Богров, Григорий Исаакович
Поделись знанием:
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
| Григорий Исаакович Богров | |
| Место смерти: |
Деревки, Минская губерния |
|---|---|
| Род деятельности: | |
| Язык произведений: | |
Григо́рий Исаа́кович Богро́в (1 [12] марта 1825, Полтава — 28 апреля 1885, Деревки, Минская губерния) — российский беллетрист, еврейской национальности.
Содержание
Биография
Григорий Богров родился в еврейской семье; занимался самообразованием; служил по откупу и другим коммерческим предприятиям, что дало ему богатый запас наблюдений.
Стал известен своими талантливыми автобиографическими [books.google.com/books?id=o88NAAAAIAAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=true «Записками еврея»], напечатанными первоначально в «Отечественных записках» (1871, 1872 и 1873), а затем вышедшими и отдельно (СПб., 1874).
Произведения:
- «Еврейский манускрипт. Перед драмой» (СПб., 1876) исторический рассказ
- «Бешеная» («Слово», 1877, № 8),
- «Мрачная странница» («Век», 1883, № 4),
- «Былое: I. Мариама. II. Мэри» («Восход», 1883, № 1—3)
- «Маниак» (ib., 1884, № 1—5).
Его попытка сатирически изобразить в романе «Накипь века» («Рассвет», 1879) молодое еврейское поколение совсем не удалась. В ряду русско-еврейских бытописателей Богров занимает одно из первых мест.
Выкрестился перед смертью[1][2][3]
Напишите отзыв о статье "Богров, Григорий Исаакович"
Примечания
- ↑ [rujen.ru/index.php/БОГРОВ_Григорий_Исаакович БОГРОВ Григорий Исаакович — Российская еврейская энциклопедия]
- ↑ Дудаков С. Ю. Этюды любви и ненависти. — М., 2003.
- ↑ [www.eleven.co.il/article/10688 Богров (Бех̄арав) Григорий] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
Библиография
- [books.google.com/books?id=o88NAAAAIAAJ&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=true «Записки еврея»]. — СПб.: типогр. В. Тушнова, 1874.
Литература
- Богров, Григорий Исаакович // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
- Богров, Григорий Исаакович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Богров, Григорий Исаакович
На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
