Боде, Вильгельм фон

Вильгельм фон Боде
Награды и премии:

Арнольд Вильгельм фон Боде (нем. Wilhelm von Bode, Arnold Wilhelm Bode; 10 декабря 1845, Кальфёрде — 1 марта 1929, Берлин) — известный немецкий историк искусства и музейный деятель, считается одним из родоначальников современного музееведения. Вильгельм фон Боде занимал одно из центральных мест в культуре Германии конца XIX — начала XX вв. В 1904 году основал Музей кайзера Фридриха (ныне заведение носит имя своего основателя — Музей Боде) на Музейном острове Берлина. Вильгельм фон Боде служил генеральным директором государственных собраний искусства и был автором многочисленных научных работ по истории немецкой, нидерландской и итальянской живописи и скульптуры. За активную позицию в области искусства Боде называли «музейным кондотьером» и «Бисмарком берлинских музеев». Он был удостоен дворянского титула в 1914 году.

Биография

Вильгельм Боде родился 10 декабря 1845 года в Кальфёрде. Учился в гимназии в Брауншвейге, а с 1863 по 1867 годы изучал юридическую науку в Гёттингене и Берлине. Ещё в студенческие Боде проявил интерес к истории искусства. Он путешествовал по Голландии, Бельгии и Италии, посещал там музеи и знакомился с частными коллекциями. Оставив юриспруденцию, Вильгельм Боде сосредоточился на изучении истории искусств и археологии в Берлине и Вене. До конца жизни Боде носил звание «герцогского аудитора в отставке». В 1870 году Боде получил учёную степень доктора в Лейпциге.

В 1872 году Боде поступил на службу в Королевские музеи Берлина в качестве ассистента отдела скульптуры и стал его директором в 1883 году. С 1890 года он осуществлял руководство Берлинской картинной галереей. В 1905 году Боде назначен генеральным директором берлинских музеев. Его искусствоведческий опыт, великолепные отношения, установившиеся у Боде с художниками, коллекционерами и кайзерской фамилией позволили ему с самого начала своей деятельности осуществить на очень скромные средства сенсационные приобретения. Высшее руководство Музейным островом осуществлял кронпринц Фридрих III.

В то время, когда Боде приступил к своим обязанностям, новая столица — Берлин — не могла конкурировать в вопросе искусства с Мюнхеном или Дрезденом, не говоря уже о Париже с его Лувром. Из-за хронической нехватки в прусской казне средств на искусство Боде построил и в течение своей жизни всячески поддерживал тесные отношения с коллекционерами и меценатами по всему миру. Начав с пятидесяти частных коллекционеров Берлина (в числе которых был и Джеймс Симон), Боде сумел привлечь в свой круг большое количество коллекционеров, придерживавшихся принципа, сформулированного учеником Боде Максом Якобом Фридлендером: «Для достойных и обладающих хорошим вкусом людей искусство, кажется, является единственным способом демонстрировать богатство». С вероятно самым ценным частным коллекционером Джеймсом Симоном Боде основал Германское восточное общество (Deutsche Orient-Gesellschaft). Симон консультировался у Боде по вопросам развития своей коллекции с тем, чтобы её произведения искусства позднее достойно дополнили фонды государственных музеев. В настоящее время музейные специалисты критически относятся к такому тесному взаимодействию Вильгельма фон Боде с антикварами и частными коллекционерами (даже получившему название «система Боде»), когда в ответ на личные консультации, выдачу экспертных заключений и составление каталогов частных собраний Боде рассчитывал на крупные пожертвования или финансирование для берлинских музеев.

В 1883 году Боде организовал в берлинской Академии художеств выставку трёхсот произведений искусства из частных собраний пятидесяти берлинских коллекционеров и представил соответствующий каталог. Благодаря деятельности Боде культура оказалась в центре внимания берлинского общества, расцвела торговля антиквариатом. В литературных отделах газет появились художественные редакции, берлинские издатели обратились к коллекционированию предметов искусства.

Боде умело использовал покровительство кайзера Вильгельма II и свои дипломатические таланты для того, чтобы заполучить новых членов в свой «Союз друзей Музея кайзера Фридриха», ставший образцом для подобных организаций в других музеях. К успехам Боде можно отнести создание коллекции скульптуры раннего итальянского Ренессанса европейского масштаба и пополнение фондов картинной галереи такими знаменитыми произведениями старых немецких и голландских мастеров, как Рембрандт, Рубенс и Дюрер.

Боде участвовал в создании и пополнении коллекций многих других отделов: Кабинета гравюр, Монетного кабинета, отделов исламского и восточно-азиатского искусства, Археологической и Египетской коллекций. Боде оказывал экспертные услуги в приобретении произведений искусства частными коллекционерами и региональными музеями. При Боде началось возведение Пергамского музея и музеев Далема. Для открывшегося в 1904 году Музея кайзера Фридриха Боде сформулировал обучающую концепцию, согласно которой в каждом экспозиционном зале музея в единую композицию объединялись произведения искусства и предметы интерьера одной исторической эпохи.

Многотомные труды Боде по нидерландской живописи и итальянской скульптуре долгое время считались эталонами в своей области. Мнение историка культуры Боде высоко ценилось в профессиональном мире. Так, Боде выступил экспертом в так называемом дрезденском споре о Гольбейне. Благодаря деятельности Вильгельма фон Боде берлинские музеи заняли достойное место среди лучших музеев Европы.

Боде скончался 1 марта 1929 года в Берлине.

Сочинения

• Vorderasiatische Knüpfteppiche aus älterer Zeit. Leipzig [o.J.]
• Geschichte der deutschen Plastik, 1887
• Rembrandt, 8 Bände, mit C. Hofstede de Groot, 1897—1905
• Kunst und Kunstgewerbe am Ende des neunzehnten Jahrhunderts. Berlin, 1901.
• Florentiner Bildhauer der Renaissance, 1902, 4. Auflage 1921
• Der deutsche Verein für Kunstwissenschaft. Berlin 1907, in: Internat. Monatsschrift für Wissenschaft, Kunst und Technik. 1. Sp.1069-1074
• Kunstmuseen, ihre Ziele und Grenzen. Berlin 1907, in: Internat. Monatsschrift für Wissenschaft, Kunst und Technik. 1.Sp.15-22
• Die Provinzialmuseen und ihre Aufgaben. Berlin 1907, in: Internat. Monatsschrift für Wissenschaft, Kunst und Technik. 1. Sp.437-444
• Rembrandt und seine Zeitgenossen: Charakterbilder der grossen Meister der holländischen und vlämischen Malerschule im siebzehnten Jahrhundert., 2., verm. Aufl. Leipzig 1907
• Der Generaldirektor der Berliner und der Münchener Kunstsammlungen., Berlin 1908, in: Internat. Monatsschrift für Wissenschaft, Kunst und Technik. 2. Sp.1073-1082
• Die Werke der Familie della Robbia. Hrsg. von Wilhelm von Bode. Berlin 1914.
• Die deutsche Kunstwissenschaft und der Krieg. Leipzig [u.a.] 1915, in: Internat. Monatsschrift für Wissenschaft, Kunst und Technik. 9., Sp.97-102
• Die Meister der holländischen und vlämischen Malerschulen, 1917, 9. Auflage 1958
• Sandro Botticelli, 1921
• Die italienischen Bronzestatuetten der Renaissance. Kleine, neu bearb. Ausg. Berlin 1922.
• Die italienische Plastik. 6.Aufl. Berlin [u.a.] 1922.
• Mein Leben, 2 Bände, 1930

Ссылки

• Вильгельм фон Боде // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [dictionary_of_ancient.academic.ru/648/Боде Словарь Античности]
• [www.kommersant.ru/doc/122400 Коммерсант.ру Юбилей Вильгельма фон Боде]

Отрывок, характеризующий Боде, Вильгельм фон

Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.