Богатырчук, Фёдор Парфеньевич

Фёдор Парфеньевич Богатырчук
Ф. П. Богатырчук. Август 1923 года
Страны:	Российская империя Российская империя (1909—1917) СССР СССР (1923—1941) Канада Канада (1948—1984)
Дата рождения:	14 ноября 1892(1892-11-14)
Место рождения:	Киев, Российская империя
Дата смерти:	4 сентября 1984(1984-09-04) (91 год)
Место смерти:	Оттава, Канада
Звание:	Международный мастер по версии ФИДЕ (1954) Международный мастер по версии ИКЧФ (1967)

Фёдор Парфе́ньевич Богатырчу́к (или Фёдор Парфёнович Богатырчу́к), в эмиграции Fedir Bohatyrchuk (14 ноября 1892, Киев — 4 сентября 1984, Оттава, Канада) — украинский, советский шахматист. Чемпион СССР (1927). Медик, участник украинского и российского коллаборационизма, с 1948 г. жил в Канаде.

Биография

С юности принимал участие в шахматных турнирах. В возрасте 17 лет стал чемпионом Киева, опередив будущего претендента на мировое первенство Ефима Боголюбова. Во Всероссийском турнире 1912 года стал третьим. В том же году поступил на медицинский факультет Киевского университета Святого Владимира. В 1914 году участвовал в побочном (проходившем одновременно с главным турниром, в котором играли знаменитые шахматисты) турнире в Мангейме (Германия), который не был доигран из-за начала Первой мировой войны, был интернирован, вернулся в Россию. В 1917 году закончил университет, получил диплом врача, после чего отправился добровольцем на фронт. Во время гражданской войны работал в госпитале, преподавал анатомию в Киевском институте физкультуры и спорта.

Принимал участие в шести Всесоюзных шахматных чемпионатах: 1923 (3-4 места, получил звание мастера), 1924 (3-4 места), 1927 (разделил 1-2 места с Петром Романовским), 1931 (3-6 места), 1933, 1934 (3-4 место). Участвовал без особого успеха в Московских международных турнирах — в турнире 1925 года (11-е место) и в турнире 1935 года (16-17 места). В 1926 году Богатырчук издал первый учебник шахматной игры на украинском языке «Шахи. Підручник гри».

В 1937 году против Богатырчука, в тот момент председателя шахматной федерации Украины, была развязана кампания в прессе. Его обвинили в растрате средств, выделенных на киевский шахматный клуб. Когда Богатырчук обратился в ЦК КП(б)У за разъяснениями, ему, по его собственным словам, заявили следующее:

Знаете, товарищ Богатырчук, и напечатание статьи в газете, и другие проявления недовольства вашей работой явились результатом того, что вашему политическому облику наша общественность больше не доверяет. Возьмем, к примеру, ваш выигрыш у Ботвинника в турнире 1935 года. Мы знаем, что у вас в турнире было плохое положение и что вы знали, какое громадное значение для престижа СССР являлось бы получение Ботвинником единоличного первого приза. И несмотря на это, вы приложили все усилия, чтобы эту партию выиграть.

Как врач Богатырчук занимался рентгенологией костей и суставов, в 1940 году он защитил диссертацию на соискание степени доктора медицинских наук, стал профессором. В довоенный период он имел возможность выезжать за рубеж не только как шахматист, но и как учёный, для участия в международных конференциях.

Во время Великой Отечественной войны под надуманным предлогом (прохождение вымышленного курса прививок от бешенства) избежал эвакуации. Работал в оккупированном немцами Киеве, был заместителем председателя Украинского Красного Креста и его фактическим руководителем (в связи с болезнью председателя). Репрессии немецких войск быстро привели Богатырчука к разочарованию в нацизме. Красный Крест под его руководством открыл сбор средств для военнопленных, что в итоге привело к закрытию Украинского Красного Креста и вызову Богатырчука в гестапо (правда, не имевшему последствий). После этого Богатырчук возглавил Институт экспериментальной медицины. В 1943 году, будучи в командировке в Берлине, познакомился с генералом Власовым.

При приближении советских войск вместе с семьёй эмигрировал в Краков, затем в 1944 году в Прагу. Там он вступил в КОНР (Комитет освобождения народов России), который возглавил Власов. Богатырчук входил в Президиум КОНРа от Украинского национального совета. В то же время продолжал участвовать в шахматных турнирах. Пытался создать при КОНРе «Русский Красный Крест», который, по воспоминаниям С. Фрёлиха, фактически не приступил к работе [profilib.com/chtenie/110696/sergey-frelikh-general-vlasov-russkie-i-nemtsy-mezhdu-gitlerom-i-stalinym-42.php].

После войны оказался в американской оккупационной зоне, в мае 1945 года обосновался в Байройте. Чтобы избежать репатриации в СССР, назвался выходцем из Западной Украины, то есть бывшим жителем Польской республики [belisrael.info/?p=1634]. Принимал участие в шахматных турнирах под псевдонимами Богенхольс или Богенко. В 1948 году эмигрировал в Канаду, стал преподавателем медицинского факультета Университета города Оттавы сначала в качестве лектора и затем профессора рентгеновской анатомии. Автор свыше 34-х печатных работ, опубликованных в американских, канадских и европейских научных изданиях. Участвовал в чемпионатах Канады (в 1949 — 2 место, в 1951 — 3 место). Принимал активное участие в деятельности украинской общины, редактировал издания «Східняк» и «Федераліст-демократ», был председателем Объединения украинских федералистов-демократов США и Канады. Продолжал играть в международных турнирах, за исключением тех, где участвовали советские гроссмейстеры. Играл за команду Канады на шахматной олимпиаде в 1954 году. В 1954 году стал международным мастером. Отойдя от практической игры, начал играть по переписке. В 1967 году Международная шахматная федерация игры по переписке (ICCF) также присвоила ему звание международного мастера (гроссмейстером он не стал в связи с протестом СССР). В 1970 году вышел в отставку с поста профессора Оттавского университета и был награждён университетом персональной пенсией.

Автор воспоминаний «Мой жизненный путь к Власову и Пражскому Манифесту» (изданы на русском языке в Сан-Франциско в 1978).

Был дружен и переписывался с шахматистом-эмигрантом Виктором Корчным.

Как шахматного гиганта характеризовал его Борис Спасский.

Интересные факты

• Из пяти партий, сыгранных с Михаилом Ботвинником, Богатырчук выиграл три и две свёл вничью.
• Когда Борис Спасский спросил Ботвинника о Богатырчуке, тот сказал: «Этого человека я бы лично повесил в центре города»

Литература

• Шахматы : Энциклопедический словарь. — М., 1990. — С. 41.
• Воронков С. Доктор Живаго советских шахмат // 64 — Шахматное обозрение. — 2013. — № 4. — С. 78—86.
• Воронков С. Федор Богатырчук : Доктор Живаго советских шахмат. — Москва : Андрей Ельков, 2013.

Т. 1 : 1892—1935. — 460 с., [6] л. ил. — ISBN 978-5-906254-03-0.

Т. 2 : 1935—1984. — 480 с., [4] л. ил. — ISBN 978-5-906254-04-7.

Ссылки

• [www.chessgames.com/perl/chessplayer?pid=26947 Партии Фёдора Богатырчука] в базе Chessgames.com (англ.)
• [www.365chess.com/players/Fedor_Parfenovich_Bohatirchuk Личная карточка Фёдора Богатырчука] на сайте 365chess.com
• Воронков С. [www.chesspro.ru/_events/2009/voronkov4.html Голгофа Богатырчука] (рус.). // ChessPro (27 октября 2009). Проверено 18 июля 2013. [www.webcitation.org/6IPaygYMI Архивировано из первоисточника 27 июля 2013].

Отрывок, характеризующий Богатырчук, Фёдор Парфеньевич

Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.