Боганда, Бартелеми

Бартелеми Боганда Barthélemy<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
премьер-министр автономной территории Центральноафриканская Республика
8 декабря 1958 — 29 марта 1959
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Абель Нгенде Гумба
Вероисповедание:	Католицизм
Рождение:	4 апреля 1910(1910-04-04) Бобанги, Французская Экваториальная Африка
Смерть:	29 марта 1959(1959-03-29) (48 лет) около Банги
Партия:	МЕСАН

Бартелеми Боганда (фр. Barthélemy Boganda; 4 апреля 1910, Бобанги, Среднее Конго, Французская Экваториальная Африка, (сейчас в ЦАР) — 29 марта 1959, около Банги, ЦАР) — крупнейший деятель движения за независимость в Центральноафриканской Республике. Премьер-министр автономной Центральноафриканской Республики в составе Французского Сообщества с 8 декабря 1958 г. по 29 марта 1959 г.

Биография

Его семья, мбака по этнической принадлежности, придерживалась традиционных верований. Отец, бедный крестьянин и деревенский колдун, погиб, когда его сын был ещё младенцем. Вскоре Боганда лишился и матери — её забили до смерти надсмотрщики французской компании Санга-Убанги во время сбора каучука. В декабре 1921 года мальчика усыновила католическая миссия св. Павла в Банги.

Родившись в крестьянской семье, Боганда стал первым католическим священником-африканцем во французской колонии Убанги-Шари. Именно поддержка католической церкви сыграла во многом определяющую роль в победе Боганды на выборах во французскую Национальную Ассамблею в ноябре 1946 года. Однако вскоре он резко осудил политику колониальных властей вообще и католической церкви в частности и снял с себя священнический сан.

В 1949 году Боганда основал «Движение за социальную эволюцию Чёрной Африки» (MESAN), ведущую политическую силу страны на протяжении следующих 30 лет. Изначально бывшее демократической и национально-ориентированной партией, оно было в дальнейшем превращено в инструмент репрессий племянником Боганды Жаном-Беделем Бокассой во времена его т. н. Центральноафриканской империи.

Авторитет Боганды в регионе был огромен, даже французские колониальные власти поняли, что ему противостоять бесполезно. Уже в 1953 году они назначили в Убанги-Шари нового губернатора, рассчитывая, что этот шаг несколько усмирит активность Боганды. В 1956 году тот заключил соглашение с французскими бизнесменами, которые предоставили ему финансовую помощь в обмен на присутствие европейцев в списках кандидатов на муниципальных и территориальных выборах, состоявшихся в колонии.

Боганда был также известен своей работой по объединению Центральной Африки, высказывал во многом те же панафриканские идеи, что и Кваме Нкрума. В 1957—1958 году он проводил работу по созданию на базе Французской Экваториальной Африки федерации входивших туда ЦАР, Чада, Габона и Французского Конго (сейчас Республика Конго). А в конечном итоге предполагалось образование «Соединённых штатов Латинской Африки», куда бы дополнительно вошли Ангола, Бельгийское Конго (сейчас Демократическая Республика Конго), Руанда-Урунди (сейчас отдельные государства Руанда и Бурунди) и Камерун. Однако несостоятельность этой идеи стала очевидной уже к концу 1958 года.

Боганда был и автором нынешнего флага ЦАР и слов Гимна Центральноафриканской Республики.

Родственниками Боганды помимо Бокассы также являлись первый президент независимого Центральноафриканского государства Давид Дако и премьер-министр ЦАР в 1975—1976 годах Элизабет Домитьен.

Погиб в авиакатастрофе всего за 8 дней до последних выборов колониальной эры. В память об основателе ЦАР каждый год 29 марта в стране отмечается как национальный праздник. Именем Боганды также названы Национальный музей и главный стадион в столице ЦАР городе Банги.

Отрывок, характеризующий Боганда, Бартелеми

– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.