Бобан, Рафаэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Рафаэль Бобан
хорв. Rafael Boban
Прозвище

Ранко

Дата рождения

22 декабря 1907(1907-12-22)

Место рождения

Совичи, Австро-Венгрия

Дата смерти

1947(1947)

Место смерти

НР Босния и Герцеговина, СФРЮ

Принадлежность

Хорватия Хорватия

Род войск

сухопутные войска

Годы службы

1941—1945

Звание

генерал

Командовал

Чёрный легион

Сражения/войны

Награды и премии

Рафаэль Бобан (хорв. Rafael Boban; 22 декабря 1907, Совичи, Австро-Венгрия — предположительно 1947, НР Босния и Герцеговина, СФРЮ) — хорватский военный деятель, генерал вооружённых сил Независимого государства Хорватия в годы Второй мировой войны, командир «Чёрного легиона».





Биография

Довоенные годы

Рафаэль Бобан родился 22 декабря 1907 в Совичах. О довоенном периоде его жизни неизвестно почти ничего. Призывался в армию Королевства Югославия. В 1932 году эмигрировал в Италию, где был принят в ряды основанного Анте Павеличем движения усташей и прошёл обучение в военном лагере Бовеньо. В сентябре 1932 года Рафаэль вернулся в Хорватию и принял участие в Велебитского восстания горцев-личан против Королевства Югославии (руководителями восстания были члены УХРО Марко Дошен, Векослав Серватци, Джуро Рукавина и Андрия Артукович). Вскоре повстанцы были разгромлены. После подавления восстания Бобан бежал через Задар в Италию. В мае 1934 года Бобан был произведён Павеличем в сержанты. После Марсельской акции 9 октября 1934 года Муссолини свернул всякую поддержку усташской эмиграции и интернировал ее лидеров. Большую часть усташей согнали в тренировочный лагерь на Липарских островах, условия содержания в котором больше напоминали тюремные. В 1935 году Рафаэль Бобан стал заместителем командира роты в Липарии, потом перебрался в Калабрию. В декабре 1937 года он был арестован итальянской полицией по обвинению в покушении на Милана Стоядиновича, но затем был освобождён. Бобан числился одним из самых верных сторонников Анте Павелича.

Во Второй мировой войне

В 1941 году Рафаэль Бобан вернулся на историческую родину, которая провозгласила свою независимость под именем Независимого государства Хорватия. В ноябре 1941 года Бобан получил звание капитана армии НГХ. После нападения Гитлера на СССР Бобан приступил к борьбе с движением Сопротивления на территории Югославии — как против сербских монархистов-четников, так и против коммунистических партизан Тито. Он стал заместителем Юре Францетич - командира «Чёрного легиона». В 1941 году Чёрный легион оперировал в Юго-Восточной Боснии против четников, приступивших здесь к геноциду мусульманского населения. 28 июля - 19 августа 1942 года Бобан командовал батальоном легиона (600 бойцов) во время двухдневной обороны Купреса. Город осаждали 4 бригады коммунистических партизан. Рафаэль Бобан и купресский комендант Франьо Шимич (Franje Šimić) успешно отразили партизанские атаки 11/12 и 14 августа. А 19 августа перешли в контрнаступление и деблокировали Купрес.

В конце 1942 года Францетич был убит, и Чёрный легион разделился на несколько частей, каждая из которых стала основой для армейского корпуса. 3-й батальон стал основой для формирования 5-го корпуса: в нём нёс службу Бобан. Бобан фактически стал командиром «Чёрного легиона» в 1943 году. В начале 1944 года Бобан освободил захваченную коммунистическими партизанами Копривницу. Под его командованием 5-й корпус успешно оперировал в бассейне Дравы: 13 октября 1944 г. легионеры во время обороны Копривницы отбили атаки 7-й Банийской дивизии, 6-го Славонского и 10-го Загребского армейского корпусов титовцев.

За годы войны Бобан был награждён Железным крестом 2-го класса и Военным орденом Железного трилистника (получив звание «рыцаря»), дослужившись до звания полковника усташей и генерала вооружённых сил НГХ. В мае 1945 года усташи вместе с остатками сил Вермахта, многочисленными коллаборантами и членами их семей, бежали в Австрию, однако где-то под Блейбургом Бобан вырвался из окружения и скрылся в неизвестном направлении. Он избежал Блейбургской бойни. И с этого момента его следы теряются.

Судьба

С 1945 года следы Бобана теряются. По официальным данным, он был убит в 1947 году в Боснии — по этой версии, ему удалось создать повстанческое профашистское движение «Крижарей», которые не признавали законной власти СФРЮ и боролись за восстановление независимости Хорватии. По другим данным, Бобана убили ещё раньше - на Драве в 1946 году.

Есть версия также о том, что Бобан избежал суда и расправы в СФРЮ, перебравшись в Аргентину, а оттуда в США. Далее Бобан, якобы, был призван в армию США, участвовал в Корейской войне, где потерял руку, и вышел в отставку в США, перебравшись под конец жизни в Австрию. В 1951 году Правительство НГХ в изгнании назначило Бобана министром обороны, не зная о его судьбе. Хорватский историк Здравко Диздар заявил, что у него есть письмо Рафаэля Бобана к жене, в котором он рассказывает о своей службе в годы Корейской войны, а после выхода на пенсию - о своей жизни в Ирландии.

Память

Напишите отзыв о статье "Бобан, Рафаэль"

Литература

  • Tko je tko u NDH: Hrvatska 1941.–1945. Minerva, Zagreb 1997.
  • Bogdan Krizman: Ante Pavelić i Ustaše. 3. Aufl. Globus, Zagreb 1986, S. 555.
  • Jozo Tomasevich: War and Revolution in Yugoslavia, 1941-1945 : Occupation and Collaboration. Stanford University Press, Stanford (CA) 2001, ISBN 0804736154, S. 458–459.
  • Hrvoje Matković: Povijest Nezavisne Države Hrvatske. Naklada Pavičić, Zagreb 1994, ISBN 9536308002, S. 209.

Отрывок, характеризующий Бобан, Рафаэль

Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.