Боденхеймер, Макс Исидор
| Макс Боденхеймер | |
| Max Bodenheimer | |
 Макс Боденхеймер (первый слева) с другими членами сионистской делегации в Иерусалиме, 1900 год | |
| Имя при рождении: |
Макс Исидор Боденхеймер |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Основные идеи: | |
| Род деятельности: |
Директор Еврейского национального фонда |
Макс Исидор Боденхе́ймер (нем. Max Isidor Bodenheimer, 12 марта 1865, Штутгарт — 19 июля 1940, Иерусалим) — идеолог и практик сионизма, один из основателей Всемирной сионистской организации, второй директор Еврейского национального фонда.
Содержание
Биография
Юность и начало политической деятельности
Макс Исидор Боденхеймер родился в 1865 году в Штутгарте. С 1884 по 1889 год он изучал юриспруденцию в университетах Тюбингена, Страсбурга, Берлина и Фрайбурга. С 1890 года он начал адвокатскую практику в Кёльне и продолжал её до 1933 года.
В 1891 году Боденхеймер опубликовал статью «Являются ли русские евреи народом?», а затем брошюру «Куда с русскими евреями? Сирия как убежище для русских евреев», содержавшую призыв к переселению евреев в Палестину. В 1893 году он стал, вместе с Давидом Вольфсоном, одним из основателей «Национального еврейского клуба Сион» (нем. Nationaljüdischer Klub Zion Köln), кёльнского филиала организации «Ховевей Цион» (с 1894 года переименованного в Национальную еврейскую ассоциацию, нем. Nationaljüdische Vereinigung), впоследствии ставшего ядром сионистского движения в Германии. В июле 1897 года была создана Национальная еврейская ассоциация Германии, в октябре переименованная в Сионистскую ассоциацию Германии (нем. Zionistische Vereinigung für Deutschland). Боденхеймер оставался председателем этой организации до 1910 года.
Союз с Герцлем и деятельность в рамках Всемирной сионистской организации
С мая 1896 года Боденхеймер состоял в переписке с Теодором Герцлем. С самого начала он был сторонником идеи Герцля о построении еврейского государства. В 1897 году на Первом Сионистском всемирном конгрессе Боденхеймер вошёл в комиссию, разработавшую Базельскую программу — первую официальную программу Всемирной сионистской организации. С этого же года по 1921 год (а также с 1931 по 1933) он входил в Генеральный совет Всемирной сионистской организации.
В 1898 году Боденхеймер вошёл в группу, сопровождавшую Герцля в его поездке в Страну Израиля и во время встречи с кайзером Вильгельмом II. Контакты Боденхеймера, сиониста и патриота Германии, с германской администрацией были продолжены в 1902 году, когда он представил меморандум, обосновывавший общность сионистских и германских интересов. Боденхеймер доказывал, что эмиграция евреев Восточной Европы в Страну Израиля вместо Германии снимет с последней ответственность за их интеграцию, а родство идиш с немецким языком обеспечит Германии лояльность еврейских поселенцев в Палестине[1]. Меморандум был встречен со скепсисом; заместитель министра иностранных дел фон Рихтгофен выразил сомнения в способности евреев к освоению земель и в их приверженности немецкой культуре[2].
В декабре 1901 года V Сионистский конгресс ратифицировал устав Всемирной сионистской организации, основным автором которого был Боденхеймер. После смерти Герцля (1904) влияние Боденхеймера во Всемирной сионистской организации начало снижаться. Тем не менее, в 1910 году ему было поручено возглавить комитет, занимавшийся выработкой новой версии конституции организации. Эта новая версия была ратифицирована Сионистским конгрессом на следующий год.
С 1907 года Боденхеймер сменил Иоганна Кременецкого на посту директора Еврейского национального фонда. В этот период штаб-квартира фонда располагалась в Кёльне, где Боденхеймер практиковал как юрист. После начала мировой войны он инициировал перенос штаб-квартиры фонда из Германии в Гаагу с тем, чтобы она находилась на территории нейтрального государства. По ходу войны он вернулся к своей старой идее сотрудничества между сионистским движением и Германией, и учредил Комитет по освобождению российских евреев (нем. Komitee zur Befreiung der russischen Juden). Идея Боденхеймера заключалась в создании федеративного буферного государства между Германией и Россией под управлением династии Гогенцоллернов при непосредственном участии шестимиллионного еврейского сектора населения[3] , в то время как другие, даже более многочисленные, национальные группы будут «уравновешивать» друг друга. Несмотря на поддержку со стороны генерала Людендорфа и фельдмаршала Гинденбурга, этот проект также был отвергнут политическим руководством Германии. План был отвергнут также большей частью деятелей сионистского движения[1][4]. В ноябре того же года Боденхеймер подал в отставку с поста директора Еврейского национального фонда.
После окончания войны, в 1920 году, Макс Боденхеймер возглавил организационную комиссию, подготовившую первый послевоенный Сионистский конгресс. XII Сионистский конгресс (1921) избрал его председателем судебной комиссии, но уже в июле 1922 года он подал в отставку и с этого поста.
Последний период жизни
В 1929 году, разочаровавшись в политике большинства Всемирной сионистской организации во главе с Хаимом Вейцманом, в оппозиции к пробританским взглядам которого он находился ещё с Первой мировой войны[1], Боденхеймер примкнул к ревизионистам Владимира Жаботинского и в 1931 году участвовал в своём последнем конгрессе как делегат ревизионистской партии, однако уже в 1934 году он порвал и с ревизионистами.
В 1933 году, после прихода к власти в Германии нацистов, Боденхеймер перебрался в Амстердам, а оттуда в 1936 году[5] (по другим данным, в 1935 году[6]) в Иерусалим, где начал составление своих мемуаров.
Макс Боденхеймер скончался в Иерусалиме в июле 1940 года. Его сын Фриц (Шимон) Боденхеймер стал профессором-энтомологом и в 1954 году был удостоен Премии Израиля в области сельского хозяйства[7].
В честь Макса Боденхеймера назван основанный в 1957 году кибуц Бейт-Нир, название которого представляет собой перевод с немецкого на иврит фамилии Боденхеймер[8].
Публикации
В 1951 и 1952 году на иврите были изданы сначала избранные сочинения Макса Боденхеймера под общим названием «Тропой первых» (ивр. במסילת הראשונים) (редактор: Натан Агмон), а затем его мемуары. Мемуары Боденхеймера были переведены на немецкий язык в 1958 и на английский в 1963 году. Его дочь Хана также опубликовала часть его переписки[9].
Напишите отзыв о статье "Боденхеймер, Макс Исидор"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Jay Ticker. [www.jstor.org/stable/pdfplus/4467109.pdf Max I. Bodenheimer: Advocate of Pro-German Zionism at the Beginning of World War I] (англ.) // Jewish Social Studies. — 1981. — Vol. 43, no. 1. — P. 11—30.
- ↑ Isaiah Friedman. [books.google.com/books?id=iv1DADhI6h4C&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Germany, Turkey, and Zionism 1897-1918]. — with a new introduction by the author. — New Brunswick, NJ: Transaction Publishers, 1997. — P. 91. — 461 p. — ISBN 0-7658-0407-7.
- ↑ План Боденхеймера о создании буферного еврейского государства приведён польским историком Анджеем Лешеком Щесняком в качестве примера «Иудеополонии»см. Andrzej Leszek Szcześniak Judeopolonia - żydowskie państwo w państwie polskim 2004 ISBN 83-88822-92-6
- ↑ Friedman (1997), pp. 232—233.
- ↑ [www.herzl.org/english/Article.aspx?Item=533 Макс Боденхеймер] на сайте Музея Герцля (англ.)
- ↑ [www.eleven.co.il/article/10691 Боденхеймер Макс Исидор] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- ↑ [www.agri.gov.il/he/pages/852.aspx Шимон Фриц Боденхеймер] на сайте министерства сельского хозяйства Израиля (иврит)
- ↑ [www.beit-nir.org.il/info/odot/bn.jpg Брошюра кибуца Бейт-Нир] (иврит)
- ↑ [www.zionism-israel.com/bio/Max_Bodenheimer.htm Макс Боденхеймер на сайте Zionism-israel.com] (англ.)
Ссылки
- [www.herzl.org/english/Article.aspx?Item=533 Макс Боденхеймер] на сайте Музея Герцля (англ.)
- [www.eleven.co.il/article/10691 Боденхеймер Макс Исидор] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
Отрывок, характеризующий Боденхеймер, Макс Исидор
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
