Бодунова, Полута Александровна

Полута Александровна Бодунова
Палута Аляксандраўна Бадунова
Полута Бодунова на конференции представителей белорусских леворадикальных организаций в Гданьске, 1923 год
Имя при рождении:	Пелагея Александровна Бодунова
Дата рождения:	1885(1885)
Место рождения:	Гомельский уезд, Могилёвская губерния, Российская Империя
Место смерти:	Минск, БССР
Партия:	БСГ БПС-Р
Основные идеи:	независимость Белоруссии диктатура пролетариата
Род деятельности:	политический лидер

Полута (Пелагея-Полина) Александровна Бодунова (белор. Палута Аляксандраўна Бадунова; 1885 год, местечко Новобелица, Гомельский уезд Могилёвской губернии — 29 ноября 1938 года, Минск, БССР) — деятель белорусского национального движения, министр правительства Белорусской Народной Республики, секретарь центрального комитета партии белорусских эсеров. 25 мая 1938 года приговорена к высшей мере наказания за «деятельность в Объединенном антисоветским подполье». 29 ноября 1938 года расстреляна в Минске. В 1989 году реабилитирована.

Биография

Пелагея Бодунова родилась в 1885 году в местечке Новобелица Гомельского уезда Могилёвской губернии (ныне — в составе города Гомель) в мещанской семье. В 20 лет окончила Буйничское учительское училище по специальности домашней учительницы русского языка и географии. Преподавала с 1905 по 1912 года в сельских школах Гомельского уезда, затем в земском училище местечка Уть.

В 1917 году Бодунова училась в Петрограде на Высших историко-литературных курсах. Она вступила в Белорусскую социалистическую громаду и после Февральской революции была избрана в Петросовет. Летом 1917 года Бодунова уезжает на родину, чтобы пропагандировать идеи белорусского национально-освободительного движения. Осенью 1917 года была сформирована Великая белорусская рада, в руководство которой вошла Бодунова. Во время подготовки Всебелорусского национального конгресса занималась вопросами беженцев и инвалидов. Работа конгресса была прервана большевиками, оппозиционные депутаты перешли на нелегальное положение.

После провала брестских переговоров с Германией и ухода большевиков из Минска сторонники национального государства вновь взяли власть в свои руки и сформировали временное правительство — Народный секретариат. Бодунова стала единственной женщиной в его составе, взяв на себя вопросы опеки. Как член правительства, стала основателем Белоруской Народной Республики.

В 1918 году из-за разногласий по поводу отношения к Германии Белорусская социалистическая громада распалась на три партии. Бодунова примкнула к Белорусской партии социалистов-революционеров стала секретарём центрального комитета. Новая партия отстаивала национальный суверенитет, интересы крестьянства и пролетариата, выступала за национализацию земли и предприятий. Ею был выдвинут лозунг борьбы как против Германии, так и против Советской России. Действия советского правительства: присоединение Могилёвской и Витебской губерний к РСФСР, создание Литовско-Белорусской Советской Социалистической Республики — усилили антибольшевистские настроения партии и склонили в сторону Польши, которая предлагала широкую автономию единому белорусскому образованию. Однако после оккупации Польшей территории Белоруссии стал понятен захватнический характер намерений западного соседа, и белорусские эсеры начали борьбу против польского вторжения. В Минске был создан Повстанческий комитет, который возглавила Полута Бодунова. Вскоре она была арестована, а после освобождения выехала в Литву. Белорусские эсеры оказались на нелегальном положении на всей территории Белоруссии: и на советской, и на польской.

В сложившейся обстановке белорусские эсеры присоединились в антипольской борьбе к большевикам. В переговорах в Смоленске, на которых рассматривался этот вопрос, Бодунова принимала активное участие. Но успех в противостояние Польше вывел на первый план прежний вопрос: о белорусской государственности. Чтобы разрешить противоречия, Бодунова направилась в Москву во главе специальной делегации. По результатам переговоров удалось укрепить военный союз, но будущее Белоруссии предстояло определить после победы над поляками. В июле 1920 года в Минске была провозглашена Советская Социалистическая Республика Белоруссия, в состав которой включили 6 уездов Минской губернии, что не устраивало эсеров, и началось их открытое противостояние с большевиками. Чрезвычайная комиссия провела аресты активистов, в их числе оказалась и Бодунова. Она провела в заключении полгода, и только ходатайство члена ЦК КП (б) Белоруссии Александра Червякова позволило ей вернуться в Минск. Попытки объединить несогласных с политикой партии эсеров пойти на уступки большевикам не увенчались успехом, и Бодунова решила эмигрировать. В 1923 году она нелегально пересекла польскую границу и после трёхмесячного заключения добралась до Праги.

В Праге Бодунова оказалась втянута в конфликт среди политэмигрантов, оказавшись в оппозиции к прежним сторонникам, в том числе Томашу Грибу, и после обращения советских белорусских властей возвращаться, она решила ехать. Бодунова вернулась в Минск в 1926 году, а с 1930 года жила в Гомеле. При этом она оставалась непримиримой в отношении советской власти, а потому оставалась под надзором. В 1932 году она попыталась вновь выехать за рубеж, обратившись в Международную организацию помощи революционерам, но получила отказ. 3 сентября 1937 года, за открытую критику строя, Бодунова была арестована и приговорена к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Но через полгода, 25 мая 1938 года, уже находясь в тюрьме в Минске, она по делу антисоветского подполья в Белоруссии получила новый приговор, на этот раз смертный (расстрел). В основу легли показания самой Бодуновой, предположительно, данные под пытками. Приговор был приведён в исполнение 29 ноября 1938 года.

Личная жизнь

У родителей Полуты Бодуновой было семеро детей: два сына и пять дочерей. Оба сына, Александр и Данила, получили высшее образование в Петербургском университете. Сестра Полуты, Мария, как и она стала учительницей. Другая сестра, Анатолия, — мать Героя Советского Союза Георгия Склезнёва.

Фактическим мужем Полуты Бодуновой был Томаш Гриб, министр земледелия Белорусской Народной Республики и соратник по Белорусской партии эсеров, с которым она сошлась в 1917 году.

По мнению современников, у Полуты Бодуновой был литературный талант. Тетради стихов Бодуновой были изъяты при аресте и, по-видимому, уничтожены.

Ссылки

• [jivebelarus.net/history/faces/paluta-badunova-way-of-fight-and-sorrow.html Пуцявінамі змагання і пакутаў (Палута Бадунова, 1885-1938)]  (белор.)

Отрывок, характеризующий Бодунова, Полута Александровна

– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.


Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.