Бог правду видит, да не скоро скажет

Бог правду видит, да не скоро скажет
Жанр:	рассказ
Автор:	Лев Николаевич Толстой
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1872
Дата первой публикации:	1872, журнал «Беседа»
Текст произведения в Викитеке

«Бог пра́вду ви́дит, да не ско́ро ска́жет» — рассказ Льва Толстого о прощении. Написан для «Азбуки», впервые опубликован в 1872 году в журнале «Беседа». Одно из произведений писателя, которые сам он считал лучшими в своём творчестве.

Название рассказа представляет собой русскую пословицу.

История

Сюжет о человеке, несправедливо обвинённом в убийстве, отбывшем многие годы на каторге, но впоследствии простившем реального убийцу, встречается в 4 томе романа «Война и мир». Пьер Безухов слышит, как Платон Каратаев рассказывает свою любимую историю «о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью». Рассказ производит впечатление на Пьера:

Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это-то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.

Сюжет рассказа является также иллюстрацией к изречению Платона Каратаева «Где суд, там и неправда».

Впоследствии Толстой обработал данный сюжет, написав в апреле 1872 года рассказ «Бог правду видит, да не скоро скажет». Взяв в качестве названия пословицу, Толстой реализовал свою давнюю мечту, о которой писал ещё в 1862 году:

Давно уже чтение сборника пословиц Снегирёва составляет для меня одно из любимых — не занятий, но наслаждений. На каждую пословицу мне представляются лица из народа и их столкновения в смысле пословицы. В числе неосуществимых мечтаний мне всегда представлялся ряд не то повестей, не то картин, написанных на пословицы.

Впервые рассказ был опубликован в 1872 году в №3 журнала С. А. Юрьева «Беседа», затем включён в «Третью русскую книгу для чтения».

Сюжет

Молодой купец Иван Дмитриевич Аксёнов из Владимира едет на ярмарку в Нижний. По дороге он ночует с другим купцом, которого ночью убивают. Поскольку в доме не было других людей, в убийстве обвиняют Аксёнова. Его наказывают кнутом и ссылают на каторгу в Сибирь. Аксёнов невиновен, однако понимает, что никому не может это доказать: «Видно, кроме бога, никто не может знать правды, и только его надо просить и от него только ждать милости». Он проводит на каторге 26 лет, его знают как смиренного и набожного человека.

На каторгу прибывает новый заключённый, Макар Семёнович, ему около 60 лет. Он оказывается из Владимира и при знакомстве оговаривается, что уже встречал Аксёнова. Иван Дмитриевич начинает подозревать, что в убийстве виноват Макар Семёнович. Однажды он видит, что Макар Семёнович тайно роет под нарами подкоп, а землю днём выносит на улицу. Когда тюремщики обнаруживают подкоп, Аксёнов сначала хочет отомстить Макару Семёновичу, однако затем при допросе не выдаёт его.

Ночью Макар Семёнович признаётся Аксёнову, что это он убил тогда купца и подбросил Аксёнову окровавленный нож. Аксёнов прощает убийцу, говоря: «Бог простит тебя; может быть, я во сто раз хуже тебя!» — и обретает мир в душе. Макар Семёнович сознаётся начальству в убийстве, однако к моменту оправдания Аксёнов уже умирает.

Варианты текста

Издатель Толстого В. Г. Чертков в письме Толстому от 31 января 1885 года отметил неудачное, по его мнению, место в рассказе: на вопрос начальника, кто из арестантов устраивал подкоп, Аксёнов, несмотря на репутацию правдивого человека, отвечает: «Я не видал и не знаю». Тем самым, по мнению Черткова, «Аксёнов... прибегает к сознательной лжи ради спасения своего товарища, между тем самый этот его поступок производит впечатление высшего подвига его жизни. И таким этот поступок мог бы остаться и при освобождении его от обмана... Если вы не находите, что ошибаюсь, то, Лев Николаевич, вы доставили бы мне настоящее счастье, если б немножко изменили это место сами для лубочного издания».

Толстой согласился на то, чтобы Чертков переделал данное место, и в издании издательства «Посредник» 1885 года, наряду с несколькими другими мелкими исправлениями, ответ Аксёнова звучал так:

Не могу сказать, ваше благородие. Мне Бог не велит сказать. И не скажу. Что хотите со мной делайте — власть ваша.

Один из рецензентов издания в петербургской газете «Новости» отметил сомнительность данной переделки: «В этом, несомненно, проглядывает заботливое охранение народной нравственности. На наш взгляд заботливость излишняя. Народ — не ребенок, он достаточно опытен в жизни, прекрасно сумеет отличить ложь безнравственную от лжи, служащей во спасение ближнему».

Вопрос о том, насколько закономерна была правка Черткова и соответствует ли она логике сюжета рассказа, рассматривается современными толстоведами Хью Маклейном и Гэри Джаном.

В СССР текст рассказа публиковался преимущественно в первой версии, в т.ч. в Юбилейном собрании сочинений Толстого.

Оценка Толстого

Толстой высоко оценивал свой рассказ и считал его одним из лучших в своём творчестве. В записях литературоведа и театроведа С. Н. Дурылина, встречавшегося с Толстым, в ответ на вопрос, «какое из своих произведений Лев Николаевич считает лучшим с чисто художественной точки зрения?» писатель отвечает: «Бог правду видит, да не скоро скажет».

В трактате «Что такое искусство?» рассказ упоминается в следующем контексте:

…свои художественные произведения я причисляю к области дурного искусства, за исключением рассказа «Бог правду видит», желающего принадлежать к первому роду, и «Кавказского пленника», принадлежащего ко второму.

При этом «первый род» хорошего искусства определяется им там же как «искусство, передающее чувства, вытекающие из религиозного сознания положения человека в мире, по отношению к богу и ближнему,— искусство религиозное».

Комментируя данный трактат, философ Лев Шестов замечает, что «…он на самом деле превосходно понимает, что никогда его "Кавказский пленник" или "Бог правду знает, да не скоро скажет" (только эти два рассказа из всего, что им написано, относит он к хорошему искусству) — не будут иметь для читателей того значения, которое имеют не только его большие романы — но даже "Смерть Ивана Ильича".»

Критика

Хью Маклейн, исследователь творчества Толстого, отмечает, что в рассказе есть по меньшей мере две ошибки, возможно, возникшие по недосмотру автора:

• Жена Аксёнова, несмотря на то, что он признался ей в своей невиновности, после его осуждения ни разу не делает попытки связаться с ним за все 26 лет, проведённые им на каторге.
• Фраза «На другой день, когда вывели колодников на работу, солдаты приметили, что Макар Семенов высыпал землю, стали искать в остроге и нашли дыру» подразумевает, что солдаты знали, кто именно вырыл подкоп, — однако непонятно тогда, почему начальник затем допрашивает арестантов и Аксёнова, пытаясь это выяснить.

Структурный анализ сюжетной линии рассказа дан в работе Гэри Джана.

Переводы

Рассказ Толстого переведён на множество языков мира.

• Махатма Ганди, считавший себя учеником Толстого, перевёл несколько его народных рассказов рассказов на гуджарати и опубликовал их в 1905 году в «Индиан опинион». Это были рассказы «Бог правду видит, да не скоро скажет» (под названием «Бог любит правду»), «Сказка об Иване-дураке и его двух братьях», «Чем люди живы» (индийское название «Нить жизни») и «Много ли человеку земли нужно?» (индийское название «Алчность»).

Иллюстрации

• Русский художник В. И. Суриков, высоко ценивший творчество Толстого, в 1882 году создал две иллюстрации (сепия) к его рассказу: одна изображает арест купца Аксёнова, другая показывает острог и раскаяние Макара Семёновича.

Экранизации

• В 1916 году был снят одноимённый фильм по рассказу. Режиссёр Николай Ларин, оператор Александр Левицкий, в ролях Николай Салтыков, Владимир Карин-Якубовский, Мария Кемпер. В фильме четыре части: «Кровь», «На ложном пути», «Чужая ноша», «Правда, как солнце».

Ссылки

• [www.rvb.ru/tolstoy/01text/vol_10/01text/0205.htm «Бог правду видит, да не скоро скажет» в Собрании сочинений Льва Толстого в 22 томах] («Русская виртуальная библиотека»)
• [www1.umn.edu/lol-russ/PopLit/tolstoy's_god_sees_the_truth,_but_waits.htm Gary R. Jahn. A Structural Analysis of Leo Tolstoy's 'God Sees the Truth, But Waits]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Бог правду видит, да не скоро скажет

– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.