Бодиско, Александр Константинович
| Александр Константинович Бодиско | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Александр Константинович Бодиско (2 апреля 1869, Вашингтон — 13 ноября 1946, Нью-Йорк) — офицер русской Императорской армии, гласный Петербургской городской думы.
Биография
Родился в Вашингтоне 2 апреля 1869 года. Сын секретаря русской миссии в Вашингтоне камергера и советника Константина Александровича Бодиско и его жены Шарлотты-Елизаветы Бартон. В 1883 году определен в Пажеский корпус. В 1887 году перешёл в младший специальный класс.
10 августа 1889 года из камер-пажей произведён в корнеты Кавалергардского полка, в 1893 году - в поручики. 30 мая 1894 года зачислен в запас гвардейской кавалерии. 5 августа того же года определён на службу в департамент торговли и мануфактур.
В 1895 году переименован в титулярные советники. В 1896 году Петербургским дворянством избран заседателем Петербургской дворянской опеки и депутатом от дворянства для присутствования на Коронации. В 1899 году переведён на службу в министерство иностранных дел, во второй департамент.
В 1903 году пожалован камергером и избран в гласные Петербургской городской думы. В 1904 году избран в гласные Петербургского губернского земского собрания и в гласные Петергофского уездного земского собрания и назначен членом Высочайше учрежденного комитета по усилению русского флота на добровольные пожертвования.
В 1905 году участвовал в ноябрьском съезде земских и городских деятелей в Москве делегатом от Петербургского земства. В 1906 году в числе других учредителей принимал участие в образовании Российского морского союза. В 1907 году пожалован в камергеры.
Во время Первой мировой войны был заведующим мобилизационного отдела Петроградской городской управы. После революции находился в Сибири. В 1919 был бельгийским консулом во Владивостоке. В 1922 прибыл в Нью-Йорк. С 1934 по 1939 состоял членом Совета российских дворян в Америке, в 1939 был избран товарищем председателя организации.
С того же года состоял членом Совета русского исторического общества в Нью-Йорке, председателем Союза пажей и состоял в Объединении кавалергардов в Нью-Йорке. Скончался 13 ноября 1946 года в Нью-Йорке. Похоронен на кладбище Ок-Хилл в Вашингтоне.
Источники
- [dlib.rsl.ru/viewer/01003966998#?page=367 Сборник биографии кавалергардов]
- [www.tez-rus.net/ViewGood33949.html Русские в Северной Америке. Е. А. Александров. Хэмден (США)-Сан-Франциско (США)-Санкт-Петербург (Россия), 2005]
Напишите отзыв о статье "Бодиско, Александр Константинович"
Отрывок, характеризующий Бодиско, Александр Константинович
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
