Бобринский, Алексей Павлович

Алексей Павлович Бобринский<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр путей сообщения Российской Империи
2 сентября 1871 — 10 июля 1874
Предшественник:	Владимир Алексеевич Бобринский
Преемник:	Константин Николаевич Посьет
Рождение:	19 февраля (2 марта) 1826(1826-03-02) Павловск
Смерть:	8 (19) октября 1894(1894-10-19) (68 лет) Канны

Граф Алексе́й Па́влович Бо́бринский (1826—1894) — генерал-лейтенант, министр путей сообщения Российской империи (1871-74), член Государственного совета. Крупный сахарозаводчик, владелец Богородицкой усадьбы Бобринских, правнук Екатерины II.

Биография

Родился 19 февраля 1826 года в Павловске Санкт-Петербургской губернии. Сын гвардии штаб-ротмистра графа Павла Алексеевича Бобринского и его жены Юлии, дочери Станислава Юноши-Белинского.

По окончании Александровского лицея в 1844 году поступил на службу в Министерство иностранных дел. В 1846 году вышел в отставку и поселился в своем имении Богородицкого уезда Тульской губернии, где был избран уездным предводителем дворянства.

Участвовал в Крымской войне в рядах стрелкового полка императорской фамилии. После войны продолжил военную службу и в 1868 году стал генерал-майором свиты императора Александра II. Принимал непосредственное участие в реформах Александра II. В 1866 году разработал и добился утверждения Устава «Общества взаимного поземельного кредита»

С мая 1871 года назначен товарищем (заместителем) министра путей сообщения. Со 2 сентября 1871 года — министр. Находясь в должности, последовательно выступал за строительство железных дорог за счёт казны и против безусловных и бессрочных гарантий по облигациям частных железных дорог. Граф Бобринский содействовал широкому железнодорожному строительству; к моменту его отставки сеть железных дорог в Европейской России превысила 21 тысячу верст.

10 июля 1874 года вышел в отставку и поселился в своем имении Богородицкое, где занимался исключительно воспитанием детей и заботился о распространении Евангелия в народе. С 1884 года много времени проводил за границей. Скончался во Франции, в Канне в 1894 году, где и был похоронен.

Роль в истории Тульской губернии

По примеру своего дяди графа А. А. Бобринского активно занимался хозяйственной деятельностью. В 1848 году построил в Богородицке сахарный завод, проработавший до 1922 года. Для обеспечения завода сырьем, сахарной свеклой, создал 5 хуторских хозяйств. Для обеспечения завода топливом в 1856 году заложил Товарковскую угольная копь, одну из первых в Подмосковном угольном бассейне.

Алексей Павлович восстановил родовое имение Бобрики, пришедшее в запустение, отстроив пострадавший от пожара дворец основателя рода А. Г. Бобринского и возродив усадебный парк, созданный А. Т. Болотовым.

В период нахождения А. П. Бобринского в должности министра путей сообщения была достроена Сызрано-Вяземская железная дорога через Тулу с ветвью на Богородицк и Ефремов.

Религиозная деятельность

В 1874 году А. П. Бобринский познакомился с британским миссионером бароном Г. Редстоком, в ходе общения с которым изменил своё скептическое отношение к религии и стал одним из его сторонников.

Принял активное участие в работе основанного другим последователем Г. Редстока В. А. Пашковым «Общества поощрения духовно-нравственного чтения», финансово поддерживал издание и последующее распространение Библии и духовно-нравственной литературы протестантского толка в Санкт-Петербурге и Тульской губернии, лично проводил религиозно-назидательные беседы.

После признания деятельности «Общества поощрения духовно-нравственного чтения» незаконной и начала государственного преследования его участников, получивших со стороны властей наименование «секты пашковцев», был вынужден покинуть Россию.

Российскими евангельскими христианами, включая баптистов, пятидесятников и близкие к ним по учению направления, считается, наряду с Г. Редстоком, В. А. Пашковым и их сторонниками, деятелем «Великого пробуждения» и одним из основателей евангельского христианства в России.

Семья

Был женат (с 27 января 1861 года) на Александре Алексеевне Писаревой (1843—1905), внучке генерал-лейтенанта А. А. Писарева; она занималась благотворительностью, организовала в имении ткацкие мастерские. Последние годы жила во Франции, умерла в Каннах. В браке было восемь детей:

• Алексей (1861—1862)
• Алексей (1864—1909), служил при Императорских театрах, женат на Варваре Николаевне Львовой (1865—1940).
• Софья (1866—1928), обучалась медицине в Лондоне, организовала в родовом имении курсы сестер милосердия. В Русско-японскую войну была начальником медицинского отряда, с 1914 года возглавляла санитарную службу Кавказского фронта; награждена двумя серебряными Георгиевскими медалями. После революции жила в Москве у племянника Н. А. Бобринского. Похоронена на Востряковском кладбище.
• Юлия (1867—1903), жена князя Г. Е. Львова.
• Пётр (1869—1920), в 1919 году арестован за контрреволюционную агитацию, умер в тюрьме.
• Владимир (1868—1927), его сын Георгий.
• Павел (1869—1932), близнец, после революции жил в Гаграх, был арестован и отправлен в концентрационный лагерь в Красноводске. Его жена Варвара Александровна Федорова была расстреляна в 1918 году.
• Лев (1878—1922), адъютант Варшавского генерал-губернатора, умер в тюрьме.

Источники

• [www.rusinst.ru/articletext.asp?rzd=1&id=1475&searchword=%E1%EE%E1%F0%E8%ED%F1%EA%E8%E9 Большая энциклопедия русского народа]
• [web.archive.org/web/20111122174508/www.bg-znanie.ru/article.php?nid=8452 Белый город](недоступная ссылка — история, копия)
• С. Савинский. История русско-украинского баптизма - Одесса: изд. "Богомыслие", 1995.

Отрывок, характеризующий Бобринский, Алексей Павлович

– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.