Бобринский, Алексей Алексеевич
Алексей Алексеевич Бобринский | |
Художник Винтерхальтер, 1844 год | |
---|---|
Отец: | |
Мать: | |
Награды и премии: |
Граф Алексей Алексеевич Бобринский (Бобринской; 6 [13] января 1800, Санкт-Петербург — 7 [19] октября 1868, Смела) — внук Екатерины II, крупнейший деятель сельского хозяйства, зачинатель сахарной промышленности в Российской империи.
Содержание
Биография
Старший сын графа Алексея Григорьевича Бобринского и его жены Анны Владимировны. Представитель второго поколения Бобринских.
Получил прекрасное домашнее образование, которое продолжил в Московском училище колонновожатых. В 1817 году был переведен в Свиту Его Величества по квартермистерской части, a 15 октября того же года в лейб-гвардии Гусарский полк юнкером и 2 февраля 1819 года произведен в корнеты; в 1822 году — поручиком и 17 апреля 1824 года переведен в кавалергарды. 21 января 1827 года вышел в отставку в чине штабс-ротмистра. Служил в департаменте уделов, а с 1833 года в Министерстве финансов, в особенной канцелярии по кредитной части.
Будучи человеком образованным, имел обширные познания в математике, финансах, химии, механики. Князь Вяземский писал о нём как о горячем патриоте, человеке необычайно любознательном, деятельном и увлекающемся: «Ему недостаточно было бы, подобно Колумбу, открыть одну Америку; он хотел бы открыть их несколько... Он был либералом в лучшем и возвышеннейшем значении этого слова»[1]. По утверждению А. О. Смирновой, характер Бобринского был самый благородный, и души он был высокой.
В октябре 1830 года А. Я. Булгаков с тревогой писал брату: «Мадам Краузе пишет о несчастьях, случившихся в семействе Алексея Бобринского, что женат на графине Самойловой. Он, ходя около паровых машин, хотел одну поправить; руку в неё втянуло, и раздробило ему три пальца. Этого мало; возвращаясь домой, узнаёт, что сына его Сашку, лет семи, прогуливали в коляске, лошади стали бить, вывалили коляску и несчастному малютке переехали обе ноги. Бог знает, что будет с ним; ежели и жив останется, может быть калекою на всю жизнь»[2].
Ум, активность и знания графа Бобринского обратили на себя внимание министра финансов Е. Ф. Канкрина, который поручал ему разработку многих важных финансовых вопросов. Назначенный в 1840 г. членом совета министра финансов, Бобринский оставался в этой должности до конца своей жизни. Кроме того, благодаря связям своей жены при дворе граф последовательно получал придворные звания: камер-юнкера, камергера, церемониймейстера, шталмейстера двора великой княжны Ольги Николаевны и управляющего двором ее высочества и, наконец, шталмейстера двора. От императора Николая I (своего двоюродного брата) получил орден Св. Анны I степени.
Бобринский был уважаем как знаток точных наук и инженер. Состоял членом императорского общества сельского хозяйства, членом статистического комитета, членом попечительского совета Киевского университета им.св. Владимира, членом общества естествоиспытателей. По свидетельству его друга П. А. Вяземского, «любознательная натура его беспрестанно требовала себе пищи, он искал её везде; всякая новая мысль, открытие, новое учение возбуждали в нём лихорадочную деятельность»[1]. Так, на исходе жизни его интересовали фотография и животный магнетизм.
С 1856 г. по самый день смерти граф почти безвыездно прожил в украинском имении Смеле Черкасского уезда Киевской губернии, полученном от жены. От отца же он унаследовал Богородицкое имение в Тульской губернии, где у него было до 12 000 крестьян и 40 000 десятин земли[3]. Умер он в Смеле в возрасте 68 лет. «Накануне вечером лёг отдыхать совершенно здоровым, а наутро его обнаружили без сознания; врачи установили разрыв во время сна одной из мелких мозговых артерий»[4]. Похоронен в Александро-Невской лавре[5]. Вольное экономическое общество учредило в память графа особую медаль. В его честь была названа построенная им железнодорожная станция Бобринская (ныне станция имени Шевченко в Смеле), а на Вокзальной площади в Киеве в феврале 1872 г. ему поставили памятник (снесён после революции).
Основатель сахарной промышленности
Рано выйдя в отставку, Алексей Бобринский посвящал свой досуг благоустройству многочисленных имений. Особенно его интересовало развитие свеклосахарного производства, которым занимались в то время И. А. Мальцев и Н. П. Шишков.
Ещё в начале 1830-х годов Бобринский устроил в с. Михайловском Тульской губернии большой свеклосахарный завод, покупая свекловицу у своих оброчных крестьян по выгодной для них цене, в счёт оброка. Следя за усовершенствованием в свеклосахарном производстве, граф в 1834 г. первый устроил у себя на Михайловском заводе холодную вымочку, истратив на опыты и выписку из-за границы дорогих снарядов несколько десятков тысяч рублей. Успех Михайловского завода опроверг скептические суждения министерства финансов о перспективах свеклосахарного производства в России[3].
Перенеся на исходе 1830-х годов свою деятельность на Украину, граф Бобринской построил здесь несколько свеклосахарных заводов и один огромный рафинадный в местечке Смеле, положив тем самым прочное начало свеклосахарной промышленности на украинских землях. За 10 лет он построил здесь 4 сахарных завода:
- Смелянский песочно-рафинадный в 1838 г.;
- Балаклейский сахарный завод в 1838 г.;
- Грушевский сахарный завод в 1845 г.;
- Капитановский сахарный завод в 1846 г.
Постоянное стремление Бобринского к совершенствованию свеклосахарного производства при помощи введения новейших машин и аппаратов имело влияние и на развитие машиностроения в России. Парижское машинное заведение Дерон и Кайль, открывшее, по настоянию графа, склад своих машин в его смелянском имении, вскоре расширило свое производство до громадных размеров. Около 70 заводов, построенных в Киевской губернии по примеру гр. Бобринского, создали для исправления своих машин и аппаратов образцовые механические мастерские в Смеле, Городище, Шполе и других местах.
На всех заводах Бобринского управляющими были не приезжие иностранцы, а местные кадры, воспитанники технологического института; кроме того, он постоянно приглашал выходящих из этого института молодых людей, которые, пробыв несколько лет на его заводах, принимали на себя управление другими свеклосахарными заводами. Приглашал граф на свои заводы и ученых технологов-профессоров, которые своими многосторонними и многолетними исследованиями на графских заводах пролили свет на тёмные вопросы свеклосахарного производства и составили практические руководства к добыванию сахара из свекловицы[3].
При Капитановском заводе была организована селекционная станция, занимающаяся выведением новых более сахаросодержащих сортов свеклы. Смелянский песочно-рафинадный завод был школой кадров высокой квалификации. Так, из 40 технологов, которые работали у Бобринского, 24 со временем стали директорами и самостоятельными предпринимателями. Классы, организованные в Смеле, для подготовки специалистов, со временем переросли в училище, а позже (1921) в институт сахарной промышленности (ныне Национальный университет пищевых технологий в Киеве).
Свои обширные знания в области экономики Бобринский изложил в трудах: «Статистические материалы для истории свеклосахарной промышленности в России» (1856) и «О применении систем охранительной и свободной торговли в России» (1868). Создание «сахарной империи» Бобринских обрушило в России цену на сахар-рафинад, который прежде был импортным, тростниковым. Благодаря этому шоколад и другие кондитерские изделия, прежде бывшие, по выражению А. Н. Радищева, «кусочком боярского кушанья», стали доступны более широким слоям населения.
Образцовый хозяин, Бобринской неустанно заботился о благосостоянии своих крестьян. В своем огромном тульском имении граф устроил самоуправление среди крестьян, чётко регламентировал распределение рекрутской повинности и применил особую систему образования хлебных запасов. В неурожайные 1839—40 годы он прокормил крестьян на свой счет, затратив на это 40 тысяч рублей. Крестьяне графа платили ему такою же любовью. Когда пришлось везти тело покойного графа из Смелы в Петербург, около 2000 крестьян провожали его и, отложив лошадей, по очереди везли гроб на себе несколько верст от Смелы[3].
Прочие начинания
В круг образцовой сельскохозяйственной деятельности Бобринского входило также улучшение земледельческих орудий, глубокое возделывание полей, рациональное удобрение их, введение многочисленных севооборотов, применение в обширных размерах травосеяния[6], новое устройство зерновых сушилен и хлебных магазинов. Граф сам изобрёл новую модель плуга-углубителя.
В своих лесах Бобринский ввел самую строгую таксацию. При дороговизне дров он обратил внимание на отыскание лигнита как переходного слоя к каменному углю, который впоследствии там был найден и тоже использован на заводе. Граф послал 5000 пудов своего каменного угля в Пруссию, чтобы испробовать его на железных дорогах, и уголь оказался хорошим. Впоследствии на землях Бобринского возник шахтёрский город Новомосковск.
Бобринский также получил известность как цветовод, хотя сорт роз, ныне носящий его имя, вывел, по-видимому, парижский селекционер Марес[4]. «Из уважения к супруге, очень любившей цветы, он занялся, в виде отдыха, цветоводством, хотя и считал уход за цветами потерянным временем. Но как занялся! Построил трёхэтажную оранжерею, проводил разнообразные исследования, свёл в графическую систему сроки пересадки и цветения растений, написал и издал брошюру о результатах своих наблюдений»[7]. В 1848 г. отмечалось, что именно вниманию графа Бобринского «любители Санкт-Петербурга обязаны введением и распространением ремонтантных роз, привитых на штамбе»[8].
В 1833 году в Петербург приехал австрийский подданный, инженер Герстнер, с предложением своих услуг для постройки железной дороги в России. Предложение это было встречено очень холодно. Один граф Бобринский заинтересовался предложением Герстнера и даже помог делу денежными средствами. Для строительства Царскосельской железной дороги (первой в Восточной Европе) создал в 1835 году акционерное общество.
Брак и дети
Женился 27 апреля 1821 года на Софье (1797—1866), дочери графа А. Н. Самойлова, фрейлине императрицы Марии Фёдоровны. Будучи внучатой племянницей князя Потемкина, Софья принесла в род Бобринских пожалованные ему имения на Украине, включая Смелу. В браке родились трое сыновей:
- Александр (17 мая 1823 — 24 февраля 1903), генеалог, обер-гофмейстер, губернатор Санкт-Петербурга. Был женат на графине Софье Андреевне Шуваловой.
- Владимир (2 октября 1824 — 28 мая 1898), генерал-лейтенант, губернатор Гродно, министр путей сообщения. Был женат на Марии Гаврииловне Брежневой, дочке венёвского купца, с которой у него было два сына (Емельян и Пётр).
- Лев (8 ноября 1831 — 23 марта 1915), основатель 37 учебных заведений, 23 фабрик и заводов. Был женат на Золотарёвой (в предыдущем браке Абаза) Александре Алексеевне (1831—1900).
- Sokolov Sophia Alexandrovna Bobrinsky 2.jpg
Софья Александровна
- Bobrinsky A A-by Kruger.jpg
Александр Алексеевич
- BriullovSophia Andreevna Bobrinskaya 2.jpg
Софья Шувалова
- Vladimir Alexeevich Bobrinsky.jpg
Владимир Алексеевич
Напишите отзыв о статье "Бобринский, Алексей Алексеевич"
Литература
- ↑ 1 2 books.google.ru/books?id=eOcHAwAAQBAJ&pg=PA218
- ↑ books.google.ru/books?id=CLcwCwAAQBAJ&pg=RA1-PT1053
- ↑ 1 2 3 4 С. С. Трубачёв. Бобринской, Алексей Алексеевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1908. — Т. 3: Бетанкур — Бякстер. — С. 112-113.
- ↑ 1 2 [www.kajuta.net/node/2119 Роза 'Граф Бобринский'. Rose 'Comte de Bobrinsky' | Константин Вихляев и Юта Арбатская представляют]
- ↑ books.google.ru/books?id=G6EUY6nXBKoC&pg=PT404
- ↑ Так, в Смеле люцерна росла более нежели на 1000 десятинах.
- ↑ Цит. по: В. Ковалинский. Меценаты Киева. Киев, 1998. 2-е изд. С. 39-40.
- ↑ François Joyaux. La Rose, une passion française. Histoire de la Rose en France 1778-1914. Éditions Complexe, 2001.
Ссылки
- www.interesniy.kiev.ua/old/7137/7141/22990
- Бобринские // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- С. С. Трубачёв. Бобринской, Алексей Алексеевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1908. — Т. 3: Бетанкур — Бякстер. — С. 112-113.
- [memoirs.ru/files/Viaz_AAB_RA68.rar Вяземский П. А. Граф Алексей Алексеевич Бобринский // Русский архив, 1868. — Изд. 2-е. — М., 1869. — Стб. 2023—2048.]
Отрывок, характеризующий Бобринский, Алексей Алексеевич
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.
В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.
Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.