Бобу, Эмиль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Эмиль Бобу
рум. Bobu Emil

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Эмиль Бобу (слева) на награждении в честь его 50-летия, 1977 год</td></tr>

Министр внутренних дел Румынии
17 марта 1973 — 18 марта 1975
Предшественник: Ион Стэнеску
Преемник: Теодор Коман
 
Рождение: 22 февраля 1927(1927-02-22)
Вырфу-Кымпулуй, Ботошани, Румыния
Смерть: 12 июля 2014(2014-07-12) (87 лет)
Бухарест
Супруга: Мария Бобу
Партия: Румынская коммунистическая партия
 
Награды:

Эмиль Бобу (рум. Emil Bobu; 22 февраля 1927 — 12 июля 2014) — румынский коммунистический политический деятель, министр внутренних дел (1973—1975), министр труда (1979—1981).





Биография

Родился в крестьянской семье в коммуне Вырфу-Кымпулуй, жудец Ботошани.

Окончил семь классов начальной школы и школы для сотрудников Румынских железных дорог (РЖД), впоследствии став токарем в мастерской РЖД в Яссах с 1943 по 1945 год. Он вошел в Союз коммунистической молодежи в 1941 году и Румынскую коммунистическую партию (РКП) в ноябре 1945 года. С этого времени до 1947 года, он отвечал за вопросы молодежи в коммунистической организации в мастерской РЖД в Яссах.[1] В 1948 году, к тому времени Социалистическая Республика Румыния была создана, он учился в Бухаресте, чтобы стать учителем в школах РЖД. В 1949 году он поступил в юридическую школу в Яссах, а в 1950 он был назначен главным юрисконсультом в Министерство юстиции. В том же году он стал военным прокурором в Бухаресте, получив звание лейтенанта, а в 1952 году он был назначен на должность Генерального прокурора в звании капитана. Он изучал право в университете в период между 1954 и 1957 гг. Тем временем в административном отделе центрального комитета партии, он был назначен инструктором (март-ноябрь 1953 г.), затем заместителем начальника (1953—1958), а также инструктором отдела массовых организаций ЦК. Он также посещал курсы в Академии Штефана Георгиу в этот период.[1]

В 1959 году он стал председателем исполнительного комитета Сучава и членом бюро обкома партии (1965—1966). В июне 1960 года он стал кандидатом в члены центрального комитета, перейдя в действительные члены в июле 1965 года, вскоре после прихода к власти Николае Чаушеску. Между 1968 и 1973 годах он был первым секретарем партийного комитета Сучава и председателем исполкома Совета. В декабре 1972 года он стал советником Чаушеску[2]. Он был министром внутренних дел с марта 1973 по март 1975 года.[1]

Он был кандидатом в члены исполкома центрального комитета КПР с июля по ноябрь 1974 года, когда он стал действительным членом, занимая эту должность до революции 1989 года. С 1975 по 1979 год он был вице-президентом Государственного совета. Начиная с 1975 года он возглавлял отдел Центрального комитета по военным и судебным делам, возглавив его отдел кадров в 1977 году. Он служил в качестве министра труда и главы Федерации профсоюзов Румынии с января 1979 по февраль 1981 года. Во время правительства Илие Верде, он был вице-премьером с января 1980 по май 1982 года. До этого он возглавлял Национальный совет по сельскому хозяйству, пищевой промышленности и управлению водными ресурсами.[2] В следующем месяце он стал председателем совета по экономической и социальной организации, оставаясь им до революции. С 1984 до декабря 1989 года он был генеральным секретарем КПР по организационным вопросам, а в ноябре-декабре 1989 года, он стал членом постоянного бюро центрального комитета.[3] По словам Иона Станеску, который был министром туризма в то время, четырнадцатый и последний съезд партии в ноябре 1989 г. ознаменовался энтузиазмом среди участников. Это произошло благодаря Бобу, который призывал делегатов к энергичным аплодисментам и скандированию лозунгов, а также вставать и хлопать после каждой фразы, иногда прерывая аплодисментами Чаушеску, прежде чем он закончил говорить.[4]

Он был членом Великого Национального Собрания в период между 1961 и 1989 годами, представляя Сучаву, Яссы, Дымбовицу и Долж. В 1981 году он был удостоен звания Героя Социалистического Труда.[3] Политолог Владимир Тисманеану описывает его как часть группы «глубоко преданных» и «абсолютно некомпетентных» фигур, которыми Чаушеску окружил себя в 1980-х[5]. Начиная с 1982 года, как часть её личного совета агиографов, он был бесспорным вторым лицом в команде Елены Чаушеску[6], Бобу описывается Тисманеану как «её самой покорный слуга», они были вместе ответственны за все кадровые назначения.[7] В своем исследовании последних лет режима, Роджер Кирк, посол США в Румынии с 1985 по 1989 год, и румынский дипломат Мирча Рачану утверждают, что Бобу был «возможно, самый влиятельный румын после двух Чаушеску»,[8], хотя его статус в рамках партийной структуры снизился после тринадцатого съезда в ноябре 1984 года.[9]

20 декабря 1989 года Чаушеску послал Бобу вместе с Председателем Правительства Константином Дэскэлеску в Тимишоара, приказывая им попытаться подавить революционную деятельность там. Миссия окончилась неудачей, и они вернулись в Бухарест ранним следующим утром.[3][10] Утром 22 декабря он сопровождал Николая и Елена Чаушеску в полете на вертолете до президентской резиденции в Снагове.[3] Оставшись там с обещанием диктатора, что второй вертолет придет, Бобу и Маня Mэнеску, сели через двадцать минут в автомобиль ARO управляемый офицером Секуритате.Разъяренная толпа захватила их автомобиль недалеко от центра города Гэешти, избив водителя и несколько раз сильно ударив Бобу. Помещаемый под арест местного прокурора, Бобу имел при себе 6000 лей в карманах, а также список организаторов «вражеской демонстрации в Тимишоаре»[11]. В феврале 1990 года в Бухаресте военный трибунал вынес приговор по четырём бывшим членам ЦК. Бобу был признан виновным в соучастии в геноциде, за его роль в приказах стрелять во время революции, и получил пожизненное тюремное заключение с конфискацией всего личного имущества..[3][12]. Получившее широкую огласку дело было описано как «показательный процесс», Бобу и три других видных обвиняемых признали свою вину, самокритично свидетельствуя то, от чего позже они отказались[12]. Государственный обвинитель подал апелляцию в отношении четырёх, а в апреле 1993 года Верховный Суд нашел, что Бобу виновен в геноциде, но не усугубленном соучастием в убийстве и соучастием в попытке непредумышленного убийства. Его приговор был изменен до десяти лет лишения свободы и пять лет потери политических прав. В июне 1993 года, военный суд принял его просьбу о досрочном освобождении, и он был освобожден.[3][12]

Он женился на Марие Кристиан в 1957 году, она служила в качестве Министра юстиции с 1987 до революции 1989 года .[13]

См. также

Напишите отзыв о статье "Бобу, Эмиль"

Примечания

  1. 1 2 3 Neagoe, с.76
  2. 1 2 Neagoe, с.77
  3. 1 2 3 4 5 6 Neagoe, с.78
  4.  (рум.) Florin Mihai, [www.jurnalul.ro/jurnalul-national/emil-bobu-a-fost-aplaudac-sef-la-ultimul-congres-al-pcr-527948.htm «Emil Bobu a fost aplaudac-şef la ultimul congres al PCR»], Jurnalul Naţional, 21 November 2009; accessed April 2, 2012
  5. Tismăneanu 2003, p.258
  6. Tismăneanu 2003, p.205
  7. Tismăneanu 1997, p.414
  8. Kirk, p.136
  9. Tismăneanu 2003, p.209
  10. Siani-Davies, p.75-6
  11.  (рум.) Mihai Voinea, [www.adevarul.ro/dupa_20_de_ani/Capturarea-Manescu-Bobu-lui_0_153584671.html «Capturarea lui Bobu şi a lui Mănescu»] Adevărul, 15 November 2009; accessed April 3, 2012
  12. 1 2 3 Roht-Arriaza, p.132-33
  13.  (рум.) Lavinia Betea, [www.jurnalul.ro/jurnalul-national/nurnbergul-romanesc-am-fost-un-dobitoc-534671.htm «Nurnbergul românesc: 'Am fost un dobitoc!'»], Jurnalul Naţional, 3 February 2010; accessed April 2, 2012

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бобу, Эмиль

Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.