Бобровский, Иоганнес

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иоганнес Бобровский
нем. Johannes Bobrowski
Дата рождения:

9 апреля 1917(1917-04-09)

Место рождения:

Тильзит (Восточная Пруссия, Германская империя 

Дата смерти:

2 сентября 1965(1965-09-02) (48 лет)

Место смерти:

Берлин, ГДР

Гражданство:

Германия

Род деятельности:

прозаик

Иога́ннес Бобро́вский (нем. Johannes Bobrowski; 9 апреля 1917, Тильзит, Восточная Пруссия, Германская империя — 2 сентября 1965, Берлин, ГДР) — немецкий прозаик и поэт.





Биография

Родился в Тильзите в семье чиновника железнодорожного ведомства, детство провёл там же, после жил Восточной Пруссии и Литве[1].

Учился в гимназии Кёнигсберга, где одним из его учителей был известный писатель-католик, оппонент нацистского режима Эрнст Вихерт (1887—1950). Параллельно Бобровский обучался игре на органе в Кафедральном соборе Кёнигсберга.

В 1938 году семья переехала в Берлин, Бобровский поступил на учёбу в университете имени Вильгельма фон Гумбольдта, где изучал искусствоведение. Однако в том же году он был привлечён к несению трудовой повинности, а в 1939 году его призвали в Вермахт на военную службу. Воевал в Польше, Франции, СССР (как разведчик проникал в занятый советскими войсками Кенигсберг, где сблизился с группами христианского сопротивления фашизму)[2].

Первые писательские опыты относятся к 1941 году, в то время он находился в составе одной из частей вермахта, оккупировавшей Новгородскую область. В 1943 году Бобровский женился на своей землячке Иоганне Будрус[3].

Четыре года (1945—1949) он провел в советском плену — работал шахтером в Донбассе, посещая школы для военнопленных, восстанавливал разрушенное войной хозяйство в Ростовской области. В 1949 году возвратился на родину и стал гражданином ГДР[2].

По возвращении в Берлин Бобровский работал редактором в издательстве Люси Грошер и с 1959 года в издательстве Union Verlag, в котором и вышли все его стихотворные и прозаические книги[4].

2 сентября 1965 года после неудачной операции Бобровский умер от перитонита[4].

Творчество

В марте 1944 года в последнем номере журнала «внутренней эмиграции» "Das Innere Reich" благодаря посредничеству католической писательницы Ины Зайдель впервые напечатаны восемь его стихотворений[5]

Однако открытие читателями Бобровского произошло только в 1955 году благодаря усилиям П. Хухеля, опубликовавшего в своем журнале "Sinn und Form" большую подборку стихов поэта. В 1959 году журнал "Accent" впервые познакомил западногерманского читателя с творчеством Бобровского[6]. Литературной общественности Восточной и Западной Германии он стал широко известен только в 1960 году.

Первый же поэтический сборник Бобровского, «Время сарматов», был удостоен в 1962 году австрийской премии имени Анны Иоганны Кенинг и премии западногерманской «Группы 47»[4].

На встрече «группы 47», прошедшей в Ашаффенбурге, провалились выступления представителей «старой гвардии», поэтому Бобровский как новый автор был принят с интересом — его произведения отвечали литературым пристрастиям группы. Внимание критиков Бобровский заслужил тем, что затронул неприятную для немецкого общества тему взаимоотношений России и Германии последних десятилетий, более того — взаимоотношений Германии и Востока[5].

К «группе 47» Бобровский относился скептически, это отразилось в серии едких эпиграмм на Генриха Бёлля, Ингеборга Бахмана, Мартина Вальзера, Ханса Рихтера и др. Но в группе он нашёл поддержку и понимание[7].

После выхода в свет второго сборника стихов «Земля теней и рек», Бобровский напряженно работал над рассказами и романом «Мельница Левина», законченными в 1964 году и тогда же удостоенным премии имени Генриха Манна Берлинской академии искусств и международной швейцарской премии имени Шарля Вейона[4].

Сборник рассказов «Белендорф и мышиный праздник» — последняя книга, вышедшая при жизни писателя. Рассказы охватывают значительный период детства, предвоенныю пору («Пророк», «Пижама»), войну («Мышиный праздник», «Плясун Малиге») и современность автора («Сова», «Заброшен в чужую столицу»), забавные истории из самобытной жизни восточнопрусского края («Литовское предние», «Лобеллерский лесок»); новеллы («Букстекуле», «Памяти Пиннау», «Молодой человек у окна», «Белендорф»).

После кончины в его архиве нашли практически законченный роман «Литовские клавиры», стихи, составившие два посмертных сборника — «Признаки погоды» и «В зарослях ветра», рассказы, вошедшие в книгу «Пророк», наброски, эпиграммы, письма, автобиографические заметки, частично опубликованные в разных изданиях[4]. Бобровский говорил, когда закончит роман «Литовские клавиры», на основе него напишет драму. Но спустя три месяца поэта не стало. Роман был завершен, а драма осталась ненаписанной[8].

Ключевые темы в произведениях

Тема вины

Бобровский выступил обновителем романа XX века (возникла необходимость дальнейшего развития теории романа и определение его места в литературном процессе XX века), и при этом он опирался не на отрицание, а на освоение и творческую переработку национальной литературной традиции. При этом поиски писателя шли в русле развития реалистического романа, в котором утверждается вера в разумный, гуманный ход жизни, здоровые возможности человека.

Его первые произведения содержали образы бунтарей-одиночек, мыслителей, композиторов, художников и размышления о причинах, которые привели Германию 1945 года к страшной катастрофе.

Ключевая тема в творчестве Бобровского — Германия и народы Восточной Европы. Он исследовал взаимоотношения людей разных классов и отношений народов разных национальностей[9]. В своих произведениях, тематически обращенных в прошлое Германии, писатель предупреждает об опасности немецких исторических ошибок, немецкого исторического выбора, сориентированного на национальное высокомерие и обособление. Он говорит о родстве немцев и поляков, русских и литовцев, о гармоническом мире.

Талант Бобровского формировался в политическом климате национал-социализма, расизма 1920—1940 годов. А Литва, по плану гитлеровской Германии «вторжения на Восток», была включена в список будущих колоний, это обостряло взаимоотношения немцев и литовцев[10]. Эта тема возникла уже в первом поэтическом сборнике Бобровского «Время сарматов».

Вина моего народа перед народами Восточной Европы от возникновения ордена германских рыцарей и до событий недавнего прошлого.

— Иоганнус Бобровский, цитата по Ю. Архипову[11]

Соприкосновение литовской и немецкой культур сформировали духовное развитие Бобровского — синтез балтийского мироощущения и немецкого мышления. Поэтому в его лирике и прозе доминирует пейзаж Малой Литвы, история, фольклор, мифология балтов, используются образы литовских художников и их творчества.

Обжигающее чувство вины возникло в Бобровском при первой встрече с Древней Русью — у стен Новгорода в 1941 году. И это отразилось в первое стихотворении, написанном на берегу Ильменя[12].

Другие темы

Литературовед Герхард Вольф устанавливал в стихах Бобровского «четыре уровня создания, четыре смысловые плоскости, сращенные единым поэтическим видением». Первое — память о детстве с его наивным восприятием мира, поэтическим одушевлением природы. Вторая — картины войны, властно и грубо вторгающиеся в меланхолическое любование прошлым. Третья плоскость — данное ретроспективно, с точки зрения сегодняшнего дня, признание личной и национальной вины и обвинение войны. Философское осмысление истории, проведение смысловых нитей от последней войны ко всем предыдущим — четвертая, объединяющая плоскость[13].

Один из разделов «Времени сарматов» составляют стихи на культурно-исторические темы, в которых Бобровский рисует портреты любимых писателей прошлого и современников — Вийона, Гонгоры, Дилана Томаса, стихи о Бахе, Моцарте, Клопштоке, Чаттертоне, Мицкевиче и др. Они возникают, как символы несовместимости духовной культуры и фашистского насилия.

В поэтическом творчестве «писателей родины» с конца XIX века преобладает природа. Красота природы Бобровского сливается с красотой, созданной человеком. Но в мир красоты врывается смерч войны: от радостного любования переход к обвинению и раскаянию.

Бобровский так же внимательно относился к роли народа как двигателя исторического процесса. Эта идея сближает его с философией Гердера, пытавшегося создать универсальную историю всех веков и народов, говорившего об идее общечеловеческой ценности каждой национальной культуры. Концепция Гердера послужила серьёзным обоснованием выбора его жизненного и творческого пути, по которому шёл Бобровский[9].

Будучи родом из мест, «где все настоящие немцы имеют польскую фамилию, а настоящие поляки — немецкую», Бобровский сумел на несвойственном немцу лёгком языке тонко уловить и описать нюансы жития и самосознания человека в «полинациональном котле». Иоганнес Бобровский не был «почвенником», но он всю жизнь писал об одном крае, и местный фольклор и колорит отразился в его стихах и прозе. «Сам этот край как музыка», — писал Бобровский[14].

Признание

Лауреат премий Генриха Манна (1965), Шарля Вейонна (Швейцария, 1965) и др.

Произведения

  • Sarmatische Zeit/ Время сарматов (1961, стихотворения)
  • Schattenland Ströme/ Земля теней и рек (1962, стихотворения)
  • Levins Mühle, 34 Sätze über meinen Großvater/ Мельница Левина (1964, роман в новеллах, экранизирован 1980)
  • Boehlendorff und Mausefest/ Бёлендорф и мышиный праздник (1965, новеллы)
  • Litauische Claviere / Литовские клавиры (1966, роман)
  • Wetterzeichen/ Знаки погоды (1967, стихотворения)
  • Der Mahner/ Остерегающий (1967, новеллы)
  • Im Windgesträuch/ В зарослях ветра (1970, стихотворения; посмертно)

Сводные издания

  • Gesammelte Werke in sechs Bänden. — Stuttgart, 1998—1999

Публикации на русском языке

  • Бёлендорф. Литовские клавиры. — М.: Молодая гвардия, 1969.
  • [www.kuncinas.com/About_all/johannes_bobrowski.htm «Бёлендорф»] в переводе Грейнема Ратгауза
  • Мельница Левина: повесть о моем дедушке в 34-х пунктах. — М.: Художественная литература, 1970.
  • Избранное. — М.: Молодая гвардия, 1971.
  • Похоронная песня // Из немецкой поэзии/ Пер. Л. Гинзбурга. — М.: Художественная литература, 1979. — С. 422—423.
  • [Стихи] // Строфы века — 2. — М.: Полифакт, 1998. — С. 783, 903—904.
  • [Стихи]/ Пер. Е. Витковского // Век перевода. — М.: Водолей, 2006. — С. 66—68.
  • [magazines.russ.ru/druzhba/2007/4/bo7.html Стихи] / Пер. Вяч. Куприянова // Дружба народов. — 2007. — № 4.

Стихи Бобровского также переводили М. Гаспаров, Г. Сапгир, И. Вишневецкий, С. Морейно, Г. Куборская-Айги.

Напишите отзыв о статье "Бобровский, Иоганнес"

Литература о писателе

  • Grützmacher C. Das Werk von Johannes Bobrowski; eine Bibliographie. — München: W. Fink, 1974.
  • Leistner B. Johannes Bobrowski: Studien und Interpretationen. — B.: Rütten & Loening, 1981.
  • Wolf G. Johannes Bobrowski: Leben u. Werk. — B.: Volk und Wissen, 1982
  • Koczy K. Johannes Bobrowski: ein Deutscher und der Osten. — Sankelmark: Akademie Sankelmark, 1989.
  • Haufe E. Bobrowski-Chronik: Daten zu Leben und Werk. — Würzburg: Königshausen & Neumann Verlag, 1994.
  • Scrase D. Understanding Johannes Bobrowski. — Columbia: University of South Carolina Press, 1995.
  • Albrecht D. Unverschmerzt: Johannes Bobrowski. Leben und Werk. — München: M. Meidenbauer, 2004.
  • Dittberner H. Johannes Bobrowski. — München: Edition Text + Kritik, 2005.

Напишите отзыв о статье "Бобровский, Иоганнес"

Литература

  • Архипов Ю. Предисловие // Иоганнес Бобровский. Избранное. — М.: Молодая гвардия, 1971. — 447 с.
  • Зачевский Е. А. «Группа 47». Страницы истории литературы ФРГ 1958-1961 гг.. — СПб.: Изд-во Политехнического университета, 2008. — Т. Т. 4. — 271 с. — ISBN 978-5-7422-1847-0.
  • Зачевский Е. А. «Группа 47». Страницы истории литературы ФРГ 1962-1964 гг.. — СПб.: Изд-во Политехнического университета, 2010. — Т. Т. 5. — 313 с. — ISBN 978-5-7422-2492-1.
  • Гильфанова Г. Т. Романы Иоганнеса Бобровского. Художественное осмысление истории. — Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. — Казань: Изд-во Камского политехнического института, 2000.
  • Синкявичене Р. И. И. Бобровский и Литва. — Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук. — Вильнюс, 1989.

Примечания

  1. [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke9/ke9-1333.htm Иоганнес Бобровский] (рус.). Краткая литературная энциклопедия (КЛЭ). Проверено 10 октября 2015.
  2. 1 2 [culture.niv.ru/doc/literature/world-encyclopedia/211.htm Иоганнес Бобровский (Johannes Bobrowski. 1917-1965)] (рус.). Литература Германии. Проверено 10 октября 2015.
  3. Бобровский. Избранное, 1971, с. 5
  4. 1 2 3 4 5 Бобровский. Избранное, 1971, с. 6
  5. 1 2 Зачевский, 2008, с. 141
  6. Зачевский, 2008, с. 142
  7. Зачевский, Т.5, 2010, с. 29
  8. Юргис Кунчинас. [kuncinas.com/About_all/johannes_bobrowski.htm Йоханнес Бобровски] (рус.). Проверено 10 октября 2015.
  9. 1 2 Художественное осмысление истории, 2000, с. 10
  10. Бобровский и Литва, 1989, с. 12
  11. Бобровский. Избранное, 1971, с. 21
  12. Бобровский. Избранное, 1971, с. 7
  13. Бобровский. Избранное, 1971, с. 7-8
  14. Бобровский. Избранное, 1971, с. 10-12

Ссылки

  • [www.johannes-bobrowski-gesellschaft.de Сайт Общества Бобровского]  (нем.)
  • [www.ub.fu-berlin.de/service_neu/internetquellen/fachinformation/germanistik/autoren/autorb/bobro.html Линки]
  • [magazines.russ.ru/authors/b/bobrovskij Страница на сайте Журнального зала]
  • [futurum-art.ru/archiv/13_2006/bobrovskiy.php Страница на сайте журнала Футурум АРТ]
  • [stihi.ru/2011/06/05/7704 переводы Вячеслава Куприянова]
  • [www.poezia.ru/article.php?sid=87373 переводы Вячеслава Куприянова]
  • [www.poezia.ru/article.php?sid=87402 переводы Вячеслава Куприянова]

Отрывок, характеризующий Бобровский, Иоганнес

– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.