Богданович, Евгений Васильевич

Евгений Васильевич Богданович
Портрет. 1893 г.
Награды и премии
В отставке	писатель

Евге́ний Васи́льевич Богдано́вич (26 февраля 1829 — 1 сентября 1914, Ялта) — генерал от инфантерии, писатель. Именем Е. В. Богдановича в 1885 году была названа станция Оверино Екатеринбурго-Тюменской железной дороги, позже превратившаяся в город Богданович — центр городского округа Богданович Свердловской области.

Биография

Принадлежал по отцу к старинному дворянскому роду Богдановичей Херсонской губернии; мать, урождённая Альбрант.

Евгений Васильевич Богданович окончил Морской кадетский корпус, службу начинал на Черноморском флоте: в качестве гардемарина (1843), а затем мичмана (1846). В 1851 году оставил службу на флоте и был назначен в чине прапорщика адъютантом при Новороссийском генерал-губернаторе.

В 1861 году Богданович в чине полковника состоял в Министерстве внутренних дел. Н этой службе он внёс значительный вклад в организацию пожарных команд по всей России. С 1861 года по предложению министра П. А. Валуева он исследовал положение пожарной и страховой части в 15 губерниях, организовал общественные пожарные команды, основал школу брандмейстеров. Активно продвигал идею строительства ряда железных дорог; в 1866 году он был направлен в Вятскую и Пермскую губернии для борьбы с последствиями неурожая; в отчёте о работе Богдановичем было предложено для предупреждения голода в Уральском крае в будущем построить железную дорогу «из внутренних губерний в Екатеринбург и далее до Тюмени», которая «будучи впоследствии проложенной через Сибирь к китайской границе, получила бы важное стратегическое и международное коммерческое значение» — один из ранних проектов Сибирской железной дороги — будущий Транссиб. Получив необходимые средства на «Проект сибирско-уральской железной дороги» (1868), Богданович в 1868—1869 годах организовал изыскания, в результате которых был разработан детальный план строительства дороги Казань-Екатеринбург-Тюмень. В ноябре 1867 года он стал почётным гражданином Тюмени; многие жители городов, через которые планировалось провести железную дорогу, избрали его своим почётным гражданином (Екатеринбург, Камышлов, Сарапул), а его имя было увековечено в названии одной из узловых станций под Екатеринбургом — «Богданович». Хотя трасса Транссиба прошла южнее, через Миасс и Курган, в 1886 году начала действовать дорога Екатеринбург—Тюмень. В этом же году было издано сочинение «О сибирской железной дороге» (1886).

Глубоко религиозный, по признанию современников, человек, он был избран старостой Исаакиевского собора (1878). В 1887 году он впал в немилость Александра III и был уволен со службы. Однако вскоре был возвращён; 25 марта 1888 года был произведён в тайные советники и назначен членом совета министра внутренних дел.

14 января 1909 года Богдановичу было назначено «тайное пособие»: П. А. Столыпин — Богдановичу в письме 15.01.1909 г.:«…во внимание к долголетней отлично-усердной службе, взамен аренды, пожизненное негласное пособие по 2000 рублей в год».

Умер в Ялте; похоронен в Санкт-Петербурге: в Александро-Невской лавре.

Мнения современников и цитаты

А. Ф. Кони писал о Богдановиче так:

Это был знаменитый полковник Богданович староста Исаакиевского собора и, издатель елейно-холопских брошюр, которыми впоследствии, вымогая себе субсидии от правительства, он усердно и широко отравлял самосознание русского народа

Е. В. Богданович издал много описаний святых мест и жизнеописаний наиболее чтимых святых, а также картин религиозно-нравственного и патриотического содержания, множества брошюрок монархического характера для простонародья. Издавал журналы «Кафедра Исаакиевского собора» и «Кафедра Андреевского собора» (совместно с Иоанном Кронштадтским). Предпринимал путешествия по России, сопровождавшиеся массовой раздачей издаваемой им литературы.

В. М. Жирмунский в своём дневнике весной 1905 года писал:

Скоро приехал и пап. Он был у одного из своих пациентов, известного «генерала от патриотизма» Богдановича. Странный тип этот Богданович! И «что было бы еще смешнее, если бы не было так грустно», такие люди управляют Россией! <…> он стал расспрашивать папу, где он служит, и, узнав, что в больнице, находящейся под ведомством Министерства внутренних дел, воскликнул: «А! по нашему министерству? В таком случае могу вас представить к звезде»

Был убеждённым монархистом. В 1913 году, выпустив книгу [dlib.rsl.ru/viewer/01003800708#?page=2 «Трехсотлетие державному дому Романовых, 1613—1913»] он писал Николаю II:

Зачем тут дума, амнистия, патриаршество, конституция? Царь призывает на Свой народ Божие благословение, и в дом каждого верноподданного — радость и веселие: и довольно, — и подпись, — и ура, всенародное ура за нашего Государя

Сочинения

• «Наварин 1827—1877 гг.»,
• «Синоп, 18 ноября 1853 г.»,
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003545798#?page=2 Наср-Эддин шах и его выезд в Россию в 1873 году ]
• «[dlib.rsl.ru/viewer/01003550333#?page=3 Гвардия Русского Царя на Софийской дороге 12 октября 1877 г.]»,
• «[dlib.rsl.ru/viewer/01003547860#?page=2 Стрелки императорской фамилии]»,
• «Россия на Дальнем Востоке»,
• [dlib.rsl.ru/viewer/01002981092#?page=1 Род князей Барятинских]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003554761#?page=2 Царь-освободитель : Рус. народу на память]
• «Кафедра Исаакиевского собора» (сборник проповедей).

Семья

Братья: два брата, Орест и Виктор, погибли во время Севастопольской кампании, ещё один брат, Лев, — в Малой Чечне во времена Кавказской войны.

Жена: Александра Викторовна (ок. 1835—1912), дочь егермейстера В. Н. Бутовского, была хозяйкой светского салона с серьёзным политическим уклоном, вела дневник (частично опубликован в 1924 под названием «Три последних самодержца»).

Сын: Николай (1870—1905) — был убит крестьянином-эсером Катиным.

Источник

• Черная сотня. Историческая энциклопедия 1900—1917. — М.: Крафт+, Институт русской цивилизации, 2008.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2627 Богданович, Евгений Васильевич] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Богданович, Евгений Васильевич

Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.