Богородичен

Богоро́дичен (др.-греч. Θεοτοκίον) — в православном богослужении то или иное молитвенное песнопение в честь Божией Матери: стихира, тропарь или седален. Богородичны входят в состав всех служб, помещены во всех богослужебных книгах, кроме Евангелия.

Богородичны часто завершают группы тропарей или стихир, как правило, после стиха: ("Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу,") «И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.»
В современных изданиях в Минеях часть богородичных распределена по гласам в четыре приложения в конце каждой книги:

1. Богородичны, пое́мые после стихир в воскресные и некоторые праздничные дни,
2. Богородичны, поемые после стихир в будние дни (здесь указываются дни седмицы),
3. Богородичны, поемые после тропарей (отпустительные) в воскресные и некоторые праздничные дни,
4. Богородичны, поемые после тропарей (отпустительные) будние дни (от меньших — здесь указываются дни седмицы).

Разновидность богородична «крестобогородичен» — гимн Богородице, который также относится и к Распятию Христа. В нём воспеваются душевные страдания Богородицы, стоя́щей возле Креста, на котором умирал Её единственный Божественный Сын. Крестобогородичны поются на вечерни во вторник и четверг, и на утрени в среду и пятницу — в дни, посвящённые празднованию Креста.

Богородичен воскресной малой вечерни в конце стихир на "Господи, воззвах" называется догматиком. Малый вход (с Евангелием) совершается на Божественной Литургии, при этом хор поет также богородичен, которым заканчивается воспевание блаженств.

Источники

• [www.magister.msk.ru/library/bible/comment/nkss/nkss24.htm Богословско-литургический словарь] // Настольная книга священнослужителя

Литература

• Васильев П. П. Богородичен // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Петровский А. В. [www.biblioteka3.ru/biblioteka/pravoslavnaja-bogoslovskaja-jenciklopedija/tom-2/bogorodichen.html Богородичен] // Православная богословская энциклопедия. — СПб.: Издание Петроград. Приложение к духовному журналу «Странник», 1901. — Т. 2.

Отрывок, характеризующий Богородичен

– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.