Бодри, Поль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Поль Жак Эме Бодри
фр. Paul Jacques Aimé Baudry

Поль Бодри (1862)
Дата рождения:

7 ноября 1828(1828-11-07)

Место рождения:

Ла-Рош-сюр-Йон (департамент Вандея, Франция)

Дата смерти:

17 января 1886(1886-01-17) (57 лет)

Место смерти:

Париж (Франция)

Гражданство:

Франция Франция

Учёба:

Национальная высшая школа изящных искусств, Париж

Стиль:

академизм

Покровители:

Мартен Мишель Дроллен

Влияние:

Корреджо

Работы на Викискладе

Поль Жак Эме Бодри (фр. Paul Jacques Aimé Baudry; 7 ноября 1828, Ла-Рош-сюр-Йон, Вандея, Франция17 января 1886, Париж) — французский живописец, один из наиболее известных представителей академического направления времён Второй империи.





Биография

Поль Бодри родился 7 ноября 1828 года в Ла-Рош-сюр-Йон в семье башмачника. В 16 лет благодаря муниципальной стипендии поступил в Национальную высшую школу изящных искусств, где он обучался под началом Мартена Мишеля Дроллена[1].

В 1850 году Бодри получил главную Римскую премию за картину «Зенобия, найденная пастухами на берегу Аракса». Талант живописца проявился в строгой академичской манере, но он ещё не нашёл свою индивидуальность. Во время пребывания в Италии он вдохновился итальянским искусством и в особенности маньеризмом Корреджо. Это влияние проявилось в двух его полотнах, которые он выставил на Парижском салоне в 1857 году, «Жертвоприношение весталки» и «Ребёнок», купленные Люксембургом. Другие его картины «Леда», «Святой Жан Батист» и «Портрет Бёль», выставленные в том же году, получили первую премию. В ранний период Бодри предпочитал мифологические либо воображаемые сюжеты. Наиболее известна его картина этого периода «Жемчужина и волна» (1862). Лишь однажды он попробовал себя в историческом жанре («Шарлотта Корде после убийства Марата», 1861). Кроме этого, Бодри писал портреты известных людей своего времени (Франсуа Гизо, Шарль Гарнье, Эдмон Абу).

Вершиной мастерства живописца, показывающие его воображение и высокохудожественный дар стали его фрески в здании Кассационного суда в Париже, во дворце Шантийи, в некоторых частных усадьбах и в особенности в здании Оперы Гарнье. Более 30 произведений, включая композиции, были написаны Бодри в течение десяти лет. Бодри был членом французской Академии изящных искусств, заняв место Жана-Виктора Шнеца (1787—1870).

Поль Бодри был автором 100-франковой купюры, вышедший в обращение в 1882 году.

Бодри умер 17 января 1886 года в Париже, похоронен на кладбище Пер-Лашез. Памятник на могиле художника был сделан скульптором Полем Дюбуа и Антоненом Мерсье при участии брата Бодри, архитектора.

Память

  • В 1865 году в Париже одна из улиц в квартале Фобур-дю-Руль (Quartier du Faubourg du Roule) VIII округа была названа рю-Поль-Бодри (Rue Paul-Baudry).
  • В 1897 году был поставлен памятник работы Жан-Леон Жерома в Ла-Рош-сюр-Йон, где родился Бодри.

Напишите отзыв о статье "Бодри, Поль"

Примечания

Галерея

Ссылки

  • [www.culture.gouv.fr/public/mistral/joconde_fr?ACTION=CHERCHER&FIELD_1=AUTR&VALUE_1=BAUDRY%20Paul&DOM=All&REL_SPECIFIC=1&IMAGE_ONLY=CHECKED Paul Baudry sur la Base Joconde]  (фр.)
  • [www.artcyclopedia.com/artists/baudry_paul.html Поль Бодри в Artcyclopedia]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Бодри, Поль

Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.