Боболя, Андрей

«святой Андрей» имеет и другие значения.

Андрей Боболя
Andrzej Bobola
Имя в миру	Андрей Боболя
Рождение	30 ноября 1591(1591-11-30) Подкарпатское воеводство,Польша
Смерть	16 мая 1657(1657-05-16) (65 лет) Иваново, Ивановский район Брестской области
Почитается	в Католической церкви
Прославлен	в 1938 году
Беатифицирован	30 октября 1853 года
Канонизирован	17 апреля 1938 года
Главная святыня	мощи в Варшаве
День памяти	16 мая
Покровитель	Польша, Белоруссия, Пинск
Подвижничество	проповедник

Андрей Боболя (пол. Andrzej Bobola; белор. Андрэй Баболя; 30 ноября 1591 — 16 мая 1657) — польский и белорусский католический святой, священномученик, член ордена иезуитов. Убит казаками Богдана Хмельницкого в Иванове, современная Белоруссия. Известен как апостол Полесья или «Пинский апостол».

Биография

Андрей Боболя родился в 1591 году в благородной семье, в деревне Страхоцина около города Санок (Польша). В 1611 году в Вильне вступил в Орден иезуитов. В 1616 году закончил Виленскую иезуитскую академию, а в 1622 году Виленскую теологическую академию. В 1622 году рукоположен в священники.

Служил и работал в Несвиже (1623—24), Вильно (1624—30), Бобруйске (1630—33), Плоцке (1633—38), Варшаве и Ломже (1638—42), Пинске (1642—1646). В 1624—1630 годах был проповедником и исповедником в виленском иезуитском костёле Святого Казимира (спустя годы вернулся в Вильну по причине пошатнувшегося здоровья и вновь в 1646—1652 годах служил при церкви Святого Казимира).

Прославился как глубокий знаток произведений греческих отцов Церкви и как способный оратор, что позволяло ему побеждать представителей православной церкви в диспутах и способствовать их переходу в католичество. Пламенно пропагандировал идеи Брестской унии 1596 в Вильно, Бобруйске, Полоцке, Ломже и Пинске, за что был прозван «апостолом Пинщины».

Боболя был автором текста львовских обетов короля Яна Казимира.

16 мая 1657 года во время войны России с Речью Посполитой 1654—67 гг. он был схвачен украинскими казаками в деревне Янов-Полесский (ныне Иваново), подвергнут зверским пыткам и замучен. Тело Боболи было перевезено в Пинск и похоронено в костёле св. Станислава; в 1702 году эксгумировано и найдено нетленным.

Почитание

Почитание святого было широко распространено в Речи Посполитой, оттуда перешло и в другие европейские страны. С начала XVIII века к могиле Андрея Боболи в Пинске проходили паломничества. В 1755 году папа Бенедикт XIV провозгласил его мучеником. Андрей Боболя беатифицирован 30 октября 1853 года папой Пием IX, канонизирован 17 апреля 1938 года папой Пием XI.

В 1808 году мощи святого были перевезены из Пинска в Полоцк. В 1922 году советские власти перевезли мощи в Москву, где они были выставлены в музее медицины, как образец «мумии». В 1924 году мощи переданы миссии Святого Престола, оказывавшей помощь голодающим в России, и вывезены в Рим. После канонизации Андрея Боболи в 1938 году его тело было перевезено в Варшаву, в 1988 году помещено в варшавском храме святого Андрея Боболи. В 1958 году папа Пий XII издал энциклику «Invicti athletae Christi» по поводу 300-летия гибели святого.

Андрей Боболя считается одним из небесных покровителей Польши и Белоруссии и чествуется как главный покровитель Пинской римско-католической епархии. День памяти — 16 мая.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме святой Андрей Боболя
• Боболя Андрей // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.catholic.by/port/holy/babola.htm «Святы Андрэй Баболя»]  (белор.)

Отрывок, характеризующий Боболя, Андрей

– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.