Богарт, Хамфри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Богарт.
Хамфри Богарт
Humphrey Bogart

Профессия:

актёр

Карьера:

1921—1956

Ха́мфри Дефо́рест Бо́гарт (Humphrey DeForest Bogart; 25 декабря 1899 года, Нью-Йорк, США — 14 января 1957 года, Лос-Анджелес, США) — американский актёр. Американский институт киноискусства назвал Богарта лучшим актёром в истории американского кино.

Сменив несколько занятий, в 1921 году Богарт стал актёром, и в 1920-х—1930-х годах участвовал в бродвейских постановках. Когда случился биржевой крах 1929 года, Богарт пришёл в кино. Его первым большим успехом стала роль в фильме «Окаменелый лес» (1936), после которой он снимался в гангстерских фильмах, включая «Ангелы с грязными лицами» (1938), и в фильмах категории B, вроде «Возвращение доктора Икс» (1939).

Перелом в карьере наступил в 1941 году с выходом «Высокой Сьерры» и «Мальтийского сокола». «Касабланка» стала вершиной его карьеры и закрепила его кинообраз циника, который в конце концов раскрывает своё благородство. Затем последовали другие успешные картины, в том числе «Иметь и не иметь» (1944), «Глубокий сон», «Чёрная полоса» (1947) и «Ки-Ларго» (1948), в которых он снимался вместе с Лорен Бэколл; «Сокровища Сьерра-Мадре» (1948); «Африканская королева» (1951), принёсшая ему премию «Оскар»; «Сабрина» и «Бунт на „Кейне“» (1954).

Последним появлением на экране стал фильм «Тем тяжелее падение» (1956). Всего за свою почти 30-летнюю кинокарьеру Богарт появился в 75 полнометражных фильмах.





Ранняя биография

Богарт родился 25 декабря 1899 года в Нью-Йорке, в семье Белмонта ДеФореста Богарта (июль 1867, Уоткинс Глен — 8 сентября 1934, Нью-Йорк) и Мод Хамфри (1868—1940). Белмонт и Мод поженились в июне 1898 года. Отец Богарта был пресвитерианцем, а мать принадлежала к Епископальной церкви. Богарт воспитывался в религии своей матери[1].

День рождения Богарта был предметом дискуссий. Считалось, что дата 25 декабря 1899 года (праздник Рождества) была легендой, созданной компанией «Warner Bros.» для романтизации образа, и что настоящая дата рождения — 23 января 1899 года. Сейчас эти сомнения признаны безосновательными. Хотя свидетельство о рождении не было найдено, о рождении Богарта упоминала нью-йоркская газета в начале января 1900 года, это подтверждает и перепись 1900 года. Последняя жена Богарта — актриса Лорен Бэколл всегда настаивала на дате 25 декабря[2].

Детство

Отец Богарта был хирургом, который специализировался на операциях на сердце и лёгких. Мать была рекламным иллюстратором, она училась в Нью-Йорке и во Франции, в том числе в студии Джеймса Уистлера, а позднее стала главным художником в женском журнале «The Delineator». Она была воинствующей суфражисткой[3]. Она рисовала маленького Хамфри и один из рисунков использовала в известной в то время рекламной кампании детского питания Mellin’s[4] (англ. Mellin's Food For Infants and Invalids). В лучшие годы она зарабатывала 50 тысяч долларов в год, а её муж — только 20 тысяч[5]. Богарты жили в Нью-Йорке, в фешенебельных апартаментах квартала Помандер-Уок в верхнем Вестсайде, а также имели изящный коттедж и 55 акров земли на севере штата Нью-Йорк на озере Канандайгуа Лэйк (англ.)русск..

Хамфри был старшим из троих детей, у него было две сестры — Фрэнсис и Кэтрин Элизабет (Кей)[4]. Родители были чопорны, заняты каждый своей карьерой и часто ссорились — детям доставалось не много душевной теплоты. Богарт рассказывал[6]:

Моё воспитание не изобиловало сантиментами, но было исполнено прямодушия. Поцелуй в нашей семье был событием. С моими сёстрами и со мной мать с отцом не миндальничали.

В детстве Богарта дразнили за кудри, за опрятность, за «милые» портреты, которые рисовала с него мать, за одежду в стиле «Маленького лорда Фонтлероя» и за имя Хамфри[7]. От своего отца Богарт унаследовал язвительность, увлечение рыбалкой, любовь к парусниками и страсть к волевым женщинам[8].

Образование

Богарты учили своего сына в частных школах. Он был посредственным, нелюдимым ребёнком, который не интересовался внешкольной работой[9]. Благодаря родительским связям он был принят в престижную Академию Филлипса[10]. Родители надеялись, что он поступит в Йельский университет, но в 1918 году Богарта исключили[11].

Подробности исключения неясны. По одной версии, его исключили за то, что он бросил директора школы (или садовника) в пруд. По другой — за курение и распитие спиртных напитков и за общую неуспеваемость. Возможно, он ушёл сам. Во всяком случае, его родители были обескуражены тем, что их планы на будущее сына провалились[12].

Служба на флоте

Весной 1918 года, не имея никаких возможностей для выбора карьеры, Богарт поддался своей любви к морю и завербовался в Военно-морские силы США. Позднее он вспоминал[13]:

В восемнадцать война была забавой. Париж! Французские девушки! Мечта!

Богарт служил на судах, перевозивших солдат из Европы после Компьенского перемирия, и считался образцовым матросом[14].

Шрам

Возможно, во время морской службы у Богарта появился его шрам, приведший к характерной шепелявости, хотя подлинные обстоятельства неясны. По одной версии, при обстреле корабля «Левиафан» его губа была повреждена осколком шрапнели, хотя некоторые утверждают, что он не выходил в море до подписания Компьенского перемирия. По другой версии, которую поддерживал друг Богарта, писатель Натаниель Бенчли (англ.)русск., Богарт был ранен во время транспортировки заключённого в военную тюрьму Портсмут. Заключённый попросил у Богарта закурить, а пока тот искал спички, ударил его по лицу кулаками, повредив губу, и сбежал. В конце концов, заключённый был пойман[15]. Согласно книге Дарвина Портера «Humphrey Bogart: The Early Years», шрам появился после ссоры с отцом.

К тому моменту, когда Богарт попал к врачу, шрам уже сформировался. Богарт позднее рассказывал актёру Дэвиду Нивену: «Чёртов доктор вместо того, чтобы зашить его, всё испортил» (В оригинале также присутствует игра слов: Goddamn doctor instead of stitching it up, he screwed it up). Нивен говорит, что на вопрос о шраме Богарт ответил ему, что это результат несчастного случая в детстве. Нивен утверждает, что истории о том, что шрам появился во время войны, были придуманы киностудиями. Но в описаниях Богарта, относящихся к послевоенным годам, шрам не упоминается, так что, возможно, он появился позднее[14]. Когда актриса Луиза Брукс встретила Богарта в 1924 году, у него был шрам на верхней губе, который Белмонт мог частично залечить до того, как Богарт пришёл в кино[12]. Она утверждает, что шрам никак не влиял на его речь[16].

Ранняя карьера

Когда Богарт вернулся домой, он обнаружил, что его отец болен, его медицинская практика расстроена, и он потерял много денег, вложив их в заготовку леса[17]. Во время службы Богарт привык к независимости от семьи. Он протестовал против лжи и снобизма, не признавал ничью власть, нарушал обычные рамки приличия. Эти черты он передаст и своим киноперсонажам. С другой стороны, он сохранял хорошие манеры и речь, пунктуальность и неприязнь к прикосновениям других людей[18].

Богарт работал грузоотправителем и продавцом[19]. Он был зачислен в военно-морской резерв.

Театр и первые роли в кино

После службы Богарт возобновил дружбу с приятелем детства Биллом Брэйди-младшим, отцом которого был театральный продюсер Уильям Алоизиус Брэйди. В конце концов, Богарт был принят на работу в новую компанию Уильяма Брэйди «World Films»[20]. Богарт попробовал себя в написании сценариев, режиссуре, продюсировании, но ни в чём не выделился. Недолго он был менеджером сцены в пьесе Элис Брэйди «A Ruined Lady». Несколько месяцев спустя, в 1921 году, он дебютировал на сцене как актёр в роли японского дворецкого в спектакле по пьесе Элис Брэйди «Drifting», произнеся одну строчку текста. Затем последовали роли в других пьесах Элис Брэйди[21]. Богарт наслаждался вниманием, которое он привлекал как актёр. Он утверждал: «Я был прирождённым ленивцем, и это было самое лёгкое из развлечений» (I was born to be indolent and this was the softest of rackets)[19].

Он проводил много времени в спикизи и пристрастился к алкоголю. Возможно, в какой-то ссоре в баре он и повредил губу, что совпадает с описанием Луизы Брукс[22].

Богарт воспитывался с убеждением, что актёрство — низкое занятие. Он никогда не брал уроки актёрского мастерства, но упорно и настойчиво занимался своим ремеслом. В 1922—1935 годах он появился, по крайней мере, в семнадцати бродвейских постановках[23]. Он играл романтичные роли второго плана в лёгких комедиях. Критик Александр Уолкотт писал о ранних работах Богарта: «Они обычно милостиво описываются как неточные» (Is what is usually and mercifully described as inadequate)[24]. Другие обозреватели были добрее. Хейвуд Браун, рецензируя «Nerves», писал: «Игра Хамфри Богарта производит впечатление… она и суха, и свежа, насколько это возможно» (Humphrey Bogart gives the most effective performance…both dry and fresh, if that be possible)[25]. Богарт не любил свои ранние, незначительные роли.

В начале своей карьеры, играя в «Drifting», Богарт познакомился с актрисой Хелен Менкен. Они поженились 20 мая 1926 года в Нью-Йорке, развелись 18 ноября 1927 года, но остались друзьями[26]. 3 апреля 1928 года он женился на актрисе Мэри Филипс. Как и у Менкен, у неё был вспыльчивый характер, и, как остальные супруги Богарта, она была актрисой. Он познакомился с Филипс в 1924 году, когда они играли в спектакле «Nerves».

После биржевого краха 1929 года количество сценических постановок резко уменьшилось, и многие актёры направились в Голливуд. Самым первым фильмом Богарта стала короткометражка «Танцующий город» (1928), в котором он сыграл с Хелен Хэйс, полная копия фильма утеряна. Он также сыграл с Джоан Блонделл и Рут Эттинг в короткометражке «Broadway’s Like That» (1930), которая был найдена в 1963 году[27].

Затем Богарт подписал контракт со студией «Fox Film Corporation» за 750 долларов в неделю. Он стал другом и собутыльником серьёзного бродвейского актёра Спенсера Трейси, которым восхищался. Именно Трейси в 1930 году впервые назвал Богарта «Боги» (Bogey; во многих источниках указывается, что сам Богарт писал это прозвище как Bogie[28]). Трейси и Богарт вместе появились на экране лишь однажды — в раннем звуковом фильме Джона Форда «Вверх по реке» (1930), где они играли заключённых. Это был дебютный фильм Трейси[29]. Затем Богарт сыграл эпизодическую роль в драме «Плохая сестра» (1931) с Бетт Дэвис[30].

В 1930—1935 годах Богарт переезжал из Голливуда в Нью-Йорк и обратно, подолгу оставаясь без работы. Его родители развелись. Отец умер в 1934 году, оставив долги, которые Богарт, в конце концов, оплатил. Богарт унаследовал от отца золотое кольцо, которое носил всегда, даже на съёмках многих фильмов. Только перед смертью отца Богарт рассказал ему, как он его любил[31].

Второй брак рушился, Богарт впал в депрессию и много пил[32].

«Окаменелый лес»

Основная статья: Окаменелый лес

В 1934 году Богарт играл в бродвейском спектакле «Приглашение на убийство» (англ. Invitation to a Murder). Прослушав пьесу, режиссёр и продюсер Артур Хопкинс (англ.)русск. пригласил Богарта сыграть беглого преступника Дюка Манти в спектакле по пьесе Роберта Шервуда «Окаменелый лес»[32]. Хопкинс вспоминал[33]:

Когда я его увидел, я был несколько обескуражен, поскольку не питал особого уважения к такого рода актёрам. Он был из тех вечных юнцов, что проводят бо́льшую часть своей сценической жизни в белых шортах, размахивая теннисной ракеткой. Казалось, он так далёк от хладнокровного убийцы, что дальше некуда, но его голос, сухой и усталый, был убедителен, и это был голос Манти.

В 1935 году спектакль был сыгран в Нью-Йорке 197 раз[34] с Лесли Говардом в главной роли. Комментируя игру Богарта в спектакле, театральный критик Брукс Аткинсон писал в «The New York Times», что на тот момент «Хамфри Богарт сыграл лучшую роль в своей актёрской карьере»[35].

Студия «Warner Bros.» приобрела права на экранизацию пьесы. Студия была известна своими реалистическими низкобюджетными фильмами, и пьеса идеально ей подходила по всем параметрам. К тому же, публика восхищалась настоящими преступниками, такими как Джон Диллинджер и Голландец Шульц[36]. Главные роли предназначались Бетти Дэйвис и Лесли Говарду. Говард, пользуясь тем, что ему принадлежат права на производство, дал понять, что в роли Дюка Манти он хочет видеть Хамфри Богарта. Тем не менее студия провела пробы нескольких голливудских ветеранов на эту роль и выбрала Эдварда Г. Робинсона, известность которого, по её расчётам, должна была оправдать его весьма дорогой контракт. Богарт телеграфировал об этом Говарду, который находился в Шотландии. Говард ответил: «Джеку Уорнеру. Настаиваю. Богарт играет Манти. Нет Богарта — нет сделки» (англ. Att: Jack Warner Insist Bogart Play Mantee No Bogart No Deal). Видя, что Говард непреклонен, студия сдалась и отдала роль Богарту[37]. Джек Уорнер, известный своей конфликтностью по отношению к актёрам, пытался заставить Богарта взять псевдоним, но тот наотрез отказался[38]. Богарт не забыл о поступке Лесли Говарда и в 1952 году назвал в честь Лесли, погибшего во время Второй мировой войны, свою единственную дочь — «Лесли Говард Богарт».

Роберт Шервуд остался близким другом Богарта.

После «Окаменелого леса»

Киноверсия «Окаменелого леса» вышла в 1936 году. Игра Богарта была названа «блестящей», «неотразимой» и «превосходной». Несмотря на успех в фильме категории А, Богарт получил 26-недельный контракт за 550 долларов в неделю и роли гангстеров в криминальных драмах категории B[39]. Богарт был горд успехом, но необходимость играть гангстеров подавляла его.

Роли Богарта были не только скучными, но и выматывающими (на студиях тогда не было кондиционеров). Работа с загруженным графиком не была той беззаботной актёрской жизнью, на которую он надеялся[40]. Тем не менее, он профессионально выполнял свои обязанности, и другие актёры, в основном, уважали его. За годы игры в фильмах категории B актёр развил свой кинообраз — усталого, мужественного, циничного, обаятельного, ранимого, самоироничного, но, по сути, благородного одиночку.

Конфликты Богарта со студией из-за ролей и денег были похожи на такие же конфликты с другими актёрами — Бетт Дэвис, Джеймсом Кэгни, Эрролом Флинном и Оливией де Хэвилленд[41].

В то время крепла студийная система, которая ограничивала актёра работой на одну студию, и студия «Warner Bros.» не была заинтересована в том, чтобы сделать из Богарта звезду. Перерыв между съёмками фильмов занимал дни или даже часы. Любой актёр, который отказывался от роли, мог быть лишён оплаты. Богарту не нравились роли, выбранные для него, но он продолжал упорно работать. В 1936—1940 годах он снимался, в среднем, в одном фильме каждые два месяца, иногда съёмки происходили одновременно в двух фильмах. Богарт считал, что гардероб студии слишком беден, и часто для съёмок надевал собственные костюмы.

Главные роли в фильмах студии играли не только такие звёзды, как Джеймс Кэгни или Эдвард Г. Робинсон, но и малоизвестные теперь Виктор Маклаглен, Джордж Рафт и Пол Муни. Лучшие сценарии шли к ним, а Богарт довольствовался тем, что оставалось. Заметной стала роль в фильме «Тупик» (1937), где он сыграл персонажа, срисованного с гангстера по прозвищу Малыш Нельсон[42]. Он сыграл много интересных второстепенных ролей, например в фильмах «Ангелы с грязными лицами» (1938). Богарта неоднократно «убивали» в фильмах, в том числе Джеймс Кэгни и Эдвард Г. Робинсон. В «Чёрном легионе» (1937) он играл человека, который разрушает расистскую организацию. Грэм Грин назвал этот фильм «умным и волнующим» (intelligent and exciting)[43].

В 1938 году он сыграл спортивного промоутера в мюзикле «Закружи свою подружку». Позднее он, видимо, считал этот фильм худшим в своей карьере[44]. В 1939 году Богарт сыграл безумного учёного в «Возвращении доктора Х» (англ.)русск..

Мэри Филипс в 1935 году отказалась бросить Бродвей, чтобы уехать с Богартом в Голливуд. Она приезжала в Голливуд, но настаивала на продолжении своей работы (она тогда была более крупной звездой, чем Богарт), и в 1937 году супруги решили развестись[45].

21 августа 1938 года Богарт вступил в свой третий брак — с актрисой Майо Мето, страдавшей паранойей и алкоголизмом. Она была убеждена, что муж обманывает её. Она часто злилась на него, ранила его ножом, чуть не устроила пожар, несколько раз резала вены. Богарт же подшучивал над ней и, казалось, наслаждался конфликтами. Пресса дала им прозвище «Воюющие Богарты» (англ. the Battling Bogarts)[46]. «Брак Богарта и Мето был продолжением Гражданской войны» (The Bogart-Methot marriage was the sequel to the Civil War), — сказал их друг, сценарист Джулиус Эпштейн. В это время Богарт купил моторную лодку, которую назвал прозвищем своей жены «Sluggy» (от англ. slug — сильно бить). Несмотря на заявления Богарта, вроде «Мне нравится ревнивая жена», «Мы вместе потому, что не питаем иллюзий друг о друге» и «Я не дал бы и двух центов за женщину без характера», это были губительные отношения[47].

Слава

«Высокая Сьерра»

Фильм 1941 года «Высокая Сьерра» был поставлен режиссёром Раулем Уолшем, сценарий написал друг и собутыльник Богарта Джон Хьюстон по роману Уильяма Барнетта («Маленький Цезарь»)[48]. Пол Муни и Джордж Рафт отказались от роли, дав возможность Богарту сыграть персонажа с более сложным характером. Богарт работал с Айдой Лупино, у них были близкие отношения, что провоцировало ревность Майо Мето[49].

Фильм укрепил личные и профессиональные отношения Богарта и Хьюстона. Богарт восхищался способностям Хьюстона-сценариста. Хотя Богарт плохо учился, он всю жизнь много читал. Он мог цитировать Платона, Александра Поупа, Ральфа Уолдо Эмерсона и Уильяма Шекспира. Он подписывался на журнал «Harvard Law Review»[50]. Он восхищался писателями, и среди его близких друзей были сценаристы Натаниель Бенчли (англ.)русск., Луис Бромфилд и Наннэли Джонсон. Богарт, как и Хьюстон, получал наслаждение от напряжённых разговоров и от крепкой выпивки. Оба они обладали мятежным характером и любили ребяческие проделки. Хьюстон восхищался Богартом не только за актёрский талант, но и за умение сосредоточиться на съёмках[51].

«Мальтийский сокол»

Джордж Рафт отказался от съёмок в режиссёрском дебюте Джона Хьюстона «Мальтийский сокол», поскольку по контракту не мог сниматься в ремейках. Литературный первоисточник, роман Дэшила Хэммета впервые был опубликован в палп-журнале «Black Mask» в 1929 году. К тому времени вышло уже две его экранизации: «Мальтийский сокол» (1931) и «Сатана встречает леди» (1936). Вместе с Богартом снимались Сидни Гринстрит, Петер Лорре, Элайша Кук-младший, а также Мэри Астор в роли коварной красавицы[52].

Богарт получил похвалы за роль частного сыщика Сэма Спейда, а режиссёр — за динамичное действие и скорострельные диалоги[50]. Фильм стал кассовым хитом. Богарт был необычно доволен им, заметив: «Это практически шедевр. У меня не так много вещей, которыми я горжусь… но им я горжусь» (It is practically a masterpiece. I don’t have many things I’m proud of… but that’s one)[53]. Считается, что «Мальтийский сокол» стал первым фильмом-нуар, заложив основы этого киножанра[54].

«Касабланка»

Первую по-настоящему романтическую роль Богарт получил в фильме 1942 года «Касабланка». Он сыграл Рика Блейна — владельца ночного клуба, скрывающего своё прошлое и вынужденного иметь дело с нацистами, Французским Сопротивлением и режимом Виши. Фильм поставил Майкл Кёртис, продюсировал Хэл Уоллис, а партнёрами Богарта были Ингрид Бергман, Клод Рейнс, Пол Хейнред, Конрад Вейдт, Сидни Гринстрит, Петер Лорре и Дули Уилсон.

В жизни Богарт участвовал в шахматных турнирах и часто играл с членами съёмочной группы. Это была его идея, чтобы Рик Блейн играл в шахматы, которые служили метафорой соперничества между персонажами Богарта и Рейнса. Однако Хенрейд доказал, что он играет лучше[55].

Магия отношений Богарта и Бергман была результатом хорошей актёрской игры, а не реального увлечения, хотя ревнивая жена Богарта утверждала обратное. Вне кадра актёры почти не разговаривали[56]. Из-за того, что Бергман была выше партнёра, в некоторых сценах Богарт носил ботинки с каблуками высотой 76 мм (3 дюйма)[56]. Позднее Бергман говорила: «Я целовала его, но никогда его не знала» (I kissed him but I never knew him)[57].

«Касабланка» была награждена «Оскаром» в 1944 году как лучший фильм. Богарт номинировался как лучший актёр, но его обошёл Пол Лукас с ролью в «Дозоре на Рейне». И всё же «Касабланка» стала триумфом Богарта. Благодаря этому фильму Богарт перепрыгнул с четвёртого места на первое в списках звёзд студии, обогнав Джеймса Кэгни, и теперь получал вдвое больший гонорар. В 1946 году он зарабатывал 460 тысяч долларов в год, став самым высокооплачиваемым актёром в мире[58].

«Касабланка» занимает верхние строчки в двух версиях списка ста лучших американских фильмов, которые были составлены Американским институтом кинематографа. В 1998 году она заняла второе место, уступив «Гражданину Кейну», а в 2007 году — третье место после «Гражданина Кейна» и «Крёстного отца». А в списке ста самых страстных фильмов «Касабланка» стоит на первом месте.

Богарт и Бэколл

Знакомство

Богарт встретил Лорен Бэколл во время съёмок в фильме «Иметь и не иметь» (1944), очень вольной адаптации романа Эрнеста Хемингуэя. Фильм имел много схожего с «Касабланкой» — те же враги, тот же тип героя и даже пианист — друг главного героя (его сыграл Хоги Кармайкл).

Когда они встретились, Бэколл было девятнадцать, а Богарту — сорок пять. Он называл её «Малышкой» (Baby). Бэколл работала моделью с шестнадцати лет и сыграла в двух провалившихся спектаклях. Богарта привлекали в Бэколл высокие скулы, зелёные глаза, светлые волосы, стройная фигура, уравновешенность, практичность и откровенная честность[59]. Их эмоциональная связь была очень сильна с самого начала, а разница в возрасте и актёрском опыте создавала дополнительные отношения учитель-ученик. В противоположность голливудской норме, это были первые отношения Богарта с актрисой, играющей главную роль[60]. Богарт был ещё женат, и его первые встречи с Бэколл были короткие и осторожные, а во время разлуки они писали друг друг пылкие любовные письма[61].

Режиссёр Говард Хоукс не одобрял этих отношений. Хоукс сам считал себя учителем и защитником, а Богарт узурпировал эту роль. Хоукс тоже был увлечён Бэколл (обычно он избегал своих актрис, к тому же он был женат). Хоукс говорил ей, что она ничего не значит для Богарта и даже пугал тем, что отправит её на «Monogram» — худшую студию Голливуда. Богарт успокаивал её. Джек Уорнер разрешил споры, и съёмки возобновились[62]. Из ревности Хоукс говорил о Бэколл: «Боги влюбился в персонаж, которого она сыграла, поэтому ей придётся играть его всю оставшуюся жизнь» (Bogie fell in love with the character she played, so she had to keep playing it the rest of her life)[63].

«Глубокий сон»

Через несколько месяцев Богарт и Бэколл снова встретились на съёмках нуара «Глубокий сон» по сценарию Уильяма Фолкнера, основанного на одноимённом романе Рэймонда Чандлера. Чандлер восхищался игрой Богарта: «Богарт может быть крутым без оружия. А ещё у него есть чувство юмора, в котором скрывается оттенок презрения» (Bogart can be tough without a gun. Also, he has a sense of humor that contains that grating undertone of contempt)[64].

Богарт ещё разрывался между своей новой любовью и супружеским долгом. Настроения на площадке были сложными, оба актёра были эмоционально истощены, Богарт пытался найти способы решения своей дилеммы. Диалоги снова были полны сексуальных намёков, а Богарт был убедителен в роли частного сыщика Филипа Марлоу. Фильм был очень успешен, хотя некоторые критики посчитали сюжет слишком запутанным[65].

Свадьба

Бракоразводный процесс начался в феврале 1945 года. 21 мая 1945 года Богарт и Бэколл сыграли свадьбу в Огайо, в доме близкого друга Богарта — сценариста Луиса Бромфилда.

Богарт и Бэколл поселились в особняке за 160 тысяч долларов в Холмби-Хиллс в Лос-Анджелесе. Брак оказался счастливым, хотя возникали некоторые напряжённости из-за несхожести супругов. Он был домосед, а она любила ночную жизнь. Он любил море, а она страдала морской болезнью. Бэколл позволяла Богарту проводить уикэнды на его лодке[66]. Иногда напряжение возникало из-за пьянства Богарта[67].

6 января 1949 года Лорен Бэколл родила Стивена Хамфри Богарта. Стивен был назван в честь персонажа Богарта в «Иметь и не иметь»[68]. Стивен станет писателем и биографом. 23 августа 1952 года родился второй ребёнок — девочка Лесли Говард Богарт, названная в честь английского актёра Лесли Говарда.

Поздняя карьера

Огромный успех «Касабланки» повлиял на карьеру Богарта. Несмотря на улучшившееся положение, по контракту он пока не мог отказываться от ролей, поэтому, получив плохой сценарий, долго спорил со студией, как это было с фильмом «Конфликт» (1945)[69]. В 1943—1944 годах Богарт сотрудничал с общественной организацией United Service Organizations, которая поддерживала американских солдат, и вместе с тогдашней женой Майо Мето побывал в Италии и Северной Африке, в том числе в Касабланке[58].

«Сокровища Сьерра-Мадре»

Заключив в 1947 году новый контракт, по которому он имел права отказываться от некоторых сценариев и право создать отдельную продюсерскую компанию, Богарт снова объединил силы с Джоном Хьюстоном в фильме «Сокровища Сьерра-Мадре» — истории о трёх золотоискателях, которая разворачивалась в Мексике. Богарт сыграл Фреда Си Доббса, алчность которого привела к самым трагическим последствиям. При отсутствии какой-либо любовной линии и хеппи-энда фильм считался рискованным проектом[70]. Позднее Богарт сказал о партнёре по съёмкам (и отце Джона Хьюстона) Уолтере Хьюстоне: «Возможно, это единственный актёр в Голливуде, которому я с радостью позволил бы себя переиграть» (He’s probably the only performer in Hollywood to whom I’d gladly lost a scene)[71]. На съёмках предыдущего фильма «Чёрная полоса» Богарт стремительно облысел из-за алкоголизма и недостатка витамина B, поэтому в «Сокровищах…» ему пришлось носить парик[72].

Фильм создавался в ужасных условиях и был отмечен величайшим реализмом[73]. Джон Хьюстон получил за него два «Оскара» — за режиссуру и сценарий, а Уолтер Хьюстон — «Оскар» как лучший актёр второго плана, но фильм имел посредственные кассовые сборы. Богарт жаловался: «Умный сценарий, прекрасно срежиссирован… что-то особенное… и такой холодный приём у публики» (An intelligent script, beautifully directed—something different—and the public turned a cold shoulder on it)[74].

Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности

Богарт, либерал по убеждениям[75], был в числе организаторов делегации в Вашингтон, названной Комитетом по защите Первой поправки и выступившей против Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, которая преследовала голливудских актёров и сценаристов. В марте 1948 года Богарт написал статью «Я не коммунист» (I’m No Communist) для журнала «Photoplay», в которой дистанцировался от Голливудской десятки. Богарт писал: «Мы не поддерживали десятерых человек, которые были названы Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности» (The ten men cited for contempt by the House Un-American Activities Committee were not defended by us)[76].

«Santana Productions»

В 1948 году Богарт создал собственную продюсерскую компанию «Santana Productions», названную в честь его парусной яхты (кроме того, яхта с таким названием фигурировала в фильме 1948 года «Ки-Ларго»[77]. Контракт Богарта позволял создавать собственную компанию, что привело в ярость Джека Уорнера, боявшегося, что другие звёзды поступят также, и студии-мейджоры потеряют свою власть. Однако студии уже находились под большим давлением не только из-за таких актёров-фрилансеров, как Богарт, Джеймс Стюарт, Генри Фонда и других, но также из-за телевидения и антимонопольного законодательства[78]. Последними фильмами Богарта для «Warner Bros.» стали «Молния» и «Насаждающий закон».

Богарт снялся в нескольких фильмах своей компании: «Стучись в любую дверь» (1949), «Токийский Джо» (1949), «В укромном месте» (1950), «Сирокко» (1951) и «Победить дьявола» (1954). Хотя большинство этих фильмов получили плохую кассу, что привело к закрытию «Santana Productions», по крайней мере два из них до сих пор не забыты. «В укромном месте» сейчас признанный шедевр нуара. Богарт играет вспыльчивого сценариста Диксона Стила, который подозревается в убийстве и влюбляется в неудавшуюся актрису, сыгранную Глорией Грэм. Многие биографы Богарта согласны, что эта роль ближе всего к личности Богарта, и называют её в числе лучших его работ[79].

«Победить дьявола» — последний совместный фильм Богарта и его близкого друга и любимого режиссёра Джона Хьюстона. Соавтором сценария стал Трумен Капоте. Это пародия на «Мальтийского сокола», рассказывающая о группе аморальных жуликов, которые охотятся за недоступным сокровищем, на сей раз за ураном[80].

В 1955 году Богарт продал свою долю акций компании «Columbia» за 1 млн долларов[81].

«Африканская королева»

В 1951 году Богарт вместе с Кэтрин Хепбёрн снялся в фильме своего друга Джона Хьюстона «Африканская королева». Когда продюсер Сэм Шпигель отправил Кэтрин Хепбёрн роман Сесила Скотта Форестера, она предложила на главную мужскую роль Богарта, твёрдо уверенная, что «он единственный человек, который сможет сыграть эту роль» (he was the only man who could have played that part)[82]. Любовь Хьюстона к приключениям, возможность поработать с Хепбёрн и предыдущее успешное сотрудничество с Хьюстоном убедили Богарта оставить комфортабельные условия Голливуда ради тяжёлых съёмок в Бельгийском Конго в Африке. Богарт должен был получить 30 % прибыли, а Хепбёрн — 10 %. Звёзды встретились в Лондоне.

Бэколл ехала с Богартом, оставив маленького ребёнка. Богарт начал с поездки по Европе, во время которой встретился с папой римским Пием XII[83]. Вся съёмочная группа заразилась дизентерией, за исключением Богарта и Хьюстона, которые питались консервами и пили алкогольные напитки. Богарт объяснял: «Я ел только печёные бобы, консервированную спаржу и шотландский виски. Всякий раз, как муха кусала Хьюстона или меня, она валилась замертво» (All I ate was baked beans, canned asparagus and Scotch whisky. Whenever a fly bit Huston or me, it dropped dead)[84]. Хепбёрн, не употреблявшая алкоголь, тяжело переживала съёмки, потеряла вес и однажды серьёзно заболела. Богарт сопротивлялся требованиям Хьюстона использовать настоящих пиявок в ключевой сцене, где Богарт тащит лодку через болото[85]. Съёмочная группа была истощена болезнями, вторжениями муравьёв, плохой едой и водой, нападением бегемотов, свирепой жарой, изоляцией и пожаром на лодке[86].

«Африканская королева» стала первым фильмом системы Technicolor, в котором появился Богарт. Примечательно, что он снялся лишь в нескольких цветных картинах: кроме «Африканской королевы», это «Бунт на «Кейне»», «Босоногая графиня», «Мы не ангелы» и «Левая рука бога».

В 1952 году за роль Чарли Оллната Богарт получил своего единственного «Оскара» за лучшую мужскую роль. Богарт считал, что это лучшая роль в его карьере[87]. Богарт советовал Клер Тревор, когда её номинировали за «Ки-Ларго»: «Просто скажи, что сделала всё сама и никого не благодари» (Just say you did it all yourself and don’t thank anyone). Но когда сам Богарт получил «Оскара», он сказал: «Это долгий путь — от Бельгийского Конго до сцены в этом театре. Здесь намного приятнее. Спасибо вам большое. Никто не добился бы этого в одиночку. Как в теннисе, нужен хороший оппонент или партнёр для того, чтобы стать лучше. Джон и Кэти помогли мне оказаться здесь» (It’s a long way from the Belgian Congo to the stage of this theatre. It’s nicer to be here. Thank you very much…No one does it alone. As in tennis, you need a good opponent or partner to bring out the best in you. John and Katie helped me to be where I am now)[88].

Последние роли

Богарт снизил свой гонорар, чтобы сняться в роли капитана Куига в фильме Эдварда Дмитрыка «Бунт на «Кейне»», поскольку чувствовал что-то общее с персонажем[89]. Несмотря на успешность, ему всё ещё приходилось воевать со студией, а его здоровье начало ухудшаться.

Капитан Куиг во многом походил на персонажей из «Мальтийского сокола», «Касабланки» и «Глубокого сна» — осторожный одиночка, который никому не доверяет — но у него не было чувства юмора, которое делало тех персонажей такими привлекательными. Как и в «Сокровищах Сьерра-Мадре», его персонаж был жалеющим себя параноиком, и эти качества постепенно разрушали его. Три месяца спустя после выхода фильма Богарт появился в костюме Куига на обложке журнала «Time», а в это время на Бродвее шла театральная версия, где ту же роль играл Генри Фонда[90].

Билли Уайлдер, режиссёр «Сабрины», не имея возможности пригласить Кэри Гранта, выбрал Богарта на роль персонажа, который борется со своим младшим братом-плейбоем (Уильям Холден) за внимание «золушки» Сабрины (Одри Хепбёрн). Богарт не испытывал энтузиазма от такой роли, но согласился, даже не видя окончательного сценария[91]. Но отношения актёра с режиссёром и партнёрами по площадке не сложились. Богарт жаловался на сценарий и на то, что Уайлдер больше обращал внимания на Хепбёрн и Холдена на съёмках и вне съёмок. Главная проблема заключалась в том, что Уайлдер был полной противоположностью Джона Хьюстона — любимого режиссёра Богарта. Богарт говорил прессе, что Уайлдер «что-то вроде прусского немца с кнутом. Он относится к тому типу режиссёров, с которыми я не люблю работать… эта картина — кувшин с дерьмом» (is the kind of Prussian German with a riding crop. He is the type of director I don’t like to work with… the picture is a crock of crap)[92]. Несмотря на это, фильм был успешен. «The New York Times» написала о Богарте: «Он невероятно ловок… мастерство, с которым он смешивает шутки и мужественную трогательность, — это одно из бесчисленных удовольствий, полученных от этого представления» (He is incredibly adroit… the skill with which this old rock-ribbed actor blend the gags and such duplicities with a manly manner of melting is one of the incalculable joys of the show)[93].

«Босоногая графиня», снятая Джозефом Манкевичем в 1954 году в Риме, принесла Богарту одну из самых тонких ролей. Богарт снова играет сломленного жизнью человека, режиссёра, который спасает свою карьеру, делая звезду из танцовщицы фламенко (Ава Гарднер), прототипом которой стала Рита Хейворт. Богарту было нелегко с Гарднер, поскольку она только что разошлась с его приятелем Фрэнком Синатрой и встречалась с тореадором Луисом Мигелем Домингином. Богарт говорил ей: «Половина женщин мира бросилась бы к ногам Фрэнка, а ты крутишься вокруг парней, которые носят накидки и маленькие балетные тапочки» (Half the world’s female population would throw themselves at Frank’s feet and here you are flouncing around with guys who wear capes and little ballerina slippers). Он также говорил о её актёрской неопытности. Игра Богарта была признана лучшим, что есть в фильме[94]. Во время съёмок, пока Бэколл находилась дома, Богарт флиртовал с Веритой Петерсон, его многолетней студийной ассистенткой, с которой он катался под парусом и выпивал. Но когда Бэколл неожиданно появилась на площадке и увидела их вместе, она отнеслась к этому спокойно[95].

Богарт поддерживал актёров, особенно тех, кто находился в Чёрном списке, терпел неудачи или переживал личные проблемы. Во время съёмок «Левой руки бога» (1955) он опекал Джин Тирни, переживавшей тяжёлые времена. Она была близка к душевной болезни, и Богарт уговаривал её начать лечение[96][97]. Он также настаивал на том, чтобы Джоан Беннетт играла с ним в фильме «Мы не ангелы», когда она стала персоной нон-грата из-за скандала с Джеком Уорнером[98].

В 1955 году Богарт снялся в трёх фильмах: «Мы не ангелы» Майкла Кёртиса, «Левая рука бога» Эдварда Дмитрыка и «Часы отчаяния» Уильяма Уайлера. Последним фильмом стала спортивная драма Марка Робсона «Тем тяжелее падение» (1956).

Работа на телевидении и радио

Богарт редко появлялся на телевидении. Тем не менее, вместе с Лорен Бэколл он участвовал в телепрограмме «Person to Person», а также снимался в комедийном сериале «The Jack Benny Show». Богарт и Бэколл снялись в телеверсии «Окаменелого леса» (1955) для канала NBC, но сохранилась только чёрно-белая версия.

Богарт исполнил свои самые известные роли в радиоверсиях «Касабланки» и «Мальтийского сокола». Кроме того, они с Бэколл участвовали в сериале «Bold Venture».

The Rat Pack

Богарт был основателем группы «Rat Pack». Весной 1955 года, после длительной вечеринки в Лас-Вегасе с участием Фрэнка Синатры, Джуди Гарленд, Сидни Люфта, Майкла Романоффа и его жены Глории, Дэвида Нивена, Энджи Дикинсон и других, Лорен Бэколл заметила: «Вы выглядите, как чёртова стая крыс» (You look like a goddamn rat pack)[99].

Формально «Rat Pack» появились в ресторане «Romanoff’s» в Беверли-Хиллс. Синатра был назван Лидером стаи (Pack Leader), Бэколл — Матерью логова (Den Mother), Богарт — Директором по общественным связям (Director of Public Relations), а Сидни Люфт — Управляющим клетки (Acting Cage Manager)[100]. Когда журналист Эрл Уилсон спросил, какова цель группы, Бэколл ответила: «Пить много бурбона и допоздна не ложиться спать» (To drink a lot of bourbon and stay up late)[99].

Шахматы

Богарт был превосходным шахматным игроком. До того, как он начал зарабатывать актёрским трудом, он часто бывал среди шахматистов, играющих на мелочь в нью-йоркских парках. В первоначальном сценарии «Касабланки» не было эпизода с шахматами, он был добавлен по настоянию Богарта. Он добился ничьей в сеансе одновременной игры, которую провёл в 1955 году в Беверли-Хиллс гроссмейстер Самуэль Решевский и играл против Джорджа Колтановского в Сан-Франциско в 1952 году[101].

Богарт был турнирным директором Шахматной федерации США, участвовал в работе Шахматной федерации штата Калифорния и часто посещал Голливудский шахматный клуб. В 1945 году на обложке журнала «Chess Review» появилась фотография Богарта, играющего против актёра Шарля Буайе. Когда в июне 1945 в интервью журналу «Silver Screen» его спросили, что имеет для него самое большое значение в жизни, он ответил, что один из его главных интересов — это шахматы. Он добавил, что играет в шахматы почти каждый день, особенно в перерыве между съёмками. Он любил играть всю жизнь[102].

Смерть

К середине 1950-х здоровье Богарта было подорвано. Богарт создал новую продюсерскую компанию для своего нового фильма «Melville Goodwin, U.S.A.» Его кашель и сложности с принятием пищи стали столь серьёзными, что не обращать на них внимания стало просто невозможно и он бросил проект. Фильм был переименован в «Сверхсекретное дело», и в нём снялись Кирк Дуглас и Сьюзен Хейворд[103].

Богарт, имевший пристрастие к сигаретам и алкоголю, заболел раком пищевода. Он почти не мог говорить, но отказывался обращаться к врачу до января 1956 года. Диагноз был поставлен несколько недель спустя, и болезнь уже нельзя было остановить[104].

Кэтрин Хепбёрн и Спенсер Трейси приходили повидать его. Частым посетителем был Фрэнк Синатра. Богарт был слишком слаб, чтобы ходить по лестнице. Он шутил:

Положите меня на кухонный подъёмник, и я с шиком спущусь на первый этаж.

Для передвижения он использовал инвалидную коляску[105]. Хепбёрн в интервью описала последний раз, когда они с Трейси видели Богарта (в ночь перед тем, как Богарт умер)[106]:

Спенс похлопал его по плечу и сказал: «Спокойной ночи, Боги». Боги спокойно повернулся к Спенсу, с милой улыбкой покрыл его ладонь своей и сказал: «Бывай, Спенс». Сердце Спенса замерло. Он понял.

Богарт умер 14 января 1957 года после того, как впал в кому. В момент смерти он весил 36 килограммов (80 фунтов). Он умер в 2:25 ночи в своём доме на Меплтон-Драйв, 232 в Холмби-Хиллс (англ.)русск.. На скромных похоронах звучала музыка любимых композиторов Богарта — Иоганна Себастьяна Баха и Клода Дебюсси. На похоронах присутствовали актёры Кэтрин Хепбёрн, Спенсер Трейси, Дэвид Нивен, Рональд Рейган, Джеймс Мейсон, Дэнни Кей, Джоан Фонтейн, Марлен Дитрих, Эррол Флинн, Грегори Пек и Гэри Купер, режиссёры Билли Уайлдер и Джон Хьюстон, продюсер Джек Уорнер. Бэколл просила Трейси произнести речь, но он был слишком расстроен. Речь произнёс Джон Хьюстон, который напомнил собравшимся, что хотя жизнь Богарта оборвалась слишком рано, но она была насыщенной.

Тело Богарта кремировали в Глендейле. Его похоронили на кладбище Форест-Лаун с маленьким золотым свистком, который он подарил Лорен Бэколл до того, как они поженились. Это была отсылка к их первому фильму «Иметь и не иметь», где прозвучала реплика[107]:

Если тебе что-нибудь понадобится, только свистни.

Избранная фильмография

Год Русское название Оригинальное название Роль
1930 ф Вверх по реке Up the River Стив Джордан
1931 ф Плохая сестра The Bad Sister Валентин Корлисс
1932 ф Трое в паре Three on a Match Харв
1936 ф Окаменелый лес The Petrified Forest Дюк Мэнти
1937 ф Чёрный легион Black Legion Фрэнк Тейлор
1937 ф Меченая женщина Marked Woman Дэвид Грэм
1937 ф Кид Галахад Kid Galahad Тёрки Морган
1937 ф Тупик Dead End Хью «Мордашка» Мартин
1938 ф Удивительный доктор Клиттерхаус The Amazing Dr. Clitterhouse «Рокс» Вэлентайн
1938 ф Ангелы с грязными лицами Angels with Dirty Faces Джеймс Фрэйзир
1939 ф Победить темноту Dark Victory Майкл О'Лири
1939 ф Судьба солдата в Америке The Roaring Twenties Джордж Холли
1939 ф Возвращение доктора Икс The Return of Doctor X доктор Морис Ксавье ака Маршалл Кене
1939 ф Невидимые полосы Invisible Stripes Чак Мартин
1940 ф Они ехали ночью They Drive by Night Пол Фабрини
1941 ф Высокая Сьерра High Sierra Рой Эрл
1941 ф Мальтийский сокол The Maltese Falcon Сэм Спейд
1941 ф На протяжении всей ночи All Through the Night Альфред «Главс» Донахью
1942 ф Через океан Across the Pacific Рик Лиланд
1942 ф Касабланка Casablanca Рик Блейн
1943 ф Сахара Sahara сержант Джо Ганн
1943 ф Путь в Марсель Passage to Marseille Жан Матрак
1944 ф Иметь и не иметь To Have and Have Not Гарри «Стив» Морган
1945 ф Конфликт Conflict Ричард Мэйсон
1946 ф Глубокий сон The Big Sleep Филип Марлоу
1947 ф Рассчитаемся после смерти Dead Reckoning капитан «Рип» Мердок
1947 ф Чёрная полоса Dark Passage Винсент Пэрри
1948 ф Сокровища Сьерра-Мадре The Treasure of the Sierra Madre Фред С. Доббс
1948 ф Ки-Ларго Key Largo Фрэнк Макклауд
1949 ф Стучись в любую дверь Knock on Any Door Эндрю Мортон
1950 ф Молния Chain Lightning полковник Мэттью «Мэтт» Бреннан
1950 ф В укромном месте In a Lonely Place Диксон Стил
1951 ф Насаждающий закон The Enforcer Мартин Фергюсон
1951 ф Африканская королева The African Queen Чарли Оллнат
1953 ф Посрами дьявола Beat the Devil Билли Даннройтер
1954 ф Бунт на «Кейне» The Caine Mutiny лейтенант-коммандер Филип Фрэнсис Куигг
1954 ф Сабрина Sabrina Лайнус Лэрраби
1954 ф Босоногая графиня The Barefoot Contessa Гарри Доус
1955 ф Мы — не ангелы We’re No Angels Джозеф
1955 ф Левая рука Бога The Left Hand of God Джеймс «Джим» Кармоди
1955 ф Часы отчаяния The Desperate Hours Гленн Гриффин
1956 ф Тем тяжелее падение The Harder They Fall Эдди Уиллис

Награды

21 августа 1946 года Богарт оставил следы своих рук и ног на цементе в церемонии у Китайского театра Граумана. 8 февраля 1960 года, после смерти Богарта, в честь него была заложена звезда на Голливудской аллее славы.

В течение своей карьеры Богарт номинировался на разные премии, включая премию BAFTA в 1952 году как лучшему иностранному актёру за фильм «Африканская королева». Богарт трижды номинировался на премию «Оскар» и один раз выиграл.

Память

В конце 1950-x кинотеатр Brattle Theatre города Кембридж (Массачусетс) основал традицию демонстрировать фильмы с участием Богарта в течение недели выпускных экзаменов в Гарвардском университете, породив так называемый «культ Боги»: поклонники актёра нередко приходили на сеансы в костюмах богартовских героев и слово в слово цитировали реплики и диалоги Богарта.

В 1997 году журнал «Entertainment Weekly» назвал его легендой номер один в истории кино. В 1999 году Американский институт киноискусства назвал его лучшим актёром в истории американского кино.

«На последнем дыхании» Жана Люка Годара стал первым фильмом, где была отдана дань уважения Богарту. Призрак Богарта появляется в комедии «Сыграй ещё раз, Сэм» (1972).

В 1997 году Почтовая служба США выпустила марки с Богартом в серии «Легенды Голливуда».

Цитаты

Богарт пять раз упомянут в составленном Американским институтом киноискусства списке ста лучших цитат — больше, чем любой другой актёр:

  • 5-е место: «Вот смотрю на тебя, малыш» (англ. Here’s looking at you, kid) — «Касабланка»
  • 14-е место: «Это то, из чего сотканы мечты» (англ. The stuff that dreams are made of) — «Мальтийский сокол»
  • 20-е место: «Луи, я думаю, это начало прекрасной дружбы» (англ. Louis, I think this is the beginning of a beautiful friendship) — «Касабланка»
  • 43-е место: «У нас всегда будет Париж» (англ. We’ll always have Paris) — «Касабланка»
  • 67-е место: «Из всех забегаловок во всех городах всего мира она выбрала именно мою» (англ. Of all the gin joints in all the towns in all the world, she walks into mine) — «Касабланка»

Напишите отзыв о статье "Богарт, Хамфри"

Примечания

  1. ↑ [www.adherents.com/people/pb/Humphrey_Bogart.html «The religious affiliation of Humphrey Bogart»] Adherents.com
  2. ↑ [bogart-tribute.net/legends.shtml Bogart: Urban Legends]
  3. ↑ Meyers, 1997, pp. 6-7.
  4. ↑ 1 2 Meyers, 1997, p. 8.
  5. ↑ Meyers, 1997, p. 6.
  6. ↑ Meyers, 1997, pp. 9-10.
  7. ↑ Meyers, 1997, p. 9.
  8. ↑ Meyers, 1997, p. 22.
  9. ↑ Meyers, 1997, p. 12.
  10. ↑ Meyers, 1997, p. 13.
  11. ↑ Wallechinsky and Wallace, 2005, p. 9.
  12. ↑ 1 2 Meyers, 1997, pp. 18-19.
  13. ↑ Meyers, 1997, p. 19.
  14. ↑ 1 2 Sperber and Lax, 1997, p. 27.
  15. ↑ Citro, Sceurman, Mark and Moran, 2005, pp. 240—241.
  16. ↑ Meyers, 1997, p. 29.
  17. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 28.
  18. ↑ Meyers, 1997, pp. 22, 31.
  19. ↑ 1 2 Meyers, 1997, p. 23.
  20. ↑ Meyers, 1997, pp. 24, 31.
  21. ↑ Sperber and Lax, 1997, pp. 29-31.
  22. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 35.
  23. ↑ [ibdb.com/person.php?id=32377 Богарт, Хамфри] (англ.) на сайте Internet Broadway Database
  24. ↑ Time Magazine, June 7, 1954.
  25. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 33.
  26. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 36.
  27. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 39.
  28. ↑ Письмо Богарта Джону Хьюстону, показанное в документальном фильме «John Huston: The Man, the Movies, the Maverick» (1989)
  29. ↑ Meyers, 1997, p. 41.
  30. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 41.
  31. ↑ Meyers, 1997, p. 48.
  32. ↑ 1 2 Sperber and Lax, 1997, p. 45.
  33. ↑ Meyers, 1997, p. 49.
  34. ↑ Meyers, 1997, p. 51.
  35. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 46.
  36. ↑ Meyers, 1997, p. 52.
  37. ↑ Sperber and Lax, 1997, pp. 52-54.
  38. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 57.
  39. ↑ Sperber and Lax, 1997, pp. 60-61.
  40. ↑ Meyers, 1997, p. 56.
  41. ↑ Meyers, 1997, p. 54.
  42. ↑ Meyers, 1997, p. 69.
  43. ↑ Meyers, 1997, p. 67.
  44. ↑ Эрик Лакс. Аудиокомментарий к первому диску из трёхдискового специального издания «Мальтийского сокола» 2006 года
  45. ↑ Sperber and Lax, 1997, pp. 62-63.
  46. ↑ Meyers, 1997, pp. 78, 91-92.
  47. ↑ Meyers, 1997, p. 81.
  48. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 119.
  49. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 128.
  50. ↑ 1 2 Sperber and Lax, 1997, p. 127.
  51. ↑ Meyers, 1997, p. 115.
  52. ↑ Meyers, 1997, p. 125.
  53. ↑ Meyers, 1997, p. 131.
  54. ↑ Ebert, Roger. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20010513/REVIEWS08/105130301/1023 The Maltese Falcon (1941)] (англ.) (13 May 2001). [www.webcitation.org/61DfeEoZt Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  55. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 198.
  56. ↑ 1 2 Sperber and Lax, 1997, p. 201.
  57. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 196.
  58. ↑ 1 2 Meyers, 1997, p. 151.
  59. ↑ Meyers, 1997, p. 166.
  60. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 258.
  61. ↑ Meyers, 1997, pp. 166—167.
  62. ↑ Sperber and Lax, 1997, pp. 263—264.
  63. ↑ Meyers, 1997, p. 168.
  64. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 289.
  65. ↑ Meyers, 1997, p. 180.
  66. ↑ Meyers, 1997, p. 185.
  67. ↑ Meyers, 1997, pp. 188—191.
  68. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 422.
  69. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 214.
  70. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 337.
  71. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 343.
  72. ↑ Ebert, Roger. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/20031012/REVIEWS08/310120301/1023 The Treasure of the Sierra Madre (1948)] (англ.) (12 October 2003). [www.webcitation.org/61DfeoIay Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  73. ↑ Meyers, 1997, p. 227.
  74. ↑ Meyers, 1997, pp. 229—230.
  75. ↑ Porter, 2003, p. 9.
  76. ↑ Humphrey Bogart, 1948, p. 53.
  77. ↑ Meyers, 1997, p. 236.
  78. ↑ Meyers, 1997, p. 235.
  79. ↑ [www.rottentomatoes.com/m/in_a_lonely_place/ In a Lonely Place] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
  80. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 471.
  81. ↑ Meyers, 1997, p. 243.
  82. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 439.
  83. ↑ Meyers, 1997, p. 248.
  84. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 444.
  85. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 447.
  86. ↑ Sperber and Lax, 1997, pp. 444—445.
  87. ↑ Meyers, 1997, p. 258.
  88. ↑ Meyers, 1997, pp. 259—260.
  89. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 480.
  90. ↑ Meyers, 1997, pp. 279—280.
  91. ↑ Meyers, 1997, p. 281.
  92. ↑ Meyers, 1997, p. 283.
  93. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 495.
  94. ↑ Meyers, 1997, pp. 288—290.
  95. ↑ Meyers, 1997, pp. 291—292.
  96. ↑ Gene Tierney: A Shattered Portrait. The Biography Channel, 03/26/99.
  97. ↑ Tierney and Herskowitz, 1979, pp. 164—165.
  98. ↑ Meyers, 1997, p. 294.
  99. ↑ 1 2 Sperber and Lax, 1997, p. 504.
  100. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 430.
  101. ↑ [www.chessgames.com/player/humphrey_bogart.html The chess games of Humphrey Bogart] (англ.). Chessgames.com. Проверено 23 августа 2013. [www.webcitation.org/61DffKyA7 Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  102. ↑ [www.geocities.com/SiliconValley/Lab/7378/bogart.htm Bogart and Chess by Bill Wall] (англ.). Geocities.com (14 January 1957). Проверено 23 августа 2013. [www.webcitation.org/61Dffto8p Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  103. ↑ Sperber and Lax, 1997, pp. 509—510.
  104. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 510.
  105. ↑ Bacall, 1979, p. 273.
  106. ↑ Sperber and Lax, 1997, p. 516.
  107. ↑ Meyers, 1997, p. 315.

Литература

  • Bacall, Lauren. By Myself. — New York: Alfred Knopf, 1979. — ISBN 0-394-41308-3.
  • Bogart, Stephen Humphrey. In Search of My Father. — New York: Dutton, 1995. — ISBN 0-525-93987-3.
  • Bogart, Humphrey [www.oldmagazinearticles.com/1948-Humphrey_Bogart_on_Hollywood_Blacklist_editorial_pdf I'm No Communist] (англ.) // Photoplay : журнал. — 1948. — May.
  • Citro, Joseph A., Mark Sceurman and Mark Moran. Weird New England. — New York: Sterling, 2005. — ISBN 1-4027-3330-5.
  • Halliwell, Leslie. Halliwell’s Film, Video and DVD Guide. — New York: Harper Collins Entertainment, 2004. — ISBN 0-00-719081-6.
  • Hepburn, Katharine. The Making of the African Queen. — New York: Alfred Knopf, 1987. — ISBN 0-394-56272-0.
  • Hill, Jonathan and Jonah Ruddy. Bogart: The Man and the Legend. — London: Mayflower-Dell, 1966.
  • [content.time.com/time/magazine/article/0,9171,806878,00.html Cinema: The Survivor] : [англ.] : cover story // [content.time.com/time/covers/0,16641,19540607,00.html?iid=sr-link2 Time] : журнал. — 1954. — 7 June.</span>
  • Hyams, Joe. Bogart and Bacall: A Love Story. — New York: David McKay Co., Inc., 1975. — ISBN 0-446-91228-X.
  • Hyams, Joe. Bogie: The Biography of Humphrey Bogart. — New York: New American Library, 1966. — ISBN 0-451-09189-2.
  • Meyers, Jeffrey. Bogart: A Life in Hollywood. — London: Andre Deutsch Ltd., 1997. — ISBN 0-233-99144-1.
  • Michael, Paul. Humphrey Bogart: The Man and his Films. — New York: Bonanza Books, 1965.
  • Porter, Darwin. The Secret Life of Humphrey Bogart: The Early Years (1899—1931). — New York: Georgia Literary Association, 2003. — ISBN 0-9668030-5-1.
  • Pym, John, ed. «Time Out» Film Guide. — London: Time Out Group Ltd., 2004. — ISBN 1-904978-21-5.
  • Sperber, A. M. and Eric Lax. Bogart. — New York: William Morrow & Co., 1997. — ISBN 0-688-07539-8.
  • Tierney, Gene with Mickey Herskowitz. Self-Portrait. — New York: Peter Wyden, 1979. — ISBN 0-88326-152-9.
  • Wallechinsky, David and Amy Wallace. The New Book of Lists. — Edinburgh, Scotland: Canongate, 2005. — ISBN 1-84195-719-4.
  • Youngkin, Stephen D. The Lost One: A Life of Peter Lorre. — Lexington, Kentucky: University Press of Kentucky, 2005. — ISBN 0-8131-2360-7.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Богарт, Хамфри

– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.
Действительно, с батареи открывался вид почти всего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо против батареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревне и за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что то похожее на батарею, но простым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг наш располагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позицией французов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны были драгуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривал позицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью, отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, где дымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей, и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашей позиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступать артиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник, начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставил заметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во первых, сосредоточить всю артиллерию в центре и, во вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторону оврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя за движениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческими описаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ход военных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего рода крупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, – говорил он сам себе, – Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будут удерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. В этом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атаки на центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ее прикрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал он сам с собою…
Всё время, что он был на батарее у орудия, он, как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говоривших в балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звук голосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно стал прислушиваться.
– Нет, голубчик, – говорил приятный и как будто знакомый князю Андрею голос, – я говорю, что коли бы возможно было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так то, голубчик.
Другой, более молодой голос перебил его:
– Да бойся, не бойся, всё равно, – не минуешь.
– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.


Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Богарт,_Хамфри&oldid=80756693»