Богдо-гэгэн II
| Лувсандамбийдонмэ монг. Лувсандамбийдонмэ | ||
| ||
|---|---|---|
| 1729 — 1757 | ||
| Избрание: | 1729 | |
| Церковь: | гелуг | |
| Предшественник: | Дзанабадзар | |
| Преемник: | Ишдамбийням | |
| Рождение: | 1724 хошун Дархан-чинвана, Тушэту-ханский аймак, Внешняя Монголия, Цин | |
| Смерть: | 1757 Урга, Тушэту-ханский аймак, Внешняя Монголия, Цин | |
 Богдо-гэгэны |
|---|
| 1. Дзанабадзар (1635—1723) |
| 2. Дамбийдонмэ (1724—1757) |
| 3. Ишдамбийням (1758—1773) |
| 4. Жигмэджамц (1775—1813) |
| 5. Дамбийжанцан (1815—1841) |
| 6. Чойжижалцан (1842—1848) |
| 7. Пэрэнлайжамц (1849—1869) |
| 8. Данзанванчуг (1869—1924) |
| 9. Чойжижанцан (1932—2012) |
Лувсандамбийдонмэ (монг. Лувсандамбийдонмэ; 1724—1757) — Богдо-гэгэн II — второй Халха-Джебдзун-Дамба-хутухта, первоиерарх монгольских буддистов.
Биография
Богдо-гэгэн II был рождён в 1724 году во Внешней Монголии, в хошуне Дархан-чинвана Тушэту-ханского аймака в семье эфу-чинвана Дондовдоржа и Баярт, в местности Угээмэр (бассейн Туула, ныне сомон Алтанбулаг аймака Туве).[1] В 1728 году получил начальные монашеские обеты под именем Лувсандамбийдонмэ, выбранным для него Панчен-ламой V. Через год состоялась церемония объявления его хубилганом, подробно описанная П. С. Палласом в «Собрании исторических сведений о монгольских народностях». Представление нового хубилгана маньчжурскому императору было отложено из-за джунгаро-маньчжурских войн и состоялось лишь в 1736 году, сразу после завершения строительства монастыря Амарбаясгалант в честь предыдущего Богдо-гэгэна — Дзанабадзара; его сопровождал его собственный наставник, Манджушри-хутухта Агваанжамбалданзан.
В 1739 году Богдо-гэгэн основал в Урге тантрический дацан и отдельно храм для тантрических церемоний, руководил реставрацией и строительством других храмов. При нём постоянно состояли два адъютанта-китайца, приставленные по распоряжению императора. В 1745 году ввёл новый хурал, посвящённый Хаягриве. В 1750 году Манджушри-хутухта подарил ему построенный им монастырь на южной стороне Богдо-Улы. В 1756 году основал в столице дацан Дашчойнпэл. В 1775 году основал первую в Халхе школу цанида, специально создав для неё архитектурный проект, придумав костюмы лам и мелодии особых напевов в хуралы.[2]
Во время нового джунгарского восстания под руководством Амурсаны, в которой на стороне мятежников участвовал его старший брат Ренчиндорж, Богдо-гэгэн по личной просьбе богдыхана разослал во все четыре аймака Халхи своих представителей для успокоения народа, за что получил к собственному титулу приставку «благодетель живых существ» (амьтныг жаргуулагч). В 1757 году скончался во время эпидемии оспы. Позже новых хубилганов находили только в Тибете.
Напишите отзыв о статье "Богдо-гэгэн II"
Примечания
- ↑ [dharma.mn/index.php?option=com_content&view=article&id=192:tuuh&catid=56:tuuh&Itemid=104 II Богд Живзундамба Лувсандамбийдонмэ (1724—1757)]
- ↑ Ломакина И. И. Монгольская столица, старая и новая. — М.: Тов-во научных изданий КМК, 2006. — С. 20—23. — ISBN 5-87317-302-8.
Отрывок, характеризующий Богдо-гэгэн II
Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
