Богацевич, Максим Пантелеймонович
| Максим Пантелеймонович Богацевич | |
| Принадлежность | |
|---|---|
| Род войск |
пехота |
| Звание |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
| Командовал |
10-й Сибирский лин. б-н, 8-й Сибирский лин. б-н, 1-й Туркестанский стрелк. б-н, Каспийский пех. полк, 2-я бриг. 5-й пех. див. |
| Сражения/войны |
в Венгерской, Кавказская война, Туркестанские походы, Русско-турецкая война 1877—1878 |
| Награды и премии |
|
Максим Пантелеймонович Богацевич (20 августа [1 сентября] 1820[1] — 19 [31] марта 1880) — русский генерал-майор, участник Кавказских и Туркестанских походов.
Воспитывался в 1-м кадетском корпусе. В 1836 году начал службу в Муромском полку; в 1855 году был переведён в стрелковый полк Императорской Фамилии, впоследствии переименованный в лейб-гвардии стрелковый батальон.
Затем Богацевич был командиром 10-го Сибирского линейного батальона, 8-го Сибирского линейного батальона, 1-го Туркестанского стрелкового батальона.
В чине полковника назначен в Псков командовать Каспийским пехотным полом (1866—1872); затем, в чине генерал-майора (30.10.1872) — 2-й бригадой 5-й пехотной дивизии (1873—1880). Также принял командование в июле 1877 года Козловским пехотным полком после смерти его начальника полковника А. И. Степанова.
Участвовал в Венгерской и Кавказских войнах, в покорении Туркестана и в русско-турецкой войне 1877—1878 гг.. Отличился при взятии крепостей Аулие-Ата в Туркестане и Никополя в Турции, в сражениях у Сгалевице и Пелишат и при взятии Плевны. Награждён орденом Св. Георгия IV класса (1 апреля 1878)[2]
Похоронен на погосте Христорождественской церкви[3]
Напишите отзыв о статье "Богацевич, Максим Пантелеймонович"
Примечания
Литература
- Богацевич, Максим Пантелеймонович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- [dlib.rsl.ru/viewer/01003550280#?page=27 Памятник Восточной войны 1877-1878 гг.…] / Сост. А. А. Старчевский. - СПб.: М. Г. Назимова, 1878. — 490 с. — С. 27—28.
Отрывок, характеризующий Богацевич, Максим Пантелеймонович
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
