Богородский, Савва Осипович

Савва Осипович Богородский
Дата рождения:	1804(1804)
Место рождения:	село Станово, Мологский уезд, Ярославская губерния
Дата смерти:	26 ноября (8 декабря) 1857(1857-12-08)
Место смерти:	Киев, Киевская губерния
Страна:	Российская империя
Научная сфера:	правоведение, криминалистика
Место работы:	Университет Святого Владимира
Учёная степень:	доктор права
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Ярославская духовная семинария, Санкт-Петербургская духовная академия, Санкт-Петербургский университет

Савва Осипович Богородский (1804—1857) — российский криминалист-правовед, профессор университета Святого Владимира.

Биография

Савва Богородский родился в 1804 году в селе Станове Мологского уезда Ярославской губернии. Будучи сыном сельского дьячка, Богородский получил образование в Ярославской духовной семинарии, а потом в Санкт-Петербургской духовной академии, откуда, не окончив курса, в 1828 году был прикомандирован, в числе нескольких лучших студентов духовных академий, для изучения законоведения, ко II Отделению Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, в распоряжение Сперанского, который имел в виду приготовить таким путём научно образованных юристов. С этой целью, по ознакомлении с отечественным законоведением и прослушав курс наук в Санкт-Петербургском университете, Богородский в сентябре 1829 года был отправлен для дальнейшего образования в Берлин, где в течение трёх лет слушал лекции философских и юридических наук у лучших профессоров Берлинского университета (в том числе у Савиньи). В бытность Богородского в Берлине, по его почину, исполнен был русскими студентами перевод на немецкий язык комедии Грибоедова «Горе от ума», тогда ещё не напечатанной в России; этот перевод был издан Шнейдером^[кто?]. О жизни студентов за границей весьма любопытные сведения сообщены в пространном письме Богородского из Берлина от 26 октября 1830 года, адресованном одному из его родственников. Возвратившись из-за границы в сентябре 1832 г., Богородский в 1834 года сдал экзамен на доктора права и защитил диссертацию: «О философии уголовных законов у древних» (осталась не напечатанной).

6 июля 1835 года он был назначен в университет Святого Владимира в Киеве исправляющим должность ординарного профессора законов государственного благоустройства и благочиния, а в 1836 году утверждён в звании ординарного профессора по соединённым кафедрам законов благоустройства и благочиния и законов о финансах; в 1839 году он занял кафедру уголовных законов. Отличаясь обширной учёностью и высокими качествами ума, Богородский вёл дело преподавания серьёзно и вполне научно, сообщая слушателям многосторонние сведения. Рядом с профессорской шла административная деятельность Богородского; несколько раз он был деканом юридического факультета, три раза был избираем проректором университета и, по этому званию, часто исправлял должность ректора, а в 1837 году управлял Киевским учебным округом. Как администратор Богородский оказал большие услуги делу установления внутреннего порядка в университете и учебном округе. Между прочим, он составил проект устройства юридического факультета, впоследствии внесённый в проект общего устава университета Святого Владимира, Высочайше утверждённый 9 июня 1842 года. Им составлены также проекты: об устройстве механической школы при 2-й Киевской гимназии и земледельческих хуторов, об отмене семестров в университетах, о введении в гимназиях преподавания сельского хозяйства. Затем с 26 декабря 1837 года по 22 ноября 1839 года Богородский состоял цензором киевского цензурного комитета, а с этого числа по 7 декабря 1848 года управлял дирекцией 2-й Киевской гимназии и училищ Киевской губернии. В 1854 году, по выслуге 25-ти лет по учебной части, Богородский вышел в отставку, но с 30 апреля 1857 года, по ходатайству юридического факультета, советом университета вновь был приглашён на кафедру уголовных законов, на которой и оставался до своей смерти 26 ноября (8 декабря) 1857 года.

Незадолго до смерти Богородский представил в юридический факультет университета свой труд, представляющий собой добросовестную компиляцию по немецким источникам: «Очерк истории уголовного законодательства в Европе с начала ХVIII века», в котором, по отзыву факультета, «с обширной учёностью, полнотой и глубокой основательностью изложено постепенное развитие и современное автору состояние уголовного законодательства в Европе, объясненное самостоятельным взглядом автора и теоретическими исследованиями важнейших криминалистов Германии, Франции, Италии и Англии; это сочинение не только важно в учёном отношении, но может быть весьма полезным для государственных сановников, участвующих законосовещательно в образовании нашего уголовного законодательства». По определению факультета труд Богородского отпечатан на средства университета и вышел в Киеве в 1862 году. Напечатана ещё актовая речь Богородского: «Об успехах уголовного законодательства в Европе с начала XVIII столетия» (1852).

Богородский состоял с 1845 года членом Королевского общества северных антиквариев в Копенгагене.

Источники

• Богородский, Савва Осипович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=11689 Богородский Савва Осипович] // Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Богородский, Савва Осипович

– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.