Богоматеринство
Одним из главных христианских догматов, касающихся Девы Марии, является тот факт, что Она родила Иисуса Христа, второе Лицо Троицы, Бога-Слово во плоти, и таким образом, является Богородицей и Матерью Божией.
Под выражением «Матерь Божья» («Мать Бога») понимается не Мать Превечного Бога-Отца, у Которого не может быть ни матери, ни отца (в отличие от античных богинь, которые были матерями других божеств). Вместо этого, большинство христиан верят в то, что хотя Бог-Слово предвечно рождается от Бога Отца, но воплощается («рождается во плоти») Он от Девы Марии. Иными словами, у Богочеловека Иисуса Христа две природы: божественная - от Бога-Отца, и человеческая - от девы Марии.[1][2]
Содержание
Богословие
Признание того, что Дева Мария является матерью Иисуса Xриста, который обладает божественной и человеческой природой, связано с признанием того, что Иисус Христос является истинным Богом и истинным Человеком. Поэтому отрицание того, что дева Мария является матерью Иисуса Xриста, являющегося и Богом и Человеком, искажает идею Боговоплощения, и таким образом, подрывает сами основы христианства.
Святитель Кирилл Александрийский писал, что: «Я удивлён, что находятся те, кто сомневается в том, следует Пресвятую Деву называть Богородицей или нет. Ибо если Господь наш Иисус Христос есть Бог, как Пресвятая Дева, которая родила Его, не Богородица?»[3].
Известный богослов и историк христианства Ярослав Пеликан писал, что Богородица это «та, кто дала рождение тому, кто есть Бог» (англ. the one who gives birth to the one who is God).[4]
История появления термина
Первым известным примером признания в Марии Божией Матери было восклицание праведной Елизаветы при встрече с Марией: «И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне?» (Лк. 1:43). Причём, эти слова Елизавета говорит не по собственному разумению, а по внушению Св. Духа (Лк. 1:41). Важно иметь в виду, что Елизавета воскликнула «Матерь Господа», а не «Матерь Бога» (слово «Господь» в Библии может быть употреблено и по отношению к Богу, и по отношению к человеку) . В данном случае слово «Господь» относится к Иисусу Xристу, который, уже будучи зачат в чреве Марии, на тот момент уже обладал человеческой природой — в дополнение к своей божественной природе (которой Он, будучи Богом, всегда обладал).
Позднее, апостол Павел писал о том, что Единородный Сын Божий «родился от жены» (Гал. 4:4) и «явился во плоти» (1Тим. 3:16). Многие Святые Отцы II и III веков так или иначе свидетельствует о Богоматеринстве Марии. Так, святитель Игнатий Богоносец пишет: «Бог наш… по устроению Божию зачат был Мариею из семени Давидова, но от Духа Святого»[5], а Ириней Лионский указывает, что «Сам Он (=Бог), Слово, восстановляя в Себе Адама, справедливо получил рождение для восстановления Адама от Марии, Которая была ещё девою»[6].
Церковный историк Сократ Схоластик пишет, что наименование «Богородица» впервые встречается у Оригена: «А Ориген, в первом томе своих толкований на послание Апостола к Римлянам, объявил, почему она называется Богородицей, и подробно исследовал этот предмет»[7]. Вскоре это наименование стало широко встречаться в Александрийской богословской традиции, в частности святой Дионисий, епископ Александрийский писал в 265 году, выступая против учения Павла Самосатского: «Скажи, почему ты называешь Христа отличным человеком, а не Богом истинным и от всей твари поклоняемым вместе со Отцем и Святым Духом, воплотившимся от Святой Девы и Богородицы Марии?»[8]. Святитель Петр Александрийский учил об Иисусе Христе как о рождённом «от Святой Славной Владычицы нашей Богородицы…»[9]. Аналогично употребляли наименование Богородица и другие Отцы Церкви, такие как святитель Афанасий Александрийский (330 г.), святитель Епифаний Кипрский (кон. IV в.), Иоанн Златоуст (400 г.) и Августин. К концу IV века наименование «Богородица» стало фактическим критерием православного исповедания веры. Так, Григорий Богослов пишет (370 г.): «Если кто не признает Марию Богородицею, то он отлучен от Божества»[10]. Не менее решительно высказывается и преподобный Ефрем Сирин: «Кто отрицает, что Мария родила Бога, тот не увидит славы Божества Его»[11].
III Вселенский Собор
Наконец в 431 году наименование «Богородица» было догматически закреплено III Вселенским Собором: «Кто не исповедует Еммануила истинным Богом, и посему святую Деву Богородицею, так как Она по плоти родила Слово, сущее от Бога Отца, ставшее плотью, да будет анафема»[12]. Необходимость догматического признания Богоматеринства была вызвана ересью несториан, которые считали, что Мария родила простого человека Иисуса, в которого потом вселился Бог, и поэтому именовали её Христородицей.
Наиболее деятельным сторонником догмата о Богоматеринстве был святитель Кирилл Александрийский, которому противостоял Несторий. Так, Кирилл писал последнему: «Если слово и излилось из уст и, положим, оно распространилось уже в народе, этому ещё можно помочь пересмотром своих слов. Уверься, что лучшим делом в этом случае будет сказать соблазняющимся слово и назвать Святую Деву Богородицею…»[13]. Доказывая, что наименование «Богородица» имеет давнюю традицию, святитель Кирилл писал: «всегда… святая Дева Мария называется Богородицею. …я послал бы к вам много сочинений святых отцов, в которых можно найти не в одном, а во многих местах слова, коими исповедуется, что святая Дева Мария есть Богородица»[14]. В послании к Акакию, епископу Веррийскому, святитель Кирилл писал: «Из писаний отцов я вижу, что приснопамятный епископ Афанасий часто называет Её Богородицею; также блаженный отец наш Феофил и многие другие из святых епископов, жившие в разное время: Василий, Григорий, Аттик. Никто из учителей, разумеется православных, не боялся называть Её Богородицею, считая это истинным так же, как истинно, что Еммануил есть Бог»[15]. О том же он пишет и в послании к папе Целестину: «…Все, какие есть по всей вселенной православные епископы и миряне исповедуют, что Христос есть Бог и что Дева, родившая Его, есть Богородица…»[16].
Понятие «Богоматеринство» встречается в литургиях Фаддея и Марии[17] и Иакова Праведного.[18][19]
Распространение в различных течениях христианства
Принятие догмата о Богоматеринстве было ответным шагом на несторианское учение. С тех пор все христиане, за исключением несториан, признавали Деву Марию Богородицей. Лишь в новое время с появлением течений, отвергающих Троицу, часть людей, называющих себя христианами, отвергают Богоматеринство Марии. Таковые в общей сложности среди современных христиан составляют около 1,3 %[20].
См. также
Напишите отзыв о статье "Богоматеринство"
Примечания
- ↑ Carl E. Braaten and Robert W. Jenson Mary, Mother of God, 2004. — P. 84. ISBN 0802822665
- ↑ [www.ccel.org/ccel/schaff/npnf214.x.xvi.i.html The Canons of the Two Hundred Holy and Blessed Fathers Who Met at Ephesus.]// Critical Annotations on the text will be found in Dr. Routh’s Scriptorum Eccl. Opusc. Tom. II. [Ed. III.] p. 85.
- ↑ Кирилл Александрийский. Послание 1, к египетским монахам // PG 77:13B.
- ↑ Pelikan, Jaroslav Mary Through the Centuries. — Yale University Press, 1998. — P. 55. ISBN 978-0-300-07661-5.
- ↑ Игнатий Богоносец, свт. [tvorenia.russportal.ru/index.php?id=saeculum.i_iii.y_01_0301 Послание к ефесянам]. 18 / Перевод прот. П. Преображенского // Писания мужей апостольских. Рига, 1994. С. 307—316.
- ↑ Ириней Лионский, свт. Против ересей / Перевод прот. П. Преображенского // Творения. СПб., 1900; М., 1996Р. [archive.is/20120905094217/www.mystudies.narod.ru/library/i/irenaeus/3adv_haer/3ah21.htm Книга III, глава 21]. 10
- ↑ Сократ Схоластик. Церковная история. Саратов, 1911. М., 1996Р. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/History_Church/Sholastik/14.php Книга VII, глава 32]
- ↑ Послание к Павлу Самосатскому // ХЧ. 1840. Ч. 4. С. 12
- ↑ О времени страстей Христовых // ЖМП. — 1978. — № 12. — С. 75
- ↑ Greg. Nazianz. Ep. theol. 3
- ↑ Ephraem Syr. Sermo in Transf.
- ↑ ДВС. Т. 1. 1996. С. 407
- ↑ ДВС. Т. 1. 1996. С. 325
- ↑ ДВС. Т. 1. 1996. С. 151
- ↑ ДВС. Т. 1. 1996. С. 183
- ↑ ДВС. Т. 1. 1996. С. 159
- ↑ Addai and Mari, Liturgy of. // The Oxford Dictionary of the Christian Church. Cross, F. L., ed. — Oxford University Press. 2005
- ↑ John Witvliet The Anaphora of St. James // ed. F. Bradshaw Essays on Early Eastern Eucharistic Prayers, 1997
- ↑ [www.newadvent.org/fathers/0717.htm Divine Liturgy of St. James] // Translated by James Donaldson. From Ante-Nicene Fathers, Vol. 7. Edited by Alexander Roberts, James Donaldson, and A. Cleveland Coxe. (Buffalo, NY: Christian Literature Publishing Co., 1886.) Revised and edited for New Advent by Kevin Knight.
- ↑ Подсчёты сделаны на основе цифр, приведённых в статье en:List of Christian denominations by number of members, разделы «Nontrinitarianism — 27.5 million» + «Nestorianism — 0.6 million».
Литература
- Булгаков С. Н., прот. Купина Неопалимая: Опыт догматического истолкования некоторых черт в правосл. понимании Богоматери. П., 1927.
- Всесвятая: Правосл. догматическое учение о почитании Божией Матери: Сб. работ. [М.], 2001.
- ДВС = Деяния Вселенских Соборов: В 4 т. Казань, 1908—1912. СПб, 1996—1997 Р.
- Догмат о почитании Пресв. Богородицы и Приснодевы Марии: По Стефану Яворскому. М., 1872.
- Игнатий (Брянчанинов), свт. Изложение учения Православной Церкви о Божией Матери. СПб., 1868. Б. м., 1990 Р.
- Православное почитание Божией Матери. Вильмуассон; СПб., 1992.
- Сергий (Страгородский), патр. Почитание Божией Матери по разуму Святой Православной Церкви // ЖМП. 1973. № 9. С. 57-61.
- Bazyli Degórski, Boże Macierzyństwo Maryi a Sobór Efeski i Chalcedoński, „Dissertationes Paulinorum” 2 (1989) 5-16.
Отрывок, характеризующий Богоматеринство
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.