Богучарский-Яковлев, Василий Яковлевич

Василий Яковлевич Богучарский-Яковлев
Имя при рождении:	Василий Яковлевич Яковлев
Псевдонимы:	Б-ий; Б-ский, В.; Базилевский, Б.; Базилевский (В.Богучарский), Б.; Богучарский; Богучарский, В.; Богучарский, В.Я.; Богучарский (В.Базилевский), В.Я.; Бывалый; В.Б.; В.Я.; В.Я.Б.; Г.К.; Зубков, В.; Любитель; Р.Н.; С-в; Я.; N.N.; N.X.
Дата рождения:	20 февраля (4 марта) 1860(1860-03-04)
Место рождения:	Богучар, Воронежская губерния, Российская империя
Дата смерти:	8 мая (21 мая) 1915(1915-05-21) (55 лет)
Место смерти:	Петроград, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	прозаик, журналист, публицист, издатель, редактор, историк революционного движения в России, археограф, переводчик, общественный деятель.
Годы творчества:	1884—1915
Язык произведений:	русский

Васи́лий Я́ковлевич Богуча́рский (настоящая фамилия Я́ковлев) (20 февраля [4 марта] 1860, г. Богучар, Воронежская губерния — 8 [21] мая 1915), Петроград — писатель, журналист, публицист, издатель, историк революционного движения в России, археограф, переводчик, редактор журналов «Былое» и «Минувшие годы». Политический деятель: народник, легальный марксист; общественный деятель.

Биография

Василий Яковлевич Богучарский — основной псевдоним Василия Яковлевича Яковлева. Он родился в городе Богучар, Воронежской губернии в семье чиновника, мелкопоместного дворянина Якова Васильевича Яковлева. Дворянство получил ещё дед будущего историка — Василий Яковлевич Яковлев, участник Отечественной войны 1812 года. Василий в двенадцать лет поступил в Михайловскую Воронежскую военную гимназию, которую закончил в 1879 году. Здесь он впервые участвовал в гимназических революционных кружках.

В этом же году юноша поступил в петербургское Константиновское военное училище. Тут он вошёл в народовольческий кружок и поддерживал связи с «Народной волей». По окончании учёбы в 1880 году в интересах партии он попросил назначения на службу в Восточную Сибирь. Так он стал старшим хорунжим в казачьих войсках Амурского полка. Вскоре его направляют с дипломатической миссией в Китай и награждают орденом Станислава III степени.

В 1884 году Василий Яковлевич продолжил военную карьеру в Петербурге в канцелярии Главного управления казачьих войск c чином поручика, однако вскоре был арестован за связи с народовольцами, поскольку его адрес был найден при аресте Г. А. Лопатина, а его однокашник по Константиновскому училищу и земляк-воронежец Д. Элиава на допросе указал на него как на участника военных кружков партии.

В декабре 1884 года Василий Яковлевич был помещён в Петропавловскую крепость, в июле 1885 года по этапу он был отправлен на три года в Туринск, Тобольской губернии. Здесь будущий историк знакомится с Джорджем Кеннаном и помогает ему в собирании материалов для исследования быта русских политических ссыльных. Тут он впервые начинает заниматься сбором исторических материалов и редактировать полурукописный «Улусный сборник», где помещает главным образом воспоминания ссыльных народников.

За протесты против условий содержания ссыльных Богучарского переводят в Сургут, а потом в Якутскую область. Срок наказания был продлён ещё на два года. В это время он выступил в качестве журналиста «Сибирской газеты». По окончании ссылки в 1890 году Богучарский поселился в Воронеже и жил в нём с перерывами до конца 1890-х годов, участвуя в местной газете «Воронежский телеграф». В 1892 году он выезжает за границу для поиска и сбора в эмигрантских архивах подлинных документов по истории революционного движения в России в XIX в. Ему удалось привести в Воронеж ценные эмигрантские документы. Эти материалы и материалы, собранные в Сибири, стали основой многих исторических исследований историка.

В 1893—1894 годах Богучарский участвует в организационных мероприятиях партии «Народное право». В 1895 году он женился на Эмилии Венцеславовне Покорни. Молодая семья живёт периодами в Воронеже и Москве. С 1896 года было разрешено постоянное проживание в Москве. С 1897 года проживание разрешено и в Петербурге, тем не менее, большую часть времени Богучарский проводит в Воронеже.

В середине 1890-х годов Богучарский принял участие в редактировании «Смоленского вестника», он публикуется во многих столичных газетах и журналах. Отдельным изданием вышли его работы «Георг Вашингтон и основание Северо-Американских соединённых штатов» (М., 1895), «Маркиз Лафайет — деятель трёх революций» (М.), перевод «Краткой истории английского народа», Грина (1897). Ещё один перевод — «Общественные проблемы» Генри Джорджа (1897) не смог быть напечатан. Постановлением комитета министров по представлению цензора Н. М. Соколова была уничтожена и другая его книга: «Три западника 40-х годов» (Чаадаев, Белинский и Герцен, СПб., 1902). Несколько статей Богучарского были напечатаны в «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона».

К исходу спора марксистов и народников Богучарский примкнул к легальным марксистам и с 1897 года принимал участие в марксистском ежемесячнике «Новое слово», где был провинциальным обозревателем. Помимо этого публиковался также в «Северном курьере», в ранних марксистских журналах «Начало» («Из протоколов действительности», «Что такое „земледельческие идеалы“?»), «Образование» (журнальный обозреватель и «Хроника русской жизни»), «Жизнь», «Мир Божий», где в 1900-х годах напечатал несколько работ по истории общественно-политических движений в России.

В 1900 году Богучарский вновь работал за границей с архивами русской эмиграции, в Брюссельском свободном университете он также прослушал курс общественных наук. Он работал в Британском музее и парижских архивах. В Штутгарте и Париже начинает выходить его «Русская историческая библиотека». В поисках уникальных документов Богучарскому помогал библиограф-эмигрант В. Л. Бурцев, П. Н. Милюков и А. В. Пешехонов. Будучи за рубежом, Богучарский написал для газеты «Искра» работу «О старом и новом», прочитав которую, Вера Засулич и В. И. Ленин отправили на рассмотрение Г. В. Плеханова. В конце концов, пройдя тройную проверку, работа Богучарского появилась в марксистском научно-популярном журнале «Заря», № 1, апрель 1901 года.

Однако год спустя Василий Яковлевич становится весьма деятельным участником либерального движения. Так в 1902—1905 годах он принимал весомое участие в эмигрантском журнале П. Б. Струве «Освобождение». Он был в числе инициаторов создания «Союза Освобождения» (1904 год). В 1905 году Богучарский выходит из «Освобождения» вместе с Е. Д. Кусковой и С. Н. Прокоповичем, организовав совместную группу «беззаглавцев» с еженедельником «Без заглавия» и газетой «Товарищ». По своим политическим воззрениям публицист был близок к Е. Д. Кусковой. Кроме этого Богучарский был сотрудником газеты «Наша жизнь».

Василий Яковлевич был в числе тех, кто был в курсе инициатив священника Гапона в связи с организацией последним манифестации рабочих 9 января 1905 года к Зимнему Дворцу, вызвавшими события Кровавого воскресения. Именно ему Гапон принёс 6 января текст петиции рабочих Николаю II для окончательной правки текста обращения, но Богучарский отказался это сделать ввиду того, что текст петиции уже был подписан несколькими тысячами рабочих.

По утверждению Дмитрия Галковского, Л. М. Искры, «Богучарской энциклопедии» Василий Яковлевич был масоном — членом ложи «Великий Восток народов России», куда помимо него входили Е. Д. Кускова и С. Н. Прокопович, числившийся руководителем ложи. Помимо политических связей Богучарского долгие годы объединяла дружба с публицистом и литературным критиком демократического направления Владимиром Кранихфельдом.

Редактор «Былого»

Но наибольшую известность Богучарскому принесли его исторические исследования революционных и общественных движений в России XIX века. В 1905 году выходит совместный труд Богучарского, В. И. Семевского и Щёголева «Общественные движения в России в первую половину XIX века. Том 1. Декабристы». А в конце 1905 года историк-пушкинист П. Е. Щёголев задумывает издание ежемесячного историко-революционного журнала, воспользовавшись для этого идеей непериодических сборников В. Л. Бурцева «Былое», издававшихся в Лондоне.

Было заключено соглашение с Бурцевым и с Богучарским о совместном издании журнала. Издательскую поддержку изданию предложил известный предприниматель-миллионер Н. Е. Парамонов. Поскольку участие Бурцева в делах редакции носило номинальный и случайный характер, руководство журналом осуществляли Богучарский и Щёголев. Они были знакомы давно, поскольку Щёголев был родом из Воронежа, а в 1890—1895 гг. оба жили в этом городе. Щёголев был семнадцатью годами младше Богучарского.

Журнал «Былое» начал выходить в январе 1906 года, но по мере спада революционной активности и начавшихся репрессий правительства журнал было выпускать всё сложнее. Ценой огромных усилий редакторам удалось дотянуть издание до конца 1907 года. Журнал был закрыт в октябре, вместо двух заключительных номеров журнала в ноябре и декабре 1907 года вышли два выпуска исторических сборников «Наша страна». Редакторы решают несколько реорганизовать издание в новых условиях. Наиболее острые материалы откладываются до лучших времён. Новый журнал «Минувшие годы», несмотря на все редакционные ухищрения, продержался всего один год (1908), при том, что несколько уже вышедших номеров были арестованы и уничтожены. Бурцев возобновляет заграничное издание «Былого» в Париже, а Богучарский выпускает в России исторический сборник «О минувшем». На родине издание «Былого» возобновилось стараниями Щёголева уже после смерти Богучарского летом 1917 года.

Журналы «Былое» и «Минувшие годы», сборник «О минувшем» печатали большое количество уникальных материалов и источников по истории революционного движения XIX века, мемуары революционеров, секретную переписку жандармского управления и т. д. Здесь публикуются обращения Шлиссельбургского комитета от лица бывших узников и политзаключённых за подписью Н. Ф. Анненского, В. И. Семевского и самого Богучарского. Журналы имели огромную популярность среди читателей, тираж «Былого» в 1906—1907 годах достигал 30 тыс. экз.

В конце 1908 года Богучарский принимал участие в редактировании еженедельной газеты «Правда жизни», с начала 1909 года редактирует ежедневную газету «Наша газета». Лето этого года он провёл в Финляндии, где была написана статья о «Священной дружине». После завершения статьи Богучарский отправился на отдых в Ташкент. Судебное преследование по делам «Былого» тянулось долго, пока, в конце концов, Щёголев не оказывается в Петропавловской крепости сроком на два года. Богучарский, возвратившись поздней осенью в Петербург, также арестовывается и помещается в тюрьму на месяц, после чего высылается на три года в Вологодскую губернию, единственное, что ставилось ему в вину — переписка с В. Л. Бурцевым.

Ссылка заменяется высылкой за границу, с февраля 1910 года по январь 1913 года Богучарские жили в Болгарии. Там Василием Яковлевичем написаны «Активное народничество», «Герцен» и другие статьи. Из-за границы Богучарский высылает свои работы для юбилейного издания «Великой реформы» И. Д. Сытина (1911 год). В 1913 году историку было разрешено вернуться в Россию. Не имея собственного журнала, он публикуется в журнале В. И. Семевского «Голос минувшего», в «Современнике», где он вместе со Щёголевым вёл историко-культурный отдел. С 1913 года и до конца жизни Богучарский принимал участие в работе Вольного экономического общества в качестве учёного секретаря.

Умер Василий Яковлевич в 1915 году и похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища.

Богучарский-историк

Перу Богучарского принадлежит несколько оригинальных исследований по истории политического и революционного движения в России. Среди них первое место принадлежит работе «Государственные преступления в России в XIX веке» (том 1 — правительственные сообщения за 1825—1876; т. 2 и 3 — процессы народников 1877, Штутгардт, Париж, 1903-05) и 3 тома «Приложений» — материалов нелегальной печати («Материалы для истории революционного движения в России в 60-х гг.» Им опубликованы ценные первоисточники по истории революционного народничества 1860—1880-х гг., найденные им в архивах революционной эмиграции: «Революционная журналистика 70-х гг.»; «Литература партии „Народной воли“», Париж, 1905). Книги были переизданы им в России в 1906 году.

Большинство трудов В. Я. Богучарского не потеряло актуальности до нашего времени. В книге «Активное народничество 70-х годов» (1912) Богучарский пытается найти идейную преемственность славянофильства и народничества; в работе «Из истории политической борьбы в 70-х и 80-х гг. XIX века. Партия „Народной воли“, её происхождение, судьбы и гибель» (1912) объясняет обращение народников к терроризму правительственными репрессиями. Богучарский последовательно излагает развитие революционно-демократического движения, воссоздаёт картину возникновения народничества и нелегальных кружков, показывает главные идейные течения в революционной теории и практике. Он не принимает методов «Народной воли», но восхищается высокими человеческими качествами её руководителей. Одновременно он усматривает некий аполитизм и социальный утопизм в воззрениях вождей народнической мысли.

По определению Е. Е. Колосова Богучарского можно считать летописцем народничества.

Адреса в Санкт-Петербурге

С 1899 года семья Яковлевых проживала в Петербурге по адресу: 8-я Рождественская улица, позднее переехав на Ямскую улицу, дом 25, квартира 8. Редакция журнала «Былое» располагалась по адресу: Спасская улица, дом 25, квартира 20. В конце 1906 года редакция журнала переехала на улицу Знаменскую, дом 19.

Библиография

• «Георг Вашингтон и основание Северо-Американских соединённых штатов». — М., 1895 г.;
• «Маркиз Лафайет — деятель трёх революций». — М.: 1899 г.;
• Дж. Р. Грин — «Краткая история английского народа», пер. с ан. — 1897 г.;
• Генри Джордж — «Общественные проблемы», пер. с ан. — 1897 г. (не опубликовано);
• «Три западника 40-х годов», (Чаадаев, Белинский и Герцен) — СПб., изд. О. Н. Поповой, 1901 г., 391 с.; (книга уничтожена).
• «Из прошлого русского общества» — СПб, 1904;
• Общественные движения в России в первую половину XIX века. Том 1. Декабристы. СПб., Книгоиздательство М. В. Пирожкова, 1905 (Совместно с В. И. Семевским и П. Е. Щёголевым);
• «Литература партии „Народной воли“», Париж, 1905.
• «Кровавый синодик. Смертная казнь по политическим делам в России» — СПб, 1906;
• «Из истории политической борьбы в 70 и 80-х гг. XIX века. Партия „Народной воли“, её происхождение, судьбы и гибель» — М., 1912;
• «Активное народничество 70-х гг.» — М., 1912;
• «Комитет министров в царствование императора Николая I» СПб., 1903 г. (для сборника «К правде» в изд. Прокоповича, но запрещена в 1903 г. и имеется в отдельных оттисках);
• «Александр Иванович Герцен», (биография) — СПб, 1912;
• «Яков Иванович Ростовцев», в сборнике «Великая реформа», т. 5. — М., 1911.
• «Государственные преступления в России в XIX веке». Сборник извлеченных из официальных изданий правительственных сообщений. В 3-х т. Т. 1. (1825—1876) — СПб, Русская скоропечатня, 1906. — 347 стр. Серия «Русская историческая библиотека»; Т. 2. Сборник политических процессов и других материалов, относящихся к истории революционных и оппозиционных движений в России (1877 год); Т. 3. Сборник (Процесс 193-х) / Сост. под ред.: Б. Базилевский. — С.-Пб.: Донская Речь, 1906.
• «Материалы для истории революционного движения в России в 60-х гг.» — СПб.

Литература

• Кранихфельд, В. П. — В. Я. Яковлев-Богучарский. По материалам департамента полиции и по личным воспоминаниям. — «Былое», № 1 и 2, 1917;
• Кускова Е. Д. — Памяти живой души. «Голос минувшего», № 7—8, 1915;
• Майнов, И. И. (Саратовец) — На закате народовольчества (памяти В. Я. Богучарского). — «Былое», книги 5—6 (1918), книга 18 (1922), книга 20—22 (1923).
• Искра Л. М. — В. Я. Яковлев-Богучарский (К истории жизни и деятельности) / Л. М. Искра, М. Д. Карпачев // Вопросы отечественной и всеобщей истории в трудах русских историков XIX — начала XX века. / Воронеж. гос. ун-т.- Воронеж, 1983. — С. 44-54;
• Болотина А. В. — В. Я. Богучарский по архивным материалам и в воспоминаниях современников // Страницы истории и историографии отечества: Сб. науч. тр. — Воронеж, 2001. — Вып. 3. — С. 49-84.
• Лурье Ф. М. — Хранители прошлого. Журнал «Былое»: история, редакторы, издатели. / Л.: Лениздат, 1990 г. — 255 с., (ил.) (Голоса революции).

Ссылки

• Яковлев, Василий Яковлевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Богучарский-Яковлев, Василий Яковлевич

Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.