Боголепов, Дмитрий Петрович

Боголепов Дмитрий Петрович
Дата рождения:	30 июня (12 июля) 1885(1885-07-12)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	8 мая 1941(1941-05-08) (55 лет)
Место смерти:	Москва
Научная сфера:	экономика

Боголе́пов Дми́трий Петро́вич (30 июня (12 июля) 1885, Москва — 8 мая 1941, Москва) — русский и советский экономист и политический деятель.

Образование

Родился в Москве в семье потомственного почетного гражданина, учителя и инспектора училищ Тверской губернии Петра Андреевича Боголепова (сына сельского священника). Окончив в 1904 г. с золотой медалью 7-ю Московскую гимназию, поступил в Санкт-Петербургский политехнический институт. Проучившись там год, перешел на юридический факультет Московского университета, который закончил с дипломом I степени в 1909 г., и был оставлен на кафедре финансового права для приготовления к профессорскому званию. В 1913 г. сдал магистерский экзамен по финансовому праву и политической экономии и был утвержден в должности приват-доцента. Работу на юридическом факультете Московского университета совмещал с чтением курса лекций «Банковское дело» в Московском частном юридическом институте.

В партии большевиков

В 1907 г. вступил в РСДРП вместе с другими участниками марксистского кружка, среди которых были В.В. Оболенский, В.М. Смирнов, В.М. Фирсов и другие. В 1914—1915 гг. работал в социал-демократической фракции IV Государственной думы, затем сотрудничал в социал-демократических периодических изданиях. В 1917 году работал в «Социал-Демократе», «Правде» и др. большевистских газетах. Лично познакомился с В. И. Лениным во время проведения знаменитой Апрельской конференции в 1917 г., где Боголепов участвовал в работе комиссии по выработке тезисов.

После Октябрьской революции включился в активную работу в советских финансовых органах. Так, 17 ноября 1917 г. постановлением Совнаркома он был назначен помощником наркома финансов и директором департамента Государственного казначейства. Участвовал в работе Конституционной комиссии, выработавшей в июле 1918 г. первую Советскую Конституцию. В 1918 году входил в группу левых коммунистов. В 1919—1920 гг. был командирован сначала в наркомат финансов Украины, а затем в Туркестанскую республику для организации там банковско-финансовой структуры.

Ректор МГУ

В 1920 г., когда Советское правительство всерьез занялось реформированием системы высшего образования с целью поставить её под контроль государства, Дмитрий Петрович принял в этом активное участие.

План университетской реформы Наркомпроса заключался в замене традиционной системы управления университетами через Советы университетов и избиравшихся ими ректоров на новые коллегиальные органы, ведающие как учено-учебной, так и хозяйственно-административной жизнью Временные президиумы университетов. Председателем Временного президиума (или ректором) в Московском университете был назначен Боголепов.

Действия нового главы университета опирались на директивы В. И. Ленина, данные ему при личной беседе в конце 1920 г., сформулированные в воспоминаниях самого Дмитрия Петровича в трех пунктах: 1) наука только для бедных; 2) уничтожение «свободы преподавания», преподавательская работа «по нашим указаниям»; 3) улучшение материального положения работников МГУ.

Планы Наркомпроса по большинству позиций вызвали сопротивление основной массы профессоров и преподавателей университета. Для проведения в жизнь новых принципов Временный президиум оказался для его председателя органом чересчур консервативным, и он вскоре сформировал на его базе так называемый Малый президиум, сосредоточивший в своих руках основные полномочия. В своей борьбе с факультетскими собраниями Боголепов использовал им же созданную учебно-ученую комиссию во главе с проф. А. К. Тимирязевым (сыном знаменитого естествоиспытателя). Административно-хозяйственную комиссию возглавил проф. К. П. Яковлев.

В краткий период своего ректорства, Дмитрий Петрович и Временный президиум, на который он опирался, успели провести в жизнь следующие начинания: осенью 1920 г. была открыта первая партийная школа в Московском университете, положившая начало организованной системе партийного просвещения; в ноябре того же года было утверждено Положение о премировании ученых и организована Комиссия по улучшению быта и условий жизни ученых, профессоров и преподавателей; в самом начале 1921 г. на основании декрета Совнаркома «О плане организации факультетов общественных наук» получил новое развитие ФОН МГУ, где появилось 7 отделений: общественно-педагогическое, правовое, экономическое, внешних сношений, статистическое, литературно-художественное, этнолого-лингвистическое. Была оказана интернациональная помощь в организации Туркестанского университета. По декрету Совнаркома РСФСР от 10 марта 1921 г. при Наркомпросе учреждался Плавучий морской институт «для всестороннего и планомерного исследования северных морей», в работе которого активно участвовали ученые-зоологи Московского университета.

Однако методы излишнего администрирования не только вызывали сопротивление старой профессуры, но и создали Боголепову репутацию разрушителя науки, что вскоре привело к его отставке с поста ректора.

Научная работа после ректорства

В последующее время до 1931 г. он работал профессором МГУ, затем перешел в Институт советского права, где оставался до 1933 г. В дальнейшем совмещал научную работу в Институте национальностей при ЦИК СССР и в Научно-исследовательском финансовом институте при Наркомфине с педагогической работой в Институте народного хозяйства им. Г. В. Плеханова. Был членом экспертной комиссии ВАК.

Похоронен Дмитрий Петрович Боголепов в Москве на [novodevichye.com/dp_bogolepov/ Новодевичьем кладбище].

Отрывок, характеризующий Боголепов, Дмитрий Петрович

Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.