Богданович, Владимир Терентьевич

Владимир Богданович
Общая информация
Полное имя	Владимир Терентьевич Богданович
Прозвище	Богдасик
Родился	10 мая 1928(1928-05-10) с. Богоявленское, Одесская губерния, УССР, СССР
Умер	2 марта 2008(2008-03-02) (79 лет) Киев, Украина
Гражданство	СССР
Рост	167 см
Вес	69 кг
Позиция	нападающий
Карьера
Клубная карьера*
1950	Динамо (Ереван)	10(2)
1951—1956	Динамо (Киев)	53(7)
1957	Пищевик (Одесса)	34 (10)
1958	Черноморец (Одесса)	26(7)
1959	Арсенал (Киев)	26(18)
1960—1963	Полесье (Житомир)	108 (35)
Тренерская карьера
1964	Темп (Киев)
1965—1967	Локомотив (Винница)	тренер
1968	Локомотив (Винница)
1969	СКА (Киев)	тренер
1970—1971	Металлург (Запорожье)	тренер
1971—1972	Металлург (Запорожье)
1979	УССР	тренер
Государственные награды
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

Влади́мир Тере́нтьевич Богдано́вич (укр. Володимир Терентійович Богданович; 10 мая 1928, с. Богоявленское, Николаевский округ, Одесская губерния, УССР, СССР — 2 марта 2008, Киев, Украина) — советский футболист, тренер и спортивный функционер, обладатель Кубка СССР (1954), мастер спорта СССР (1952), заслуженный тренер УССР (1982).

Футбольная биография

Карьера игрока

Родился Владимир Богданович в селе Богоявленское (ныне Корабельный район города Николаев), был младшим, четвёртым сыном в семье. Отец работал на местном судостроительном заводе. Детям также приходилось трудится, помогая взрослым на разных работах. Ребята росли крепкими и физически выносливыми. Братья увлекались футболом, играли на любительском уровне, а старший — Андрей, впоследствии дважды становился чемпионом СССР среди сельских команд. Но сам Владимир к футболу был равнодушным. С началом Великой Отечественной войны старшие братья ушли на фронт, а Володя с мамой остались в оккупированном немцами посёлке. В 1944 году 16 летний подросток сбежал на фронт, добравшись до Польши, где присоединился к одному из подразделений наступающей Советской армии. В составе 177-го стрелкового полка, юный пулемётчик Володя Богданович, участвовал в боях за освобождение Польши и Чехословакии. За проявленные в сражениях отвагу и мужество был награждён орденами Отечественной войны и Красного знамени.

После войны остался в армии, в течение трёх лет проходил службу в составе групп советских войск, располагавшихся в Чехословакии и Германии, окончил курсы армейских физруков. Вскоре был переведён в Ереван, где продолжил службу в спортроте, занимался тяжёлой атлетикой. Здесь же Богданович и увлёкся футболом. По вечерам сослуживцы устраивали футбольные баталии, в которых принимал участие и Владимир. Через некоторое время, командир дивизии генерал Мартиросян, принялся за создание футбольной команды, в которой стал выступать и Богданович. В 1948 году, армейский коллектив занял второе место на первенстве Закавказского военного округа, проходившем в Тбилиси. На светловолосого нападающего армянского коллектива обратило внимание руководство футбольной команды тбилисского ДО (Дом офицеров), выступавшей в классе «Б». В октябре 1949 года с Богдановичем встретился начальник грузинской команды, майор Чхатарашвили (впоследствии ставший известным советским футбольным арбитром) и предложил перейти в тбилисскую команду. На возражения Владимира, был дан жёсткий ответ — это приказ. Сыграть за тбилисский клуб в официальных матчах форварду так и не довелось. К этому времени Богданович решился написать письмо на имя Председателя Верховного Совета СССР Николая Михайловича Шверника, с просьбой помочь уволится со службы в армии, мотивируя этот шаг желанием продолжить прерванное войной обучение. Это возымело действие и вскоре Богдановичу был вручён приказ о его демобилизации.

Но возвращение домой пришлось отложить, генерал Мартиросян предложил форварду попробовать свои силы в команде «Динамо» (Ереван), выступавшей в элитном дивизионе советского футбола. На решение остаться в Ереване повлияло и знакомство с армянской девушкой по имени Эля, которая вскоре стала супругой Владимира. Дебют Богдановича в большом футболе состоялся 24 июля 1950 года, в гостевом поединке против ленинградского «Зенита», а 31 августа, в матче с московским «Локомотивом», проходившем на столичном стадионе «Сталинец», нападающий отличился и своим первым голом в классе «А», сравняв счёт в поединке, закончившемся с ничейным результатом 1:1. Через несколько дней, форвард забил гол уже в домашнем матче, проходившем на переполненном ереванском стадионе «Динамо», поразив ворота голкипера тбилисских одноклубников Жмелькова.

Вскоре молодым форвардом заинтересовались представители киевского «Динамо». После поединка дублирующих составов команд Киева и Еревана, в котором принимал участие и Богданович, отличившийся голом в ворота украинских резервистов, руководство киевских динамовцев принимает решение пригласить в свою команду перспективного нападающего. Весной 1951 года, Богданович переезжает в столицу советской Украины. Дебют форварда в составе киевского «Динамо» состоялся 11 апреля 1951 года в матче первого тура чемпионата СССР «Динамо» (Киев) — «Даугава» (Рига) 2:4. Сезон для динамовцев, состав которых пополнил ряд молодых игроков, сложился не очень удачно, команда финишировала лишь на 8 месте. Но уже в следующем сезоне, подопечные тренера Олега Ошенкова, были одними из лидеров первенства, по итогам которого стали серебряными призёрами. В этом же сезоне, Богданович отличился и своим первым голом за киевлян — 11 июля 1952 года, в игре против одноклубников из Минска, проходившей на московском стадионе «Динамо», на 80 минуте забил третий мяч в ворота белорусского вратаря Искарки, доведя счёт до разгромного. В поединке 4 тура «Динамо» (Киев) — «Шахтёр» (Донецк), нападающий стал автором своего первого хет-трика в составе команды мастеров, трижды «расписавшись» в воротах горняцкой команды. Быстрый, напористый форвард стабильно играл в основном составе команды, выдерживая конкуренцию и взаимодействуя с такими мастерами как Андрей Зазроев, Виктор Терентьев, Михаил Коман. Начинавший свою карьеру в киевском «Динамо» мастер спорта Анатолий Крощенко, так характеризовал игру Богдановича:

Его отличали великолепная скорость, напористость, бесстрашие. Таких игроков называют «командными»: очень полезный, самоотверженный, всецело преданный футболу — когда команде предстоит сложная, принципиальная игра, без таких футболистов обойтись просто невозможно

В 1954 году, киевские динамовцы вышли в финал Кубка СССР, где Богданович с партнёрами играли против команды «Спартак» (Ереван). В упорной борьбе, победу одержали киевляне, впервые в своей истории став обладателями почётного трофея. Сезон 1956 года стал последним в динамовской карьере Владимира. Из-за разногласий с тренером команды Олегом Ошенковым, форвард вынужден был покинуть коллектив. Бывший одноклубник Богдановича по киевскому «Динамо» Александр Щанов, вспоминал о тех событиях:

Несмотря на свою добросовестность, трудолюбие, Богданович не был приспособленцем. Он был «ершистым», иногда, как все люди имеющие своё мнение, неудобным. На этой почве него периодически возникали конфликты с тренером Олегом Ошенковым. И это несмотря на на то, что жили они с ним в одном доме. Всё это завершилось переходом Богдановича в одесский «Пищевик». Через много лет Ошенков признал свою неправоту по отношению к Богдановичу, но лучше бы он это сделал раньше...

Перейдя в одесский «Пищевик», спустя год переименованный в «Черноморец», Владимир сразу же стал основным игроком и лидером атакующей линии команды. В Одессе Богданович провёл два сезона, но несмотря на то, что в «Черноморце» для форварда всё складывалось удачно, по окончанию сезона 1958 года, покидает коллектив и возвращается в Киев, где продолжает свою карьеру в «Арсенале», выступающем в классе «Б». В атаке киевских «канониров», Владимир играл с ещё одним известным форвардом — Виктором Фоминым. По итогам сезона, арсенальцы заняли 5 место в своей группе, а Богданович стал лучшим бомбардиром своей команды, забив 18 мячей. Последующие четыре сезона нападающий провёл в житомирском «Полесье», где и завершил свою игровую карьеру.

Карьера тренера и спортивного функционера

Завершив обучение в киевской школе тренеров (позже окончил так же Высшую школу тренеров в Москве), Владимир Терентьевич тренировал заводскую команду «Темп» (Киев), а в 1965 году переехал в Винницу, где был помощником Виктора Жилина, затем Олега Макарова, в местном «Локомотиве». В 1968 году Богданович назначается старшим тренером винницкой команды. В 1969 году возвращается в столицу советской Украины, вместе со своим однофамильцем и бывшим одноклубником по киевскому «Динамо» Анатолием Богдановичем, входит в тренерский штаб наставника армейской команды Киева, заслуженного тренера СССР Николая Фёдоровича Фоминых. С июня 1970 года Владимир Терентьевич — помощник старшего тренера запорожского «Металлурга». Команда под руководством Виктора Лукашенко одержала победу в своей зоне второй группы класса «А» и получила право со следующего года стартовать, в созданной с этого сезона, первой лиге чемпионата СССР. Весной 1971 года, после того как Лукашенко оставил пост старшего тренера, запорожский коллектив возглавил Богданович. Вместе с приглашённым на должность начальника команды Виктором Жилиным, новому наставнику удалось создать боеспособный коллектив, который в дебютном первенстве первой лиги занял высокое 4 место.

В апреле 1972 года Богданович покидает Запорожье и возвращается в Киев, где приступает к работе в отделе футбола комитета по физической культуре и спорта при Совете Министров УССР, а затем Госкомспорта СССР и Федерации футбола республики, где проработал многие годы. В 1979 году был помощником Валерия Васильевича Лобановского в сборной УССР, которая стала бронзовым призёром Спартакиады народов СССР. В 1980-е годы занимал должность старшего тренера при республиканской Федерации футбола, курировал 2 лигу. После распада Советского Союза, продолжил трудится в Федерации футбола Украины. В 1993—1995 годах принимал участие в работе селекционной службы ФК «Нефтяник» (Ахтырка).

Достижения

• Серебряный призёр чемпионата СССР: 1952
• Обладатель Кубка СССР: 1954

Образование

• Окончил Киевский институт физической культуры и спорта
• Высшая школа тренеров (ВШТ)

Семья

Супруга — Эльвира Григорьевна, дочь Ирина (19. 05. 1951 г.р.)

Источники

• Принципиальный Богданович // Официальный журнал ФК «Динамо» (Киев). — декабрь 2005. — № 6 (23). — с. 60-63  (рус.)
• Володимир Богданович: «Київ зачарував раз і на завжди» // «Український футбол». — 8 мая 1998. — № 35 (359). — с. 8  (укр.)

Ссылки

[football.odessa.ua/person/?304 Профиль на сайте «Одесский футбол»]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Богданович, Владимир Терентьевич

На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.