Богородский, Фёдор Семёнович

Фёдор Богородский
«Братишка», 1932
Место рождения:	Нижний Новгород, Российская империя
Жанр:	сюжетный исторический
Учёба:	Леблан, Михаил Варфоломеевич, Архипов, Абрам Ефимович
Стиль:	социалистический реализм
Влияние на:	Дуленков, Борис Дмитриевич, Добролежа, Анатолий Тимофеевич, Чибисов, Леонид Константинович
Награды:
Звания:
Премии:

Богоро́дский Фёдор Семёнович (1895—1959) — советский живописец, большинство известных картин которого посвящено революционным матросам. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1946). Лауреат Сталинской премии второй степени (1946). Член РСДРП (б) с 1917 года.

Биография

Ранние годы

Фёдор Семёнович Богородский родился 21 5 (2 июня) 1895 год в Нижнем Новгороде в семье адвоката.

Учился в губернской мужской гимназии. С 12 лет обучался рисунку — сначала у местных художников В. А. Ликина и частной художественной студии Л. М. Диаманта, а в 1914—1916 годах в студии М. В. Леблана.

Московский университет

В 1914 году, окончив гимназию, уехал в Москву. В том же году поступил в Московский университет на юридический факультет.

Увлёкся футуризмом, дружил с В. Хлебниковым, Н. Н. Асеевым и В. В. Маяковским. В годы учебы выступал на эстраде танцором, а также в цирке, писал стихи.

В 1916 году впервые принял участие в художественной выставке — его работа «Портрет матери» выставлялась на XVI периодической выставке Нижегородского общества любите­лей художеств, открывшейся в начале марта.

Первая мировая война

В 1914 году Российская империя вступила в войну, началась мобилизация. Но студенты в армию не призвались, так как имели отсрочки для завершения образования. Однако в марте 1916 года в связи с нехваткой образованных кадров в армии в Российской империи был проведен первый призыв студентов (в Московском университете число обучавшихся студентов снизилось с 11 184 в января до 8 129 в ноябре 1916 года.) И хотя в марте 1916 года Фёдору Богородскому ещё не исполнился 21 год он был призван в армию. «Ранней весной 1916 года я был мобилизован и отправлен в Петроград на службу во флоте,» писал об этом времени сам Богородский в своих воспоминаниях. Он оказался матросом на Императорском Балтийском флоте. Через некоторое время ему удалось перейти из экипажа в авиационную часть императорского военно-воздушного флота, вначале вольноопределяющимся в авиации.

Во время службы в Петрограде вновь встретился с Маяковским, который служил там в Учебной автомобильной школе. Бывал у Маяковского в квартире на Надеждинской улице, виделся там с Лилей Брик.

Был назначен лётчиком в 35-й корпусный авиационный отряд в составе Особой армии. В июле 1917 года отряд участвовал в наступлении на Юго-Западном фронте. В своих воспоминаниях Богородский описывал приезд военного министра Керенского в его воинскую часть накануне наступления.

В сентябре 1917 летал на двухместными самолёте-разведчике «Фармане» в районе Скалат и Гримайлов. Осенью 1917 года его самолет был сбит немецкой артиллерией. Богородский выжил и попал на лечение в лазарет.

В январе 1918 года начал ходить на костылях. Долечивался в городе Дубно, недалеко от линии фронта. По инициативе ревкома был организован красногвардейский отряд, командиром которого стал Богородский. В феврале 1918 года был демобилизован как инвалид и выехал и Дубно в Москву с документами бельгийского летчика Морана.

Красный террор в Нижегородской губернии

В Москве работал в ВЧК. Недолго пробыв в Москве, был направлен на родину — в Нижний Новгород. Там Богородский был назначен председателем отдела по особо важным делам революционного трибунала Нижегородской губернии (сам трибунал возглавил А. В. Анохин). Захватившие власть большевики в декабре 1917 года отменили прежние суды и упразднили должность прокурора. На смену суду пришел революционный трибунал, который в своих действиях руководствовавшегося не правом и законом, а револю­ционной целесообразностью.

Решением губкома он был переведён в Нижегородскую губернскую ЧК по борьбе с контрреволюцией, возглавлял которую Яков Воробьёв — один из организаторов красного террора в Нижегородской губернии.

В октябре 1918 года участвовал в организации в Нижнем Новгороде красноармейского бала в бывшем «Бюрократическом клубе» по случаю первой годовщины Октябрьской революции.

С марта 1919 года — заведующий следственным отделом Нижегородской губернской ЧК.

Гражданская война на юге

В мае 1919 года был послан на фронт гражданской войны полит-ко­миссаром матросского отряда Донской военной флотилии. Затем флотилия объединилась с Северным отрядом Астраханско-Каспийской военной флотилии, которая была преобразована в Волжско-Каспийскую военную флотилию. Военкому Богородскому поручили в кратчайший срок сформировать отряд моряков-коммунистов для военных операций. Сражался на Волге, под Царицыном. В конце июня в одном из боёв Богородский был тяжело контужен. Лечился в Самарском госпитале. После излечения его демобилизовали и назначили заведующим особым отделом Оренбургской губернской ЧК по борьбе с контрреволюцией.

Нижний Новго­род

В январе 1920 года был откомандирован в Москву в ВЧК. Там он вскоре ходатайствовал о переводе его на работу в организации, связанные с искусством. Был направлен А. В. Луначарским в Н. Новгород на должность заведующего художественным отделом. Однако Нижегородский Губком назначил его начальником следственной части революционного военного трибунала Волжской области. Два года жил в родном доме (на улице Ульянова). Писал стихи в духе «левого», революционного футуризма (поэтический сборник Даёшь!, 1922).

В октябре 1920 был переведён на профсоюзную работу членом президиума Нижегородского губернского правления Всероссийского профсоюза Рабис. Был избран членом Нижегородского горсовета.

В октябре 1921 года был командирован в Москву на профсоюзную конференцию художников, где был избран членом президиума.

Учёба во ВХУТЕМАСе

В сентябре 1922 года 27-летний Богородский командируется в Москву для завершения художественного образования. А. Е. Архипов пригласил его в свою мастерскую во ВХУТЕМАСе на IV курс. Выпустил поэтический сборник «Даёшь!» (1922).

В 1922 вступил в художественное объединение «Бытие».

В 1922 году избиран депутатом Моссовета. (1922—1928)

В 1924 году вступил в Ассоциацию художников революционной России, самую широкую и влиятельную группировку 1920-х годов. Активно участвовал в работе объединения. Стараясь как можно шире отобразить новую жизнь, ассоциация организовывала своим членам творческие командировки в разные концы Советской России. В 1925 году Богородский ездил по Поволжью, Марийской и Чувашской республикам.

В 1925 вступил в художественное объединение «Жар-цвет».

В 1927 году во Вхутеине защитил диплом и получил от Наркомпроса направление на пенсионерскую поездку за границу.

Годы творчества

С 1928 по 1930 жил в Италии и Германии (пенсионерская поездка), долго гостил у Горького в Сорренто, с которым был земляком по Нижнему Новгороду. Написанный им портрет писателя не сохранился, известен по репродукциям.

В 1930 году вернулся в Россию, и в 1931—1937 часто бывал на ЧФ, вдохновляясь бытом и натурой (в 1931-1932 годах ездил по Черноморскому побережью).

Институт кинематографии

Заведующий кафедрой живописи и рисунка в Институте кинематографии (1938—1959), профессор (1939).

С начала войны активно работал в правлении МОССХа. 16 ноября 1941 года по решению правительства в числе 100 художников был эвакуирован из Москвы.

Осенью 1944 года был командирован в 5-ю воздушную армию.

Член-корреспондент АХ СССР (1947).

Председатель Правления МОСХа (1955—1958).

Игорь Грабарь писал о нем:

«Его повышен­ный жизненный тонус отра­жается на всём, к чему он прилагает руку».

Ф. С. Богородский умер 3 ноября 1959 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 4).

Творчество

Самые характерные произведения художника — изображения моряков Гражданской войны. Широко известна его серия портретов беспризорных.

Он стремился к эмоционально напряженной живописи, добиваясь соответствующей выразительности и эффектности.

Его ранним работам свойственно увлечение импрессионизмом, как французским, так и русским, а также — влияние кубизма, супре­матизма и футуризма.

В 1916 дебютировал в Нижнем Новгороде на XVI периодической выставке городского Общества любите­лей живописи, где внимание привлек его «Портрет матери». «Портрет матери» отличается ярко выраженным декоративным началом, орнаментальностью и угловатым рисунком.

Обучаясь в мастерской Архипова, воспринял у него принципы от­ношения к натуре, точность индивидуальной характери­стики в портрете, мощную живописную пластику. В этот период он создает серию портретов беспризорных, которая была хорошо принята; но поиски героически-романтических сюжетов, которых требовала эпоха, привели к обращению к собственному прошлому. Военноморские сюжеты определили всю дальнейшую тематику его главных картин.

В 1927 году написал картину «Матросы в засаде» (Третьяковская галерея), ставшую эталоном жанра героической картины. В 1928 картина была направлена на XVI Би­еннале в Венецию (автор поехал с нею). В Италии художник изучал сов­ременные живописные тече­ния, создал много пейзажей маслом, работал также в тех­нике акварели и темперы, изучал росписи Помпеев. После учебы в Италии его палитра посветлела и стала легче.

В 1930-е годы пишет серию полотен, основываясь на Черноморской натуре, но ряду работ этого плана свойственна идеализация. Также он возвращался к воспоминаниям молодости, написав романтический автопортрет «Братишка» (1932), ставшую романтическим олицетворением героя Гражданской войны. Затем Богородский отказывается от драматической аффектации, свойственной ранним работам, и ищет пути создания образов монументально-обоб­щенных, возвышенно-героиче­ских.

Во время Великой Отечественной войны создает картину «Слава павшим героям» (1945, ГТГ), заслужившую широкое признание. В пейзажных картинах отразился интимный мир художника.

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1946) — за картину «Слава погибшим героям !» (1945)
• заслуженный деятель искусств РСФСР (1946)
• орден Трудового Красного Знамени
• орден «Знак Почёта» (14.04.1944)
• медали

Ученики

Кузнецов, Леонид Трофимович

Библиография

• Богородский Ф. С. Мой творческий путь. М.,1931.
• Богородский Ф. С. Автомонография. М., 1938.
• Кравченко К. С. Ф. С. Богородский. М..1952.
• Полевой В. М. Федор Семенович Богородский. М.: Советский художник, 1956. 135 с, 2 л. ил.
• Двести лет Академии художеств СССР. Каталог выставки. — Л.-М.: Искусство, 1958. — с.214.

Библиография

• Богородский Ф. С. Мой творческий путь. М.,1931.
• Богородский Ф. С. Автомонография. М., 1938.
• Кравченко К. С. Ф. С. Богородский. М..1952.
• Полевой В. М. Федор Семенович Богородский. М.: Советский художник, 1956. 135 с, 2 л. ил.
• Двести лет Академии художеств СССР. Каталог выставки. — Л.-М.: Искусство, 1958. — с.214.

Ссылки

• [maslovka.org/modules.php?name=Content&pa=showpage&pid=73 На сайте Масловка]
• [www.ruscircus.ru/arhiv-press/bestfrends613 Верный друг цирка]
• [www.flickr.com/photos/27329899@N05/sets/72157625545418151/ Галерея работ]
• [www.vnikitskom.ru/antique/auction/36/13939/ Фотография]

Отрывок, характеризующий Богородский, Фёдор Семёнович

– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.