Богданов, Сергей Михайлович

Сергей Михайлович Богданов
Дата рождения:	31 января 1859(1859-01-31)
Дата смерти:	1920(1920)
Место смерти:	Одесса
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Образование:	Киевский университет
Партия:	Всероссийский национальный союз
Род деятельности:	член Государственной думы III и IV созывов от Киевской губернии
Награды:	1-й ст.

Серге́й Миха́йлович Богда́нов (1859—1920) — русский агроном и политик, профессор Киевского университета, член Государственной думы 3-го и 4-го созывов от Киевской губернии.

Биография

Православный, потомственный дворянин Киевской губернии. Землевладелец Радомысльского уезда (приобретенные 302 десятины), домовладелец Киева. Сын ключаря киевского Софийского собора.

Окончил 1-ю Киевскую гимназию и естественное отделение физико-математического факультета Киевского университета (1882). На третьем курсе написал работу, за которую был удостоен золотой медали. По окончании университета был командирован за границу для подготовки к занятию кафедры агрономии.

В 1884 году получил степень магистра сельского хозяйства от Петровской сельскохозяйственной академии. В следующем году был назначен приват-доцентом по кафедре агрономии Киевского университета. В 1888 получил степень магистра агрономии от Киевского университета за диссертацию «Потребность прорастающих семян в воде», а в 1890 — степень доктора агрономии от Харьковского университета за диссертацию «Отношение прорастающих семян к почвенной воде». В том же году был назначен экстраординарным, а затем ординарным профессором по кафедре агрономии Киевского университета. В 1889 году устроил при университете агрономическую лабораторию. В 1899 в своём имении на хуторе Богдановка Радомысльского уезда устроил практическое хозяйство на песчаной почве, где с помощью улучшения почвы стремился вести выгодное сельскохозяйственное производство.

Публиковал статьи и переводы в сельскохозяйственных журналах («Земледелие», «Земледельческая газета», «Сельское хозяйство и Лесоводство», «Хозяин», «Записки Императорского общества сельского хозяйства Южной России»), а также отдельные труды по агрономии и сельскому хозяйству. В течение нескольких лет редактировал журнал киевского общества сельского хозяйства «Земледелие», был почетным членом Киевского общества сельского хозяйства.

Занимался общественной деятельностью: избирался гласным Радомысльского уездного и Киевского губернского земств, почетным мировым судьей Радомысльского уезда, гласным Киевской городской думы. Состоял членом Киевского губернского комитета по делам земского хозяйства, членом-сотрудником Ученого комитета Главного управления землеустройства и земледелия. В 1908 году стал одним из основателей Киевского клуба русских националистов, публиковался в консервативных газетах «Киевлянин» и «Киевское слово». Входил во Всероссийский национальный союз, был одним из идеологов партии по аграрному вопросу.

В 1907 году был избран членом III Государственной думы от Киевской губернии. Входил во фракцию умеренно-правых, с 3-й сессии — в русскую национальную фракцию. Был членом Совета русской национальной фракции. Состоял товарищем председателя земельной и по народному образованию комиссий, председателем сельскохозяйственной комиссии, а также членом бюджетной комиссии.

В 1912 году был переизбран членом Государственной думы от Киевской губернии. Входил во фракцию русских националистов и умеренно-правых (ФНУП), после её раскола в августе 1915 — в группу сторонников П. Н. Балашова. Состоял докладчиком бюджетной и по народному образованию комиссий, а также членом комиссий: бюджетной, по народному образованию и сельскохозяйственной.

Входил в Совет министра земледелия, после Февральской революции был уволен от должности.

Умер от тифа в 1920 году в Одессе. Был женат, имел двух дочерей.

Награды

• Орден Святой Анны 2-й ст. (1902);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1912);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1914).

• Медаль «В память царствования императора Александра III»;
• Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых» (1913).

Сочинения

• Пшеницы Юго-Западного края (1890);
• Иллюстрированный сельскохозяйственный словарь. Энциклопедия сельского хозяйства (1895);
• Плодородие почвы вообще и русских почв в частности (1897);
• Второй отчет о работах по изучению плодородия почв (1898);
• Третий отчет о работах по изучению плодородия почв (1900);
• Возделывание картофеля. По данным науки и практики (1903);
• Плодородие почвы по новейшим данным (1903—1905);
• Обзор успехов сельского хозяйства.

Источники

• Богданов, Сергей Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Список гражданским чинам четвёртого класса. Исправлен по 1 марта 1916 года. — Пг., 1916. — С. 1354
• [dlib.rsl.ru/viewer/01004165846 3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы.] — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.
• [www.tez-rus.net/ViewGood30264.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Москва. РОССПЭН. 2008.]
• Коцюбинский Д. А. [library6.com/index.php/library6/item/коцюбинский-да-русский-национализм-в-начале-xx-столетия Русский национализм в начале столетия: Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального союза]. — М.: РОССПЭН, 2001. — С. 39, 365. — 528 с.

Отрывок, характеризующий Богданов, Сергей Михайлович

– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.