Бобриков, Николай Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Иванович Бобриков

генерал Николай Иванович Бобриков
Дата рождения

15 (27) января 1839(1839-01-27)

Место рождения

Стрельна, Петергофский уезд, Санкт-Петербургская губерния

Дата смерти

4 (17) июня 1904(1904-06-17) (65 лет)

Место смерти

Гельсингфорс, Великое княжество Финляндское

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

Генеральный штаб

Годы службы

18581904

Звание

генерал от инфантерии

Командовал

Финляндский военный округ (18981904)

Сражения/войны

Русско-турецкая война 1877—1878 годов

Награды и премии

Орден Святой Анны 3-й ст. (1865), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1867), Орден Святой Анны 2-й ст. (1869), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1871), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1875), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1878), Орден Святой Анны 1-й ст. (1880), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1883), Орден Белого Орла (1887), Орден Святого Александра Невского (1891), Орден Святого Владимира 1-й ст. (1902).

Связи

брат Г. И. Бобрикова, отец Н. Н. Бобрикова

Николай Иванович Бо́бриков (1839—1904) — российский военный и государственный деятель. Генерал-губернатор Финляндии и командующий войсками Финляндского военного округа (1898—1904). Член Государственного совета; генерал от инфантерии (1897), генерал-адъютант (1898). Был крайне непопулярен среди финских националистов и революционно-либеральной общественности России в связи с проводимой им «объединительной»[1] политикой; был смертельно ранен в Гельсингфорсе чиновником Эйгеном Шауманом.





Биография

Родился 15 января 1839 г. в Стрельне; его родители: член военно-медицинского комитета, старший ординатор Петербургского военно-сухопутного госпиталя Иван Васильевич Бобриков (1798—1883) и Александра Егоровна, урождённая Зеланд (1817—1896). Братья и сёстры: Любовь (1834—после 1888); правовед, статский советник Иван (1835—1880); Надежда (1837—после 1917); генерал от инфантерии, член Военно-учёного комитета, военный писатель Георгий (1840—1924); тайный советник Александр (1846—после 1917).

Получил образование в 1-м кадетском корпусе, из которого 30 июня 1858 г. выпущен поручиком в 1-й гренадерский стрелковый батальон. 1 ноября 1860 г. был прикомандирован к лейб-гвардии Уланскому Его Величества полку для изучения правил кавалерийской службы, 15 апреля 1861 г. был зачислен в этот полк корнетом и 21 апреля того же года произведён в поручики лейб-гвардии.

25 августа 1862 г. поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, 17 апреля 1863 г. произведён в штабс-ротмистры. 9 ноября 1864 г., окончив курс по первому разряду, выпущен из академии в Главное управление Генерального штаба. В 1865 году командирован для наблюдения за перевозкой по Волге и Каспийскому морю молодых солдат, назначенных из резервных батальонов Московского и Казанского военных округов для пополнения полков Кавказского военного округа. За успешное выполнение этого задания Бобриков 28 октября 1865 г. был произведён в капитаны и назначен исполняющим дела старшего адъютанта Казанского военного округа. 26 июня 1868 г. назначен начальником штаба 22-й пехотной дивизии, 20 апреля 1869 г. произведён в полковники.

16 октября 1876 года назначен состоять при Главнокомандующем Дунайской армией великом князе Николае Николаевиче Старшем, в следующем году — исполняющим дела помощника начальника штаба гвардейского корпуса. Участвовал в турецкой кампании 1877—1878 гг.

1 января 1878 года произведён в генерал-майоры (со старшинством от 30 августа того же года) и 14 июля зачислен в свиту Его Величества. 26 февраля 1884 года назначен начальником штаба войск гвардии и Петербургского военного округа (занимал эту должность до 1897 года). 30 августа 1884 года произведён в генерал-лейтенанты.

С 26 апреля 1896 года до 1 июня того же года — в Москве на коронационных торжествах, возглавлял особый штаб с правами Главного Штаба при великом князе Владимире Александровиче, под началом которого состоял специальный коронационный отряд[2].

6 декабря 1897 года произведён в генералы от инфантерии; 28 марта 1898 года назначен членом Военного совета.

Генерал-губернатор Финляндии

17 августа 1898 года пожалован в генерал-адъютанты и назначен на пост генерал-губернатора Финляндии, а также командующего войсками Финляндского военного округа.

При назначении генерал-губернатором Бобриков подал Николаю II записку, в которой наметил программу деятельности в Великом княжестве. Главные её пункты:

  • объединение армии;
  • упразднение или ограничение значения статс-секретариата;
  • введение особого порядка рассмотрения дел, общих для Империи и Великого Княжества;
  • принятие русского языка как официального в Сенате, в учебных заведениях и администрации;
  • облегчение русским поступления на службу в Финляндии;
  • установление надзора за университетом;
  • пересмотр учебников всех финляндских учебных заведений;
  • упразднение особых таможни и денежной системы;
  • основание русской правительственной газеты;
  • упрощение церемониала открытия сейма;
  • пересмотр положения о генерал-губернаторе Великого Княжества Финляндского, изданного в 1812 году.

Эту программу Бобриков проводил с пренебрежением к действовавшей в Финляндии конституции.

3 февраля 1899 года издан Высочайший манифест о порядке издания общих государственных законов[3], который был воспринят населением Великого княжества как посягательство на права автономии и вызвал массовое недовольство и протесты[4]. 6 мая 1900 года Бобриков зачислен членом Государственного совета с сохранением должности. В 1901 году отменена самостоятельная финляндская армия, а финнов стали призывать на общих основаниях в русскую армию. В делопроизводство Сената введён русский язык, основана «Финляндская газета», учебные заведения поставлены под бдительный контроль, «нелояльные» учителя устранены и так далее. Бобриков сурово преследовал газеты, многие ликвидировал; в 1902 он испросил особые полномочия и на основании их выслал за границу в административном порядке (до тех пор в Финляндии не существовавшем) многих общественных деятелей. Некоторыми мерами в пользу безземельных торпарей, а также помощью голодающим Бобриков пытался привлечь к себе низшие классы народа.

Покушение

3 июня[5] 1904 года в здании Финляндского сената Эйген Шауман, сын финляндского сенатора, выстрелом из револьвера смертельно ранил Бобрикова, который в ночь на 4 июня скончался; сам Шауман после покушения застрелился. Сообщение в прессе так описывало это событие[6]:

3-го июня, в 11 ч. утра, в здании сената на площадке лестницы 2-го этажа, совершено покушение на жизнь финляндского генерал-губернатора и командующего войсками, генерал-адъютанта Н. И. Бобрикова; чиновник главного училищного управления в Финляндии и бывший служащий сената, сын бывшаго сенатора, Евгений Шауман произвел три выстрела в генерал-губернатора. Одна пуля попала в шею неопасно, другая контузила, попав в орден, третья — в живот. По подании первой помощи русским врачом, генерал-губернатор перенесен домой. Врачи признали необходимым производство скорейшей операции. Раненый причастился. После сделанного чревосечения извлечена пуля. Найдено много сгустков крови; отнята часть пораженных пулею тонких кишек. Раненый тихо скончался в ночь на 4-е июня. Преступник на месте застрелился.

Покушение Шаумана приписывается решению шведской партии, не мирившейся с национально-русской политикой Бобрикова[7].

Награды

Среди прочих наград имел ордена св. Анны 3-й степени (14 апреля 1865 г.), св. Станислава 2-й степени (4 февраля 1867 г.), св. Анны 2-й степени (17 ноября 1869 г., императорская корона к этому ордену пожалована 30 августа 1873 г.), св. Владимира 4-й степени (30 августа 1871 г.), св. Владимира 3-й степени (30 августа 1875 г.), св. Станислава 1-й степени (30 августа 1878 г.), св. Анны 1-й степени (30 августа 1880 г.), св. Владимира 2-й степени (15 мая 1883 г.), Белого Орла (30 августа 1887 г.), св. Александра Невского (30 августа 1891 г., алмазные знаки к этому ордену пожалованы 14 мая 1896 г.), св. Владимира 1-й степени (1 января 1902 г.).

Семья

Бобриков был дважды женат. 1-я жена — Ольга Петровна, урождённая Леонтьева (1848—1895)[8]; 2-я жена (с 26 января 1897 г.) — Елизавета Ивановна, урождённая баронесса Сталь-фон-Гольштейн (1860—после 1917), дочь генерала от кавалерии И. К. Сталь-фон-Гольштейна. Дети от 1-го брака: Ольга (1869—1933) выпускница Екатерининского института благородных девиц в Петербурге, дважды замужем, второй муж капитан Лейб-гвардии Сапёрного батальона Эммануил Фёдорович Шванебах, от этого брака единственный сын Борис, Мария (1873—1951), фрейлина, дважды замужем, 1-й муж генерал от инфантерии М. С. Андреев, 2-й муж — генерал-майор барон А. Г. Торнау), Любовь (1880—1939, замужем за военным агентом в Турции генерал-лейтенантом И. А. Хольмсеном), Николай (1882—1956, полковник, в годы Гражданской войны воевал в рядах Добровольческой армии). От 2-го брака у Бобрикова была одна дочь — Елизавета (1897—1945).

Упоминания в культуре

  • Известный советский писатель Лев Успенский в своих «Записках старого петербуржца»[9] рассказывал, как в дни масленицы по центральным улицам столицы, развлекая детвору, разъезжали нарядные финские саночки. Возница-финн, которого обычно называли «вейка» (от фин. veikko), покрикивал на свою мохнатую лошадку: «Нно, поприкков ракляттый!». Финский извозчик понукал лошадку не на родном для них обоих наречии, а «по-русски». В этом «поприкков ракляттый» (Бобриков проклятый) заключался аттракцион для столичной публики, которая знала, что вейка ругает свою чухонскую лошадку именем генерал-губернатора Финляндии, имевшего репутацию яростного русификатора и черносотенца.
  • Убийство Бобрикова кратко упоминается в романе Д. Джойса «Улисс» и произошло в тот же день, который там описан.
  • Бобриков упоминается в известной песне времён советско-финской войны «Njet Molotoff», где в обращении к Молотову говорится: «Ты врёшь даже больше, чем Бобриков»[10].

Напишите отзыв о статье "Бобриков, Николай Иванович"

Примечания

  1. [www.bbc.co.uk/russian/russia/2009/09/090909_russia_finland_incorporation.shtml Забытая война: 200 лет назад Финляндию присоединили к России] БиБиСи 15 сентября 2009.
  2. «Правительственный Вѣстникъ». 4 (16) мая 1896, № 98, стр. 3.
  3. [www.hrono.ru/dokum/fin1899.html Высочайший Манифест от 3 (15) Февраля 1899 года]
  4. Ольденбургъ С. С. Царствованіе Императора Николая II. Бѣлградъ, 1939, Т. I, стр. 140—142 (глава 6-я).
  5. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=828840 «Финляндия ничего не платила целое столетие»] «Власть», 26 ноября 2007.
  6. «Нива». 12 (25) июня 1904, № 24, стр. 479.
  7. Бородкин М. М. Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н. И. Бобрикова. СПб, 1905.
  8. Дочь Петра Николаевича Леонтьева (1813—1851), брата философа-мыслителя К. Н. Леонтьева.
  9. Успенский Л.В. Лошадиные и паровые. Вейки // [lib.ru/PROZA/USPENSKIJ_L/peterburzhec.txt Записки старого петербуржца]. — Л.: Лениздат, 1970. — С. 111.
  10. [heninen.net/njet/index.html Перевод песни]

Источники

Отрывок, характеризующий Бобриков, Николай Иванович

– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.
– Я? Да, да, непременно, – покраснев почти до слез, вскрикнул Петя, взглядывая на Денисова.
Опять в то время, как Долохов заспорил с Денисовым о том, что надо делать с пленными, Петя почувствовал неловкость и торопливость; но опять не успел понять хорошенько того, о чем они говорили. «Ежели так думают большие, известные, стало быть, так надо, стало быть, это хорошо, – думал он. – А главное, надо, чтобы Денисов не смел думать, что я послушаюсь его, что он может мной командовать. Непременно поеду с Долоховым во французский лагерь. Он может, и я могу».
На все убеждения Денисова не ездить Петя отвечал, что он тоже привык все делать аккуратно, а не наобум Лазаря, и что он об опасности себе никогда не думает.
– Потому что, – согласитесь сами, – если не знать верно, сколько там, от этого зависит жизнь, может быть, сотен, а тут мы одни, и потом мне очень этого хочется, и непременно, непременно поеду, вы уж меня не удержите, – говорил он, – только хуже будет…


Одевшись в французские шинели и кивера, Петя с Долоховым поехали на ту просеку, с которой Денисов смотрел на лагерь, и, выехав из леса в совершенной темноте, спустились в лощину. Съехав вниз, Долохов велел сопровождавшим его казакам дожидаться тут и поехал крупной рысью по дороге к мосту. Петя, замирая от волнения, ехал с ним рядом.
– Если попадемся, я живым не отдамся, у меня пистолет, – прошептал Петя.
– Не говори по русски, – быстрым шепотом сказал Долохов, и в ту же минуту в темноте послышался оклик: «Qui vive?» [Кто идет?] и звон ружья.
Кровь бросилась в лицо Пети, и он схватился за пистолет.
– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.