Бобруйский уезд
|
Бобруйский уезд
|
Бобруйский уезд — административная единица в составе Минского наместничества, Минской губернии и Белорусской ССР, существовавшая в 1793—1924 годах. Центр — город Бобруйск.
Содержание
Административное деление
В 1913 году в уезде было 22 волости: Азарическая, Боцевическая, Бортникская, Брожская, Глуская, Горбацевичская, Горковская, Городковская, Житинская, Заболотская, Замошская, Качеринская (центр — д. Старцы), Любоническая, Лясковичская (центр — с. Заболотье), Новодорогская, Осовецкая, Паричская, Рудобельская, Свислочская, Степская, Турковская, Чернинская[1].
История
Бобруйский уезд в составе Минской губернии Российской империи был образован в 1793 году после 2-го раздела Речи Посполитой. В 1795—1796 годах относился к Минскому наместничеству[2]. В 1921 году Минская губерния была упразднена и уезд перешёл в прямое подчинение Белорусской ССР.
В 1924 году уезд был упразднён.
Театр
Своё начало бобруйский театр берёт в 18 веке. [babruisk.by/rus/%D0%B1%D0%BB%D0%BE%D0%B3%D0%B8/view/24/ Первую театральную труппу создали иезуиты], о деятельности которых долгое время было принято писать либо плохо, либо ничего. В библиотеке Виленского университета хранится печатная программа, датированная 1725 годом. Она сообщает, что в связи с окончанием учебного года в Бобруйске была поставлена драма «Академия мудрецов короля Александра», посвящённая взаимоотношениям Александра Македонского и Аристотеля. Известно также, что при иезуитском коллегиуме в 1760 году действовал школьный театр, который работал до 1768 года. Таким образом, история театра в Бобруйске насчитывает более 250 лет.
Самой знаменательной датой в театральной жизни Бобруйска 19-го столетия была постановка первого белорусского оперно-драматического произведения «Сялянка» на музыку Манюшки и Кржыжановского. Это одно из лучших своих произведений Винцент Дунин-Мартинкевич в постановке организованной им труппы показал в 1852 году.
Спектакли в Бобруйске проходили в разных помещениях, и только в 1927 году по проекту Андрея Оля в Бобруйске началось строительство нового здания театра.
Население
По данным переписи 1897 года в уезде проживало 255,9 тыс. чел. В том числе белорусы — 67,4 %; евреи — 19,4 %; русские — 10,0 %; поляки — 2,0 %. В уездном городе Бобруйске проживало 34 336 чел.[3]
Напишите отзыв о статье "Бобруйский уезд"
Примечания
- ↑ [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=391 Волостныя, станичныя, сельскія, гминныя правленія и управленія, а также полицейскіе станы всей Россіи съ обозначеніем мѣста ихъ нахожденія]. — Кіевъ: Изд-во Т-ва Л. М. Фишъ, 1913.
- ↑ Селиванов А. Ф. Минская губерния // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_gub_97.php?reg=22 Демоскоп Weekly — Приложение. Справочник статистических показателей]
См. также
Ссылки
- [www.radzima.net/ru/uezd/bobruyskiy.html Бобруйский уезд. Список волостей, населённых пунктов]
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Бобруйский уезд
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
