Нанкину.

В феврале 1927 года Галин-Блюхер и весь его штаб переехали из Ханькоу в Наньчан. 22 марта 1927 года войска НРА заняли Шанхай и Нанкин.

К периоду работы Блюхера в Китае относятся приказы РВСР № 664 и № 25/2 — 1927/1928 гг. о награждении его орденом Красного Знамени. Два приказа и две награды. В Центральном государственном архиве Советской Армии имеется протокол Китайской комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) за номером 7 от 15.12.1926 г. о представлении Блюхера В. К. к ордену Красного Знамени, а также секретная поздравительная телеграмма наркома обороны Ворошилова: «Ханькоу. Бородину. Галину. 24 декабря 1926 г. Инстанция наградила Вас, Галина и Бородина, орденом Красного Знамени, сердечно поздравляю. Прошу предоставить список инструкторов, советников, заслуживающих награждения орденом Красного Знамени или другими наградами. Награждении орденами в прессе не сообщать. Мезенцев».

11 августа 1927 года Блюхер со своей новой семьёй отбыл в Москву. По приезде в Москву Блюхер сразу попал в руки врачей. Тут же был поставлен диагноз: себорейная экзема, остро выраженная неврастения и гипертонический криз. Блюхер не соглашался на госпитализацию и просил оставить его на домашнем режиме. Просьбу удовлетворили. В лечотделе предложили поехать продолжить лечение и одновременно отдохнуть на Кавказские Минеральные Воды, конкретно — в город Железноводск.

Украинский военный округ

В 1928—1929 годах служил помощником командующего Украинским военным округом.

Особая Дальневосточная армия

6 августа 1929 года был назначен командующим Особой Дальневосточной армией.

В ответ на провокации была разработана Сунгарийская операция. Главным автором её был Блюхер, соавторами начальник штаба ОДВА А. Я. Лапин (Лыпиньш), командующий Амурской флотилией Я. И. Озолин (Озолинь), командир 2-й Приамурской стрелковой дивизии И. А. Онуфриев и авиатор Э. П. Карклин. Общая численность привлекаемых к операции сил составляла 1117 человек пехоты. Авиация имела 15 бомбардировщиков и 6 гидросамолётов. Амурская флотилия располагала 8 боевыми кораблями. Китайские части превосходили советские войска по численности почти в двадцать раз.

29 октября 1929 года десантные отряды 2-й Приамурской дивизии погрузились на суда, и двинулись к Сунгари. На рейд Лахасусу вошли без боя, китайские части отступили в сопки. Десант продолжил движение вверх по Сунгари. Сутки спустя корабли Амурской флотилии были у Фугдина. Противник, подготовившийся к обороне, открыл сильный огонь, однако канониры корабельных пушек заставили китайцев замолчать. Советская авиация потопила все суда Сунгарийской флотилии. Штурмовать город в лоб красноармейцы не стали, это привело бы к большим потерям. Были проведены стремительные обходные манёвры. В результате трёхчасового боя части гарнизона отступили, оставив Фугдин. 2 ноября Амурская военная флотилия вернулась в Хабаровск.

Чжалайнор-Маньчжурское направление к началу ноября 1929 года стало наиболее опасным. Сюда китайское командование стянуло шесть пехотных бригад, кавдивизию, два бронепоезда, саперные и другие технические подразделения, а также несколько отрядов, сформированных из русских белогвардейцев. В целом эта группировка, возглавляемая генерал-лейтенантом Лян Чжуцзяном, насчитывала около 60 000 штыков и сабель. Лян хвастливо заявлял: он не сомневается в том, что разобьёт войска цзян-цзюня Галина и дойдёт до города Чита. Войскам Лян Чжуцзяна противостояли две стрелковые дивизии, кавбригада, кавдивизион, артиллерийский дивизион, сапёрный батальон, танковая рота, железнодорожная рота, три бронепоезда и легкобомбардировочная эскадрилья. И ещё в резерве, в читинском лагере, находилась 21-я Пермская стрелковая дивизия. Но она не была отмобилизована и содержалась по штатам мирного времени.

16 ноября 1929 года китайские войска при поддержке артиллерии попытались напасть на станицу Абагайтуевскую и разъезд № 86. Это стало официальным поводом для ответных боевых действий советской стороны. Ответная операция началась в ночь на 17 ноября 1929 года. По замыслу Блюхера обходной манёвр проводили 35-я Сибирская стрелковая дивизия, 5-я отдельная Кубанская кавалерийская бригада (под командованием К. К. Рокоссовского) и Бурят-Монгольский кавалерийский дивизион. В центре фронта держать противника должны 36-я Забайкальская и 21-я Пермская стрелковые дивизии. 5-я отдельная Кубанская кавалерийская бригада со своей задачей справилась: обойдя Чжалайнор, она отрезала китайские войска от Хайлара. К исходу 17 ноября 35-я Сибирская стрелковая дивизия, почти целиком уничтожив 14-й китайский полк, вплотную приблизилась к Чжалайнору, но овладеть городом не смогла. Ранним утром авиаразведка обнаружила крупные силы китайских войск, двигавшиеся от станции Цаган к осаждённому Чжалайнорскому гарнизону. Блюхер реагирует на это быстро и жёстко: он приказывает Вострецову поставить плотный огневой заслон подкреплению из Цагана и к 12 часам дня во что бы то ни стало взять Чжалайнор. Мощной артподготовкой цаганская «помощь» была остановлена. Одновременным штурмом 36-й стрелковой дивизии и подошедшими полками 35-й Чжалайнор к середине дня был захвачен. Остатки гарнизона попытались вырваться, но за городской чертой попали под клинки Кубанской кавбригады.

Красные полки вновь штурмовали сильно укреплённые позиции. Здесь по рекомендации командарма, как и под Перекопом, Волочаевкой, успешно применялся блюхеровский метод прорыва обороны противника волнообразными атаками. Первый эшелон атакующих занимал окопы переднего края, забрасывал гранатами блиндажи и, не задерживаясь, шёл вперёд, вглубь обороны противника. Очистка блиндажей от вражеских солдат, подавление локальных очагов сопротивления производилась вторым и третьим эшелонами.

Чжалайнор занят 18 ноября 1929 года, Маньчжурия — 20 ноября 1929 года. В плен попал весь штаб Чжалайнор-Маньчжурской группировки во главе с Лян Чжуцзяном. Советские потери: убитых — 123, раненых — 605 человек. К этому времени сводная группа Лапина разгромила в Приморье гарнизон Мишань-фу. Были захвачены штабы 1-й Мукденской кавалерийской дивизии и 1-й стрелковой бригады. В боях там было уничтожено более тысячи солдат и офицеров противника.

Маньчжурский правитель маршал Чжан Сюэлян обратился к советским властям с предложением срочно начать переговоры об урегулировании советско-китайского конфликта на КВЖД. 22 декабря в Хабаровске состоялось подписание советско-китайского протокола о восстановлении положения на КВЖД. ОДВА за доблестные действия по защите Родины была награждена орденом Красного Знамени и отныне именовалась Особая Краснознаменная Дальневосточная армия. Ордена Красного Знамени удостоились свыше 500 командиров и красноармейцев, участвовавших в боях против китайских войск. За победу на КВЖД в мае 1930 года Блюхер награждён орденом Красной Звезды за № 1. В 1931 году награждён орденом Ленина за № 48.

В июне 1930 года открылся XVI съезд ВКП(б), делегатом которого большевики Дальневосточного края избрали Блюхера. От имени РККА ему было поручено приветствовать съезд.

Осенью 1932 года Блюхер почувствовал себя плохо: снова обострение старых болезней. По настоянию доктора Ф. С. Малышева в конце октября он уехал в Москву на лечение в Кремлёвскую больницу. 9 декабря 1932 года Блюхера под псевдонимом Всеволод Васильевич Сибирцев направили в Германию для более глубокого медицинского обследования. Но заметных результатов поездка в Берлинский госпиталь не принесла — точного диагноза там не установили, и поэтому лечение в основном было таким же, что и в Кремлёвской больнице.

Вернулся он в Хабаровск в январе 1933 года.

В феврале 1934 года на XVII съезде ВКП(б) Блюхер избирается кандидатом в члены ЦК ВКП(б), а на октябрьском Пленуме ЦК 1937 года переводится в состав членов ЦК ВКП(б).

4 мая 1935 года начальник штаба РККА Егоров сообщил Ворошилову, что Блюхеру была отправлена оперативная директива о действиях ОКДВА в случае войны с Японией. Документы были доставлены Блюхеру 25 марта, и до 6 апреля он изучал все отправные данные для сосредоточения войск. Но «окончательное решение о группировке по направлениям Блюхер до 17 апреля не принимал, так как с 7 апреля заболел известной Вам „болезнью“. Это решение было принято только 29 апреля». Блюхер не справлялся с командованием такой огромной группировкой как ОКДВА, так как не имел военного образования и опыта командования большой массой войск.

Вместо того, чтобы заниматься повышением своего военного образования было у него другое увлечение широко распространенное среди командного состава РККА — пьянство. Об этом «увлечении» не писали авторы хвалебных книг о маршале. Но о постоянных пьянках маршала было известно в середине 30-х. Кое-какие сведения об это оседали и в военных архивах.

В декабре 1937 года избран депутатом Верховного Совета СССР.

1 июля 1938 года возглавил Дальневосточный фронт.

29 июля 1938 года начались боевые действия у озера Хасан, командование войсками принял на себя Г. М. Штерн (В. К. Блюхер прибыл в Посьет и принял на себя командование войсками 2 августа 1938 года). Приняв командование, В. К. Блюхер отдал 40-й стрелковой дивизии приказ атаковать японские войска, не пересекая линию государственной границы[8]. В результате допущенных ошибок советские войска понесли большие потери и смогли добиться успеха лишь к 10 августа. Главный военный совет (К. Е. Ворошилов, С. М. Будённый, В. М. Молотов, И. В. Сталин и другие) отметил, что у озера Хасан выявились «огромные недостатки в состоянии Дальневосточного фронта». Блюхера среди прочего обвинили в том, что он «не сумел или не захотел по-настоящему реализовать очищение фронта от врагов народа». Только при И. Р. Апанасенко (который был назначен командующим фронтом в начале 1941 года) была ликвидирована опасность окружения фронта: до этого единственной «артерией» снабжения была железная дорога, сообщение по которой легко было перерезать небольшой группой диверсантов. Апанасенко же рекордными темпами построил параллельную автомобильную дорогу, значительно повысив боеготовность Дальневосточного фронта. Дорога от Хабаровска до станции Куйбышевки-Восточной была готова к 1 сентября 1941 года[9].

В приказе народного комиссара обороны Союза ССР № 0040 4 сентября 1938 года[10] было сказано «…Даже после получения указания от Правительства о прекращении возни со всякими комиссиями и расследованиями и о точном выполнении решений Советского правительства и приказов Наркома т. Блюхер не меняет своей пораженческой позиции и по-прежнему саботирует организацию вооружённого отпора японцам. Дело дошло до того, что 1 августа с. г. при разговоре по прямому проводу тт. Сталина, Молотова и Ворошилова с т. Блюхером, товарищ Сталин вынужден был задать ему вопрос: 'Скажите, т. Блюхер, честно, есть ли у вас желание по-настоящему воевать с японцами. Если нет у вас такого желания, скажите прямо, как подобает коммунисту, а если есть желание, я бы считал, что вам следовало бы выехать на место немедля…». Этим же приказом маршал Блюхер от должности командующего войсками Дальневосточного Краснознамённого фронта отстранён и оставлен в распоряжении Главного военного совета РККА.

Репрессии в армии: участник и жертва

С осени 1936 года в НКВД СССР на Блюхера начали поступать «агентурные сведения об участии в заговоре», в которых, в частности, утверждалось, что Блюхер якобы намерен добиваться отделения Дальнего Востока от СССР. Эти «агентурные сведения» о Блюхере были отосланы Ежову для ЦК ВКП(б) (сентябрь 1936 и февраль 1937)[11].

Сталин включил Блюхера в состав Специального судебного присутствия, осудившего на смерть группу высших советских военачальников по «Делу Тухачевского» (июнь 1937).

В конце июля 1937 года в Хабаровск прибыл депутат Верховного Совета СССР, комиссар государственной безопасности 3-го ранга Г. С. Люшков. Он сменил на посту начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю Т. Д. Дерибаса, который вскоре сознается в подготовке убийства Блюхера. 13 июня 1938 года Люшков перешёл границу в районе Ханчунского погранполицейского отряда и сдался маньчжурским пограничникам, попросив политического убежища.

В ходе последовавших за этим делом репрессий в РККА было арестовано всё окружение Блюхера на Дальнем Востоке. В начале 1938 года Блюхер поставил перед Сталиным вопрос о доверии к себе. Сталин заверил Блюхера, что полностью доверяет ему. 22 февраля 1938 года «в связи с XX-й годовщиной Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Военно-Морского Флота, за выдающиеся успехи и достижения в боевой, политической и технической подготовке частей и подразделений Рабоче-Крестьянской Красной Армии» Блюхер был награждён вторым орденом Ленина.

В октябре 1938 года отстранённый от должности маршал Блюхер лечился в Адлере, на даче Ворошилова в пансионате «Бочаров Ручей», где и был арестован 22 октября 1938 года (поводом для отстранения от должности и последующего ареста стали крупные недостатки в организации отражения японской агрессии у озера Хасан в августе 1938 года, повлекшие за собой многочисленные потери советской стороны в живой силе и технике)[12]. Специальным поездом доставлен в Москву. 24 октября в 17 часов 10 минут его с Курского вокзала привезли на Лубянку во внутреннюю тюрьму НКВД СССР. Поместили в камеру № 93 и присвоили ему тюремный номер «11». За восемнадцать дней пребывания Блюхера во внутренней тюрьме НКВД, со дня ареста и до кончины, его допрашивали двадцать один раз (с 26 октября 1938 года допросы проводились и в Лефортовской тюрьме[13]). Семь допросов арестованного № 11 провёл лично Берия, одиннадцать — начальник отделения ОО ГУГБ НКВД СССР старший лейтенант Иванов, три — оперуполномоченные ОО ГУГБ НКВД И. И. Головлёв и Д. В. Кащеев.

В подписанных Блюхером показаниях, датируемых 6—9 ноября 1938 года, содержится признание в участии в «антисоветской организации правых» и «военном заговоре».

9 ноября 1938 года в 22 часа 50 минут Блюхер скоропостижно скончался в кабинете врача внутренней тюрьмы. Спустя два часа Меркулов приказал отправить труп Блюхера в морг Бутырской тюрьмы для судебно-медицинского вскрытия. По заключению судмедэкспертизы (судебно-медицинский эксперт Семёновский), смерть маршала наступила от закупорки лёгочной артерии тромбом, образовавшимся в венах таза[14]. Рано утром труп Блюхера был перевезён в крематорий и предан кремации.

11 ноября 1938 года дело по обвинению Блюхера было прекращено за смертью обвиняемого.

10 марта 1939 года уже посмертно задним числом лишён звания маршала и приговорён к смертной казни за «шпионаж в пользу Японии» (В Дайрене Блюхер якобы занимался шпионской деятельностью в пользу Японии. Активную помощь в этом ему оказывали Виктор Сергеевич Русяев и барон Георгий Николаевич Розен), «участие в антисоветской организации правых и в военном заговоре»[15].

В сентябре 1955 года в Комитет Партийного Контроля при ЦК КПСС обратился с заявлением М. И. Губельман, бывший член Военного Совета ДВР (в 1921 году), который возглавлял В. К. Блюхер. Он просил КПК разобраться в деле Блюхера, считая, что легендарный маршал был необоснованно репрессирован. Такое же заявление подал Генеральному прокурору СССР заместитель министра автомобильного транспорта и шоссейных дорог СССР генерал армии А. В. Хрулёв.

Рассмотрев материалы дополнительной проверки и архивно-следственного дела на Блюхера, руководствуясь ст. 221 УПК РСФСР, полковник юстиции Я. П. Терехов 9 марта 1956 года постановил: «Решение НКВД СССР от 11 ноября 1938 года о прекращении дела по обвинению Блюхера Василия Константиновича за смертью обвиняемого отменить. Дело по обвинению В. К. Блюхера прекратить по ст. 4 п. 5 УПК РСФСР, то есть за отсутствием в его действиях состава преступления».

Тогда же реабилитированы и оставшиеся в живых члены его семьи.

Семья

  • Отец — Константин Павлович (1869 — ?)
  • Мать — Анна Васильевна (1868—1932)
  • Братья и сестры отца -
    • Федор Павлович (1872 — ?) ж (с 1900) — Екатерина Осиповна Иванова
    • Александра Павловна (1880 — ?). м (с 1901) — Николай Герасимович Павлов
    • Дмитрий Павлович Блюхер (1887—1942)
    • Иван Павлович
    • Евгения Павловна
  • Дед — Павел Леонтьевич
  • Прадед — Леонтий Феклистович

Блюхер был женат трижды.

  • Первая жена (с августа 1919 года до июля 1924 года) Галина Павловна Покровская работала регистратором и машинисткой в городе Вятке. Галина родила Василию троих детей.
    • Первенец — дочь Зоя — умерла в младенчестве, не дожив до года.
    • Сын Всеволод (1922—1977) попал в детский дом, потом воевал в составе 65-й армии[16], был награждён Орденом Красного знамени (получил уже после реабилитации отца), после войны работал шахтёром[17][18].,
    • В июле 1923 года — дочь Зоя (имя ей дадут в память первой дочери).
    • В период голода в СССР Галина и Василий взяли девочку-сироту Катю из поезда, который привёз в Забайкалье из Поволжья сотни детей, оставшихся без родителей, и удочерили её. Катя жила вместе с детьми Блюхера до 1937 года, затем у неё нашлась старшая сестра, и она переехала к ней. Арестована 24 октября 1938 года. Обвинялась в том, что якобы знала об антисоветских настроениях Блюхера и не донесла об этом органам Советской власти. 10 марта 1939 года Военной коллегией была осуждена к расстрелу.
  • Работая в Китае, Блюхер женился на Галине Александровне Кольчугиной (1899—1939). К моменту ареста 22 октября 1938 года (в один день с бывшим мужем) она являлась слушателем 4-го курса военного факультета Академии связи имени Подбельского. Обвинялась в недоносительстве о контрреволюционной деятельности своего бывшего супруга, а также, дополнительно к этому, в проведении шпионажа и соучастии в антисоветском военном заговоре. 14 марта 1939 года Военная коллегия приговорила её к смертной казни.
    • Сын Василий (1928—2013) — инженер, учёный, педагог, общественный деятель, в 1978—1985 гг. создатель и первый ректор СИПИ.
  • В 1932 году после возвращения из Китая Блюхер женился на 17-летней Глафире Лукиничне Безверховой. Осуждена Особым совещанием при НКВД СССР к 8 годам ИТЛ за недоносительство о преступной деятельности мужа, о которой она якобы знала[4].
    • У них родились двое детей: Ваира и Васелин (Василий).

На основании показаний, данных Блюхером, кроме двух его первых жён, были также расстреляны его брат капитан Павел Блюхер и его жена[15].

Арестованный одновременно с Блюхером его брат Павел Константинович (командир авиазвена при штабе ВВС Дальневосточного фронта) 26 февраля 1939 года Военной коллегией Верховного суда СССР был приговорён к смертной казни по обвинению в участии в военно-фашистском заговоре. В тот же день расстрелян. Реабилитирован 9 мая 1956 года[19].

На вершине сопки Июнь-Корань на месте Волочаевского боя рядом с памятником, посвящённым этому событию (село Волочаевка-1 Еврейской автономной области) установлен кенотаф маршалу Советского Союза Блюхеру — камень с надписью.

Памятные места в Хабаровске

[20]

Адреса в Петрограде — Ленинграде

1923—1926 годы — Комиссаровская улица, 8.

Награды

  • 2 ордена Ленина (№ 48, 11.07.1931; № 3698, 22.02.1938)
  • 3 ордена Красного Знамени РСФСР
    • Постановление ВЦИК от 30 сентября 1918 г. № 1. Вручён 11 мая 1919 г специальным представителем ВЦИК в штабе 3-й армии на Восточном фронте;
    • Приказ РВС № 197 от 14 июня 1921 г. — За выдающуюся храбрость, военный талант и организаторские способности, проявленные в борьбе с Дутовым и другими белогвардейцами в 1918 году; за отличия в боях на Восточном фронте 30-й стрелковой дивизии;
    • Приказ РВСР № 221 от 20 июня 1921 г. — за отличия при штурме Перекопа 51-й стрелковой дивизией;
  • 2 ордена Красного Знамени СССР
    • Приказ РВС СССР № 664 от 25 октября 1928 г. — за отличия при обороне Каховского плацдарма;
    • Приказ РВС СССР № 101 1928 г. — в ознаменование 10-летия РККА;

Сочинения

  • Статьи и речи. — М., Воениздат, 1963.

Память

  • Именем Блюхера названы:

Богоявленский переулок в Москве в 1930—1938 гг назывался Блюхеровским.

  • В 1962 году была выпущена почтовая марка СССР, посвящённая Блюхеру.
  • В Рыбинске проводится ежегодный Всероссийский турнир по самбо памяти маршала В. К. Блюхера

Блюхер в кинематографе

Напишите отзыв о статье "Блюхер, Василий Константинович"

Литература

  • Г. Л. Блюхер [Безверхова]. Воспоминания о муже — Маршале В. К. Блюхере. — Тюмень: Институт проблем освоения Севера СА РАН, 1996. — 145 с. — ISBN 5891810034, 9785891810037.
  • В. В. Душенькин. От солдата до маршала. — 3, дополненное. — М: Политиздат, 1966. — 224 с.
  • Г. В. Енборисов. От Урала до Харбина. Памятка о пережитом.. — Шанхай, 1932. — 155 с.
  • М. И. Казанин. В штабе Блюхера. Воспоминания о китайской революции 1925—1927 годов. — Москва: «Наука». Главная редакция восточной литературы, 1966. — 168 с.
  • А. И. Картунова, Институт Дальнего Востока (РАН). В. К. Блюхер в Китае, 1924—1927 гг.: новые документы главного военного советника. — М: АН СССР. Главная редакция восточной литературы, Наталис., 1970, 2003. — 184, 558 с.
  • А. А. Магерамов. [artofwar.ru/m/maa/text_0330.shtml 51-я Перекопская стрелковая дивизия].
  • Мильбах В. С. Особая Краснознаменная Дальневосточная армия (Краснознамённый Дальневосточный фронт). Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937—1938 гг.. — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2007. — 345 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-288-04193-8.
  • Лазарев С. Е. Социокультурный состав советской военной элиты 1931—1938 гг. и её оценки в прессе русского зарубежья. — Воронеж: Воронежский ЦНТИ — филиал ФГБУ «РЭА» Минэнерго России, 2012. — 312 с. — 100 экз. — ISBN 978-5-4218-0102-3.
  • З. Ш. Янгузов. Забвенья нет: страницы жизни и полководческой деятельности Маршала Советского Союза В. К. Блюхера. — Хабаровск: Кн. изд-во, 1990. — P. 336. — ISBN 5-7663-0162-6.
  • Якупов Н. М. Трагедия полководцев. — М.: Мысль, 1992. — С. 197—224. — 349 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-244-00525-1.
  • Лебедев В. А. М. Н. Тухаческий и «военно-фашистский заговор» // Военно-исторический архив. — М., 1997. — № 2. — С. 3-81.
  • Великанов Н. Т. Блюхер. — М.: Молодая гвардия, 2010. — 317 с., ил. (Жизнь замечательных людей. Сер. биогр.; вып. 1217).
  • Гуль Р. Б. Красные маршалы: Тухачевский, Ворошилов, Блюхер, Котовский/ Сост. П. Г. Горелов. — М.: Молодая гвардия, 1990. — 254 с.
  • Блюхер В. В. По военным дорогам отца. — Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд., 1984. — 176 с., ил.
  • Светланин А. В. [Лихачев Н. В.] [debri-dv.ru/article/9149 Дальневосточный заговор]. — Frankfurt/Main: Посев, 1953. — 138 с.

Примечания

  1. Горячев Ю. В. [az-libr.ru/index.shtml?Persons&000/Src/0004/index Центральный комитет КПСС, ВКП(б), РКП(б), РСДРП(б) 1917-1991. Историко-биографический справочник]. — М.: Парад, 2005. — ISBN 5806100626.
  2. Петрушин А. А. Тюмень без секретов, или Как пройти на улицу Павлика Морозова. — 1-е изд. — Тюмень: Мандр и Ка, 2011. — С. 70-71. — 320 с. — 1,000 экз. — ISBN 5-93020-449-7.
  3. [www.marshals.su/BIOS/Blucher.html Василий Константинович Блюхер]
  4. 1 2 [read24.ru/fb2/nikolay-velikanov---izmena-marshalov/ Измена маршалов — Николай Великанов FB2]
  5. Хотя Блюхер был первым по времени награждённым орденом «Красное Знамя», сам орден, вручённый ему 11 мая 1919 года, имел номер 114. Дубликат ордена № 1 он получил лишь в 1937 году (Дуров В., Стрекалов Н. Орден Красного Знамени. История учреждения награды и эволюция орденского знака. — М.: Collector’s book, 2006).
  6. [pressa.irk.ru/kopeika/2004/42/006001.html Павел Мигалёв. Иркутская дивизия // газета «Копейка», № 42, 2004 г.]
  7. Петрушин А. А. Тюмень без секретов, или Как пройти на улицу Павлика Морозова. — 1-е изд. — Тюмень: Мандр и Ка, 2011. — С. 66. — 320 с. — 1000 экз. — ISBN 5-93020-449-7.
  8. История Великой Отечественной войны Советского Союза, 1941—1945 (в шести томах). / ред. П. Н. Поспелов. том 1. — М., Воениздат, 1960. — С. 231—236
  9. [www.rg.ru/anons/arc_2000/0516/1.htm Рой Медведев. Иосиф Сталин и Иосиф Апанасенко. Дальневосточный фронт в Великой Отечественной войне//Российская газета]
  10. [ru.wikisource.org/wiki/Приказ_НКО_СССР_от_04.09.1938_%E2%84%96_0040 Приказ НКО СССР от 04.09.1938. № 0040 — Викитека]
  11. Лебедев, 1997, с. 10.
  12. [tvkultura.ru/video/show/brand_id/31793/episode_id/604902/ «Однажды на границе, у озера Хасан» (документальный фильм)]
  13. [www.nnre.ru/istorija/1937_god_yelita_krasnoi_armii_na_golgofe/p5.php А судьи кто — 1937 год Элита Красной Армии на Голгофе]
  14. Н. Великанов — «Измена маршалов». Ссылка на документ «Из акта судебно-медицинского исследования трупа заключённого № 11».
  15. 1 2 [nvo.ng.ru/history/2004-11-19/5_blukher.html А. Н. Почтарёв. Трагедия маршала Блюхера // «Независимое военное обозрение» от 19.11.2004 г.]
  16. [www.kursk1943.mil.ru/kursk/arch/books/memo/batov_pi/11.html Курская битва: Мемуары: Батов П. И. В походах и боях]
  17. [nedelya.net.ua/news/skandali/syn-za-otca-shahter-s-marshalskoy-familiey Сын за отца. Шахтёр с маршальской фамилией]
  18. [kiev-vestnik.com.ua/216-syn-marshala-v-proxodcheskom-zaboe.html «Сын Маршала в проходческом забое» Интернет—версия газеты «Киевский вестник»]
  19. [lists.memo.ru/d4/f373.htm#n179 Жертвы политического террора в СССР]
  20. Решением Хабаровского горисполкома № 661 от 16 ноября 1964 года школе № 2 (Математический лицей) г. Хабаровска присвоено имя В. К. Блюхера

Ссылки

  • [www.wdl.org/ru/item/123/ Советская карта Дальнего Востока 1930 года издания с изображением Блюхера на ней]
  • Ганин А. В. [100.histrf.ru/commanders/blyukher-vasiliy-konstantinovich/ Блюхер Василий Константинович]. Проект РВИО и ВГТРК [100.histrf.ru «100 великих полководцев»]. [www.webcitation.org/6HtIJtDhF Архивировано из первоисточника 5 июля 2013].
  • «[debri-dv.ru/article/9149 Дальневосточный заговор]». Дело заместителя наркома обороны Гамарника, погром кадров, маршал Блюхер. Автор Андрей Светланин — псевдоним Николая Васильевича Лихачева (1905—1965), в середине 1930-х гг. служившего в штабе Дальневосточной армии военкором газеты «Тревога». Преподавал в Кембридже, журналист, ответ.секретарь русского эмигрантского журнала «Посев» (1955 г.); с мая 1958 г. и до смерти в 1965 г. — его главный редактор.

Отрывок, характеризующий Блюхер, Василий Константинович

– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?