Боголеп Черноярский

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Боголеп Черноярский
Имя в миру

Борис Яковлевич Ушаков

Рождение

2 (12) мая 1647(1647-05-12)
Москва

Смерть

1 (11) августа 1654(1654-08-11) (7 лет)
Чёрный Яр

Монашеское имя

Боголеп (перевод греческого имени Феопрепий)

Почитается

в Русской православной церкви

В лике

преподобных

День памяти

24 июля (по юлианскому календарю)

Боголеп Черноярский (в миру Борис Яковлевич Ушаков; 2 мая 1647 — 1 августа 1654) — схимник, святой Русской православной церкви, почитается в лике преподобных, память совершается (по юлианскому календарю) — 24 июля и во второе воскресение по Пятидесятнице (Собор Всех святых, в земле Российской просиявших).



Жизнеописание

Родился в Москве в семье боярина Якова Лукича Ушакова и Екатерины Васильевой. В крещении был наречён Борисом в честь благоверного князя Бориса Владимировича. Его отец в 1651 году был назначен воеводой в Чёрный Яр. Житие рассказывает, что ребёнок с ранних лет был очень набожный: младенцем соблюдал посты в среду и пятницу, при звуках колокола плакал, показывая тем самым чтобы его несли в церковь.

Борис был очень болезненным: в 7 лет у него появилась язва на ноге, которая вскоре прошла, но началась новая болезнь, называемая «чечуй» (язвы на лице). Однажды он увидел странствующего монаха и был поражён его облачением. Борис попросил родителей постричь его в схиму, заявив, что после этого он выздоровеет. Родители согласились и Борис был пострижен в схиму с именем Боголеп (русский перевод греческого имени Феопрепий). Согласно житию, на следующий день после пострига он выздоровел, а ещё через день заболел «огневицей» (лихорадка) и скончался. В различных вариантах жития год смерти Боголепа различается — 1 августа 1654 или 1659 года (первая дата считается более соответствующей житийной истории). Боголеп был погребён рядом с церковью в честь Воскресения Господня, позднее над его могилой была построена часовня.

История почитания Боголепа Черноярского

Почитание Боголепа возникло вскоре после его смерти. День его памяти указан в Кайдаловских святцах (конец XVII века) и в «Описании о российских святых» (известно по спискам конца XVII—XVIII веков). Ему приписывали спасение Чёрного Яра от войск Степана Разина, от кубанских татар (1689, 1711) и от мора 1717 года. Первая икона святого отрока была написана в 1695 году иконописцем Иоанном, священником астраханской Богородице-Рождественской церкви, получившем, по преданию, после этого исцеление от болезни глаз.

В 1722 году Чёрный Яр посетил Пётр I, осмотрел могилу отрока и запретил петь панихиды над его гробом и приказал уничтожить часовню. В это же время была уничтожена и икона Боголепа, написанная Иоанном. В 1723 году императорским указом астраханский епископ Иоаким был смещён с кафедры, было указано направить его «в какую пристойно епархию викарием». Это связывают с событиями Астраханского восстания 1705—1706 годов, когда царские войска подошли к Чёрному Яру, то взбунтовавшиеся старообрядцы начали распространять среди население слух, что от царя-антихриста их спасёт отрок Боголеп. Несмотря на это, Иоаким поддерживал у себя в епархии почитание преподобного Боголепа. Напротив местное предание сообщает, что царь заинтересовался историей отрока и разрешил петь над его гробом панихиды.

В 1731—1732 годы Савва Татаринов, исполняя свой обет, данный после освобождения из калмыцкого плена, написал житие преподобного Боголепа. В 1736 году вместо деревянной Воскресенской церкви на средства московского купца И. П. Красносёлова в Чёрном Яре начали постройку каменного храма. В ходе строительства в 1741 году захоронение Боголепа включил в придел, освящённый во имя Иоанна Воина. Местная канонизация Боголепа состоялась во второй половине XVIII века. К середине XIX века берег Волги на котором стояла Воскресенская церковь был сильно подмыт, из церкви вынесли все святыни и в 1848 году по распоряжению архиепископа Евгения (Бажанова) пытались обрести мощи преподобного Боголепа, но они найдены не были. Весной 1849 года часть храма под которой находилось его захоронение обрушилась в Волгу.

Существовавшую местную канонизацию Боголепа подтвердил Поместный собор Православной Российской Церкви (1917—1918), включивший его имя в состав Собора всех святых, в земле Российской просиявших.

Напишите отзыв о статье "Боголеп Черноярский"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Боголеп Черноярский

– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.