Богдан, Яков Иванович

Яков Иванович Богдан
Дата рождения	1922(1922)
Место рождения	с. Остролучье, Переяславский уезд, Полтавская губерния, Украинская ССР
Дата смерти	12 января 1943(1943-01-12)
Место смерти	д. Липки, Мгинский район, Ленинградская область, РСФСР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота
Звание
Часть	533-й стрелковый полк, 128-я стрелковая дивизия
Командовал	командир роты
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии

Яков Иванович Богдан (1922 год, село Остролучье, Переяславского уезда, Полтавской губернии, Украинской ССР (ныне Барышевского района, Киевской области, Украина) — 12 января 1943 года, деревня Липки, Мгинского района, Ленинградской области, РСФСР, СССР (ныне деревни не существует, Синявинское городское поселение, Ленинградская область, Россия)) — участник Великой Отечественной войны, командир 5-й стрелковой роты 533-го стрелкового полка 128-й стрелковой дивизии 2-й ударной армии Волховского фронта, старший лейтенант. В бою закрыл своим телом амбразуру пулемёта.

Биография

Родился в 1922 году в селе Остролучье в семье работника ЧК, выходца из крестьянской семьи. Закончив школу, работал в железнодорожном депо

10 июля 1941 года Барышевским РВК призван в РККА. 10 сентября 1941 года зачислен на краткосрочные курсы младших лейтенантов, проходил обучение в Молотове. В 1942 году направлен на Волховский фронт, зачислен в состав 128-й стрелковой дивизии. Был ранен 1 июля 1942 года.

Перед операцией по снятию блокады Ленинграда в январе 1943 года командовал 5-й стрелковой ротой 533-го стрелкового полка 128-я стрелковой дивизии. В ходе операции дивизия занимала позиции на крайнем правом фланге 2-й ударной армии, начиная от берега Ладожского озера. Дивизия наступала на сильно укреплённый опорный пункт в деревне Липки. В первый день наступления, 12 января 1943 года, дивизия сумела прорвать оборону южнее Липок, но была остановлена фланговым огнём из оборудованных дзотов на кладбище, расположенном на высоте на южной окраине деревни.

13 января 1943 года, старший лейтенант Богдан, видя, что дальнейшее продвижение вверенного подразделения невозможно из-за пулемётного огня, подобрался к дзоту, замаскированному среди могил на кладбище и забросал его гранатами. Сочтя, что дзот уничтожен, встал, с целью поднять роту в атаку, но пулемёт вновь открыл огонь. Тогда старший лейтенант Богдан накрыл амбразуру своим телом, и был убит.

20 января 1943 года в газете «Правда» была опубликована статья «К родному Ленинграду», в которой описывался подвиг Якова Богдана: «…Губительный огонь немецкого дзота задерживал продвижение нашего стрелкового подразделения. Бойцы залегли. Тогда комсомолец Яков Богдан подполз вплотную к дзоту и своим телом закрыл амбразуру. Вражеский пулемет дал последнюю очередь и смолк. Девять пуль пробили комсомольский билет на груди молодого героя…»

Был представлен к награждению Орденом Ленина посмертно, но награждён был медалью «За отвагу».

Похоронен на дивизионном кладбище у деревни Верхняя Назия, в 1954 году останки Я. Богдана были перезахоронены в братской могиле в селе Путилово.

Ссылки

• [www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=52693130 Донесение о безвозвратных потерях в ОБД «Мемориал»]
• [www.podvignaroda.ru/?n=16308406 Наградной лист]

Отрывок, характеризующий Богдан, Яков Иванович

«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.