Боаз и Яхин

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Масонство

Боаз и Яхин — два медных, латунных или бронзовых дверных столба, которые стояли в притворе Храма Соломона — Первого Храма в Иерусалиме[1].





Описание

Боаз стоял слева, а Яхин ('основание', тиберийский иврит יָכִין Якин) стоял справа. Столбы имели размер около 6 футов (1,8 м) в толщину и 27 футов (8,2 метра) в высоту. 8-футовая (2,4 м) капитель, выполненная из латуни, была верхней частью колонны, которая была украшена лилиями, выполненными также из латуни[2].

Оригинальные измерения взяты из Библии и измерялись в локтях, которые зафиксировали, что столбы имели восемнадцать локтей в высоту и двенадцать локтей вокруг в окружности. Внутри они были полые, в 4 пальца толщиной (Иер. 52:21-22). Плётёная корзина стояла на каждой капители, украшенная нагромождением из двухсот плодов граната. Каждый столб был обвит семью цепями для каждого венца и увенчан лилиями[2].

В масонстве

«Врата для посвящаемого, выход к свету для ищущего, колонны Храма Иерусалимского[3]. Б:. — Северная колонна и Я:. — Южная колонна. Символические колонны напоминают исписанные иероглифами обелиски, которые возвышались перед египетскими храмами. Их находят и в двух округлых порталах готических соборов[4].

<…>Северная колонна также символизирует разрушение, первозданный Хаос; Южная — созидание, упорядоченность, систему, внутреннюю взаимосвязь. Это Земля и Космос, Chaos и Amber. Между колоннами Храма могут изображаться ступени, которые символизируют испытания и очищение стихиями при получении масонского посвящения.»[5]

Реплики

Романская церковь Санта-Мария Маджиоре в Тускании имеет углублённый вход, около которого стоит пара каменных колонн, предназначенных, чтобы представлять себе исторические колонны — Боаз и Яхин[6].

В популярной культуре

Некоторые варианты карт Таро изображают Верховную Жрицу в виде Боаз и Яхин. Карта появилась в колоде путешествующего мексиканского шоумена в романе Кормака Маккарти «Кровавый меридиан»: «Женщина сидела как ослепшая собеседница между колонн Боаз и Яхин, начертанных на одной карте в колоде жонглёра, чтобы они не увидели света, истинные столпы и истинная карта, пророчица для всех»[7].

Роман Рассела Хобана: «Лев Боаз-Яхина и Яхин-Боаза».

Яхин — город на юго-западе США в штате Джорджия, берёт своё название от соответствующей колонны[8].

В романе Дэна Брауна «Утраченный символ» у злодея Мал’ах (Захарий Соломон) были татуированы обе ноги в виде колонн Боаз и Яхин.

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Боаз и Яхин"

Примечания

  1. See (1 Kings 7:15, 1 Kings 7:21; 2 Kings 11:14; 23:3).
  2. 1 2 3Цар. 7:15-22
  3. Patrick Négrier, Temple de Salomon et diagrammes symboliques. Iconologie des tableaux de loge et du cabinet de réflexion, Groslay, Ivoire-clair, 2004.
  4. Encyclopédie de la franc-maçonnerie, Le livre de poche, articles „J“ et „B“
  5. Luc Nefontaine, Symboles et symbolisme dans la franc-maçonnerie. Tome 1 : Histoire et historiographie, Bruxelles, Éditions de l’Université de Bruxelles, 1994.
  6. Hamblin, William J. and Seeely, David Rolph, Solomon’s Temple; Myth and History, Thames and Hudson, 2007, p. 109
  7. McCarthy, Cormac. Blood Meridian. p. 94, Vintage paperback.
  8. [www.legis.state.ga.us/legis/1995_96/leg/fulltext/hr638.htm Resolution on Jakin centennial, Georgia House of Representatives]

Ссылки

  • [www.wissenschaftliches-bildarchiv.de/Graphik/D006/001/D006-001-G001.htm Abbildung von Jachin und Boas des Wissenschaftlichen Bildarchiv für Architektur]
  • [www.bibelwissenschaft.de/nc/wibilex/das-bibellexikon/details/quelle/WIBI/referenz/22031/ Jachin und Boas]

Отрывок, характеризующий Боаз и Яхин

– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.