Богоявленский, Константин Васильевич

Константин Васильевич Богоявленский

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Константи́н Васи́льевич Богоявле́нский (17 (29) октября 1878, Самара — 20 марта 1942) — российский и советский инженер, автор первого известного проекта строительства Куйбышевского гидроузла. Выпускник Московского технического училища, глава Самарского технического общества, с 1910 по 1929 год занимался разработкой проекта сооружения крупного гидроузла на Средней Волге в районе Самарской Луки. Современниками характеризовался как «неутомимый агитатор и фанатик Волгостроя». Репрессирован, скончался в заключении, впоследствии реабилитирован.

Биография

Инженер-механик, в 1900 году окончил Петербургский институт, переехал на Дальний Восток. После окончания войны с Японией вернулся в Самару, где создал свою фирму, специализировавшуюся на работе с железобетоном.

Организовал в Самаре строительство канализационного коллектора и городской канализационной сети с применением железобетонных труб. Разрабатывал проект борьбы с Аннаевскими песками — отмелью, которая в начале XX века грозила отрезать Самару от Волги. Он предложил прорыть в песках канал, чтобы течение Волги размывало пески. Однако гласные Самарской городской думы сочли это предложение неэффективным.

В 1910 году окончил Императорское Московское техническое училище. Дипломной работой был проект Усинской электростанции. С 1913 года был руководителем Самарского отделения Русского технического общества.

С 1919 по 1929 год возглавлял созданную им комиссию по электрификации Волги, сначала действовавшую независимо, затем под эгидой научно-технического отдела Самарского губернского совета народного хозяйства.

Был арестован НКВД 31 декабря 1936 года, 9 августа 1937 года Военным трибуналом ПриВО приговорён к расстрелу по статьям 58-6 (шпионаж), 58-10 (контрреволюционная пропаганда или агитация) и 58-11 (контрреволюционная организационная деятельность) УК РСФСР.

По кассационной жалобе определением Верховного суда СССР от 28 сентября 1937 года расстрел был заменён 10 годами заключения в исправительно-трудовом лагере. Срок отбывал в Норильлаге, где был начальником проектного бюро лагпункта в Красноярске. Был вторично арестован 26 декабря 1940 года и 12 марта 1941 года осуждён судебной коллегией Красноярского крайсуда по статье 58-10 ч. 1 УК РСФСР. Приговорён к десяти годам заключения в исправительно-трудовых лагерях и 5 годам поражения в политических правах.

Скончался в Красноярском ИТЛ. Реабилитирован 6 апреля 1961 года постановлением Верховного суда ВС РСФСР (по другим данным, реабилитирован Верховным судом СССР 9 мая 1961 года). Фото Константина Васильевича не сохранились.

В 1937 году, в один день с К. В. Богоявленским, по тем же статьям был приговорен к 10 годам в лагерях его 30-летний сын, инженер Виктор Константинович Богоявленский. На следующий день, 10 августа 1937 года, вышло постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1339 «О строительстве Куйбышевского гидроузла на реке Волга…».

Проект Жигулёвского гидроузла

В 1910 году Богоявленский начал работу по проекту строительства гидроэлектростанции на Волге у Самарской Луки. Первоочередной своей задачей он ставил изучение энергетического потенциала Волги, технической осуществимости строительства гидроузла и анализ экономической эффективности. Его целью было обеспечение индустриального развития региона при помощи дешёвой энергии:

«…мы имеем… на Самарской Луке, благодаря исключительно благоприятным естественным условиям (геологическое строение Жигулей и Соколовых гор) единственное место, самой природой созданное для устройства плотины. Вообще в государственном масштабе это будет создание мощного центра энергии, распространяющего своё влияние на целые районы, лежащие в сотнях вёрст от Самары»

—

Позднее к работе подключился инженер Г. М. Кржижановский. В результате проект гидроузла включал строительство гидроэлектростанции и плотины в Жигулях, а также электростанции, канала и шлюзов в Переволоках, с общей мощностью 588,4 МВт и стоимостью 130 млн рублей в ценах 1913 года. В 1913 году проект широко обсуждался на заседаниях Самарского технического общества. Однако начинание успехом не увенчалось.

В апреле 1918 года Богоявленский выдвинул новую идею. Он предложил построить на Самарской Луке гидроэлектростанцию, которая использовала бы разницу уровня высот в 6 метров на деривационном спрямлении рек Уса— Волга. Возможность строительства плотины на Волге, впрочем, также упоминалась.

В начале следующего года самоорганизовалась Комиссия по изучению возможности сооружения гидроузла в составе 5 энтузиастов-инженеров: К. В. Богоявленского, его брата, А. В. Богоявленского, А. Ф. Ленникова, М. И. Гаврилова и Е. В. Лукьянова. Руководство Самарской губернии поддержало инициативу, официально сформировав в апреле 1919 года «Комиссию по электрификации р. Волги в районе Самарской Луки» во главе с К. В. Богоявленским при научно-техническом отделе Самарского губернского совета народного хозяйства. На работу комиссии было выдано 73 тысячи рублей.

В 1919—1923 годах экспедиция в составе 5 членов комиссии и 2 техников-топографов провела обследование водораздела между Усой и Волгой у Переволок и поймы Волги от Ставрополя до Самары, в местах, где было возможно строительство гидротехнических сооружений. Первые материалы о результатах с указанием задач и планах были отправлены в Центральный электротехнический совет (ЦЭС) уже 25 августа 1919 года.

Геодезические и гидрологические изыскания продолжались до 1923 года. Все работы, кроме бурения и топографических съёмок, проводились членами группы на общественных началах, в свободное от выполнения служебных обязанностей время. Велась большая просветительская работа с целью популяризации идеи электрификации Волги.

К 1924 году Комиссией был создан и обоснован проект Жигулёвского гидроузла в составе плотины на Волге с гидростанцией при ней, канала Ставрополь-Переволоки, ГЭС, шлюзов и плотоходов у Переволок. Общая мощность ГЭС предполагалась в 735,5 Мвт.

21 декабря 1927 года Константин Богоявленский выступал на заседании президиума губисполкома. Там он представил проект комплекса ГЭС на Самарской Луке, по которому 20 % стока направлялось бы в Переволокский гидроузел, а остальные 80 — в Жигулёвский. В постановлении губисполкома по поводу этого доклада говорилось: «Отмечая исключительную грандиозность и серьёзное значение проекта Волгостроя… сосредоточить на нём внимание не только правительственных учреждений, но и местных органов других губерний, заинтересованных в получении мощной энергии, а также и широких кругов трудящихся масс и общественности».

В 1928 году Константин Васильевич Богоявленский, которого позднее, признавая его исключительно большую роль в планировании строительства Жигулёвской ГЭС, охарактеризуют как «…неутомимого агитатора и фанатика Волгостроя», опубликовал брошюру «Волжская районная гидроэлектрическая станция. (К вопросу о Волгострое)». В ней излагался хорошо просчитанный с технической и экономической точки зрения проект комплекса из двух мощных гидроузлов — в основном русле Волги и в Переволоках. Расчёты Богоявленского показывали, что такой проект «не менее осуществим», чем уже возведённые к тому времени старая Асуанская плотина на Ниле, Панамский и Суэцкий каналы, и его реализация позволила бы «создать энергетическую базу в Поволжье, довольно быстро окупить вложения, принести несомненную пользу для республики». Среди причин необходимости строительства ГЭС Богоявленский называл и неустойчивую урожайность зерновых культур в Средневолжской области и, как следствие этого, низкий уровень экономического положения: «Проблема индустриализации… вплотную упирается в вопрос о дешёвых источниках энергии».

Богоявленский писал:

«Природа наградила нашу область специальной Самарской Лукой, скальным основанием для плотины, сама прорыла на 90 % Усинский канал, надо только закончить её работу… Но, увы, легче победить природу, чем инерцию привычных мыслей, пугающихся всего крупного, и только усилие воли тысяч смелых людей, поверивших в осуществимость этой технической идеи, может привести нас к осуществлению её. И первым этапом постройки явится составление серьёзного проекта, основанного на многолетних исследованиях ряда инженеров, экономистов и пр. Эта серьёзность изысканий — основное требование. Ряд ошибок на крупных работах стоит нам больших миллионов, только потому, что мы экономим на составлении проекта и на предварительных изысканиях маленькие тысячи»

Схему будущего гидроузла Богоявленский видел следующим образом. В районе «Жигулёвских ворот» устанавливалась плотина длиной 2800 м с глухим водосливом длиной 1280 м. В районе плотины сооружалась гидроэлектростанция, на которой устанавливалось 8-9 гидроагрегатов с рабочей высотой турбин около 11 метров и общей мощностью примерно в 150 000 кВт. Излишки воды направлялись в канал Ставрополь-Переволоки, использующий русло Усы. У Переволок должна была находиться вторая гидростанция мощностью до 370 000 кВт. Канал должен был быть судоходным, у плотины также должен был сооружён небольшой шлюз.

Не забыл Богоявленский и о сельском хозяйстве, созданное водохранилище и вырабатываемую ГЭС энергию предполагалось использовать для орошения Заволжья, являвшегося зоной рискованного земледелия из-за частых засух. Основную же энергию от ГЭС Богоявленский предлагал использовать для развития химической и механической промышленности, а также деревообделочного, текстильного и цементного производства. Потребность местных предприятий в энергии оценивалась им в 180 МВт. Среди возможных выгод от строительства подобного гидроузла Богоявленский называл: «…создание в области мощной промышленности. Сооружение гидроэлектростанции способствовало бы освоению несметных залежей гипса, известняка, мергеля, а расположенные вблизи Самары цементные заводы, алебастровые и каменные карьеры дадут возможность дёшево застроить нашу область и дадут материал на всю Нижнюю Волгу». А дешевая энергия позволит развивать в регионе энергоёмкие отрасли промышленности, «в частности — производство с.-х. орудий и автомобилей… азотной кислоты и её производных путём связывания азота воздуха», и наладить производство искусственных удобрений: «Нет сомнения, что у нас в Союзе с поднятием сельского хозяйства азотистые удобрения также найдут своё применение».

В январе 1929 года самарская комиссия была преобразована в научно-исследовательское бюро по изысканиям «Волгострой» при плановом отделе Средневолжского областного исполкома с участием в нём К. В. Богоявленского. Главным инженером стал А. В. Чаплыгин. О дальнейшей роли Богоявленского в работах по проектированию Куйбышевского гидроузла сведений не имеется.

Литература

• Богоявленский К. В. Волжская районная гидроэлектрическая станция. (К вопросу о Волгострое). — Самара: Гос. изд-во. Средневолж. краевое отд-ние, 1928. — 22 с.
• Носкова О. Л., Розенберг Г. С. [www.ssc.smr.ru/media/journals/izvestia/2012/2012_1_222_226.pdf История создания Куйбышевского водохранилища] // Известия Самарского научного центра Российской академии наук : журнал. — Самара: Самарский научный центр РАН, 2012. — Т. 14, № 1. — С. 222-226.
• Бурдин Е. А. [www.ssc.smr.ru/media/journals/izvestia/2010/2010_2_107_113.pdf Исторические аспекты и динамика развития российской гидроэнергетики в 1900-1980-х гг. (на примере Волжского каскада гидроузлов)] // Известия Самарского научного центра Российской академии наук : журнал. — Самара: Самарский научный центр РАН, 2010. — Т. 12, № 2.
• Бурдин Е. А. Гидростроительство в России: от Самарского Волгостроя к Большой Волге (1930-1980 гг.). — Ульяновск: УлГПУ, 2010. — 222 с. — ISBN 978-5-86045-392-0.

Отрывок, характеризующий Богоявленский, Константин Васильевич

Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.