Бовуа, Даниэль
Поделись знанием:
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
| Даниэль Бовуа | |
| фр. Daniel Beauvois | |
| Даниэль Бовуа, 2007 г. | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Страна: | |
| Учёная степень: | |
| Учёное звание: |
профессор |
| Альма-матер: | |
| Известен как: |
историк, публицист и организатор науки |
| Даниэль Бовуа на Викискладе | |
Даниэ́ль Бовуа́ (род. 04.05.1938, Аннезен) — французский историк, специалист по Украине и Польше[1].
Содержание
Биография
Даниэль Бовуа родился во французском городе Аннезен в семье шахтёра. Обучался в лицее города Бетюн, а далее изучал славистику в Университете Лилля, где, в частности, занимался русским и польским языками[2].
В 1969-72 годах работал директором Французского центра при Варшавском университете. В 1977 году, в Сорбоне защитил докторскую диссертацию по теме: «Просвещение и общество в Восточной Европе, Виленский университет и польские школы Российской империи (1803—1832)». В 1978-79 годах преподавал в Университете Нанси II. С 1979 по 1994 год читал лекции за пределами Франции: в Польше, США, России, Украине, Бельгии, Болгарии, Германии, Англии и Италии. С 1994 года — профессор и директор Центра истории славян в Сорбонне[2].
Научная деятельность
Научные интересы Даниэля Бовуа касаются изучения истории Польши, Украины и Литвы, включая их отношения с Россией[3]. Он является автором более 170 научных работ вышедших на французском, английском, польском, русском и украинском языках[4].
Основная библиография
- Lumières et société en Europe de l’Est : l’université de Vilna et les écoles polonaises de l’Empire russe, diffusion Honoré Champion, 2 vol., Paris, 1977.
- Jean Potocki, Voyages en Turquie, au Maroc, au Caucase et en Chine, Fayard, 2 vol., Paris, 1980.
- Pologne : l’insurrection de 1830—1831 et sa réception en Europe, Presses universitaires de Lille, Lille, 1982. Ouvrage collectif. Actes du colloque organisé par D. Beauvois en 1981 à l’Université de Lille III).
- Stanisława Przybyszewska, L’Affaire Danton, L'Âge d’Homme, Paris, 1983.Traduction.
- Le noble, le serf et le revizor, éditions des Archives contemporaines, Paris, 1985.
- Polacy na Ukrainie 1831—1863, Institut Littéraire, Kultura, Paris,1987.
- Poètes de l’Apocalypse. Recueil de poésies polonaises et hébraïques, Septentrion, Lille,1995.
- Les confins de l’ancienne Pologne, Septentrion, Lille, 1995.
- Coécrit avec Jerzy Kłoczowski et Yves-Marie Hilaire, Regards sur l’indomptable Europe du Centre-Est du à nos jours, Revue du Nord, Paris, 1996.
- Histoire de la Pologne, Hatier, Paris, 1996.
- La bataille de la terre en Ukraine, Septentrion, Lille,1998.
- Pouvoir russe et noblesse polonaise en Ukraine 1793—1830, Éditions du CNRS, Paris, 2003.
- La Pologne : histoire, société, culture, Éditions de La Martinière, Paris, 2004.Réédité en 2005.
- Coécrit avec Sophie Barthélemy, Ewa Manikowska et Agnieszka Morawinska, Semper Polonia, Somogy, Paris, 2004.
- Coécrit avec Jerzy Kłoczowski et Natalia Aleksiun, Histoire de l’Europe du Centre-Est, PUF, Paris, 2004.
- Henryk Sienkiewicz, Quo Vadis ?, Flammarion, Paris, 2005[5].
- Coécrit avec François Bafoil, Dieter Bingen et Bruno Drweski, La Pologne, Fayard, Paris, 2007.
- La Pologne : des origines à nos jours, Le Seuil, Paris, 2010.
- «Wilno, polska stolica kulturalna zaboru rosyjskiego 1803—1832» (Vilno, capitale culturelle polonaise des territoires annexés par la Russie 1801—1832), Wrocław, 2010, et Cracovie (PAU), 2012.
- Trojkat ukrainski, szlachta, carat i lud na Wolyniu, Podolu i Kijowszczyznie 1793—1914, Lublin, 2005, 2011 et 2016.
- Гордиев узел Российской Империи, власть, шляхта и народ на правобережной Украине 1793 1914 (Le nœud gordien de l’Empire russe, le pouvoir, la noblesse polonaise et le peuple ukrainien), Moscou, 2011.
- «Mes pierres de lune. Essai d’autobiographie professionnelle», dans Organon, (numéro spécial), Varsovie, 2014.
Награды и звания
Даниэль Бовуа является иностранным членом-корреспондентом Польской академии наук (PAN) (1991) и Национальной Академии наук Украины (НАН) (2000)[2]. Также является почётный доктором Вроцлавского (1993)[6], Варшавского (1999)[7] и Ягеллонского (2001) университетов.
Напишите отзыв о статье "Бовуа, Даниэль"
Примечания
- ↑ [www.bibliomonde.com/auteur/daniel-beauvois-1043.html Daniel Beauvois // Website Bibliomonde.com]
- ↑ 1 2 3 Г. П. Герасимова [www.history.org.ua/index.php?termin=Bovua_D БОВУА Даніель] // Енциклопедія історії України : у 10 т. / редкол.: В. А. Смолій (голова) та ін. ; Інститут історії України НАН України. — К. : Наук. думка, 2003. — Т. 1 : А — В. — 688 с.: іл. — ISBN 966-00-0734-5.
- ↑ Дашкевич Я. Даніель Бовуа та вивчення історії польсько-українських відносин. В кн.: Бовуа Д. Шляхтич, кріпак і ревізор. К., 1996.
- ↑ Денисенко Г. Французький україніст історик Даніель Бовуа. «Пам’ять століть», 2001, № 5.
- ↑ Préface de Quo Vadis ? dans l'édition de poche GF, 1983.
- ↑ [uni.wroc.pl/o-nas/nagrody-i-wyr%C3%B3%C5%BCnienia/doktorzy-honoris-causa/daniel-beauvois Daniel Beauvois // Website Uniwersytetu Wrocławskiego]
- ↑ [web.archive.org/web/20131022102044/www.uw.edu.pl/o_uw/historia/dhcuw.html Doktoraty HC // Website Uniwersytetu Warszawskiego]
При написании этой статьи использовался материал статьи «[www.history.org.ua/index.php?termin=Bovua_D БОВУА Даніель]» (автор Г. П. Герасимова) из издания «Энциклопедия истории Украины», доступного по лицензии Creative Commons [creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0/deed.ru BY-SA 3.0 Unported].
Отрывок, характеризующий Бовуа, Даниэль
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.
