Боелештское сражение

Боелештское сражение
Основной конфликт: Русско-турецкая война 1828—1829 годов
Дата	14 (26) сентября 1828 года
Место	Бэйлешти, Османская империя
Итог	победа русских войск
Противники
Османская империя Российская империя
Командующие
видинский сераскир Ибрагим-паша генерал-майор барон Ф. К. Гейсмар полковник П. Х. Граббе
Силы сторон
26 тыс. чел., 30 орудий 4 тыс. 200 чел., 14 орудий
Потери
не менее 2 тыс. чел. убитыми 500 пленных 24 знамени до 600 чел.

Боелештское сражение (Сражение при Боелештах) — эпизод русско-турецкой войны 1828—1829 годов. Сражение произошло 14 (26) — 15 (27) сентября 1828 года вокруг румынского селения Боелешты.

Предыстория сражения

Весной 1828 года передовой отряд генерала Гейсмара послан был на правый фланг русской армии для прикрытия основных сил от возможных действий турок из задунайских крепостей. Простояв лето под Калафатом напротив турецкой крепости Видин, Гейсмар в начале сентября получил известие, что сераскир Видинской — трёхбунчужный паша Ибрагим — получил значительные подкрепления и намерен вторгнуться в Малую Валахию. Гейсмар вынужден был отступить на пол дороги от Видина к Крайове — в село Чорой, что приблизительно в 50 верстах к востоку о Калафата и — в 8 верстах к северо-востоку от селения Боелешти (современное название — Бэйлешти). Силы его отряда составляли тогда 4 батальона пехоты Томского, Колыванского и 34-го егерского полков, 7 эскадронов драгун — 4 Каргопольского и 3 Новороссийского драгунских полков, — и Донской казачий полк полковника Золотарёва 4-го: всего около 4 тысяч человек при 14 полевых орудиях.

13 (25) сентября было получено известие, что сераскир Видинской с 30 тысячами войск — из них половина конницы, при 30 артиллерийских орудиях, — перешёл Дунай и достиг селения Маглавит. Утром 26 сентября турки явились в Боелешти и начали укреплять свою позицию. С учётом стратегической и тактической ситуации генерал Гейсмар принял решение атаковать противника несмотря на его превосходящие силы и более выгодную — равнина между Чороем и Боелешти совершенно плоская, с возвышением у Боелешти — позицию: чтобы поразить и рассеять утомлённые 50-верстным переходом турецкие силы быстрым, если не внезапным, нападением.

Ход сражения

В 10 часов утра 14 (26) сентября 1828 года построенные клином русские войска с кавалерией и казаками на флангах двинулись от Чороя к Боелешти, которого достигли к 14 часам. Два батарейных орудия центра немедленно открыли огонь по турецким позициям, турки ответили изо всех 30 орудий, укрытых за небольшими высотками. Гейсмар попытался выполнить правым флангом своего отряда обход левофланговых турецких позиций, чтобы угрожать сообщению неприятеля с Видном. В ответ на это сераскир бросил всю свою кавалерию на правый фланг отряда — каре Томского пехотного полка. Прикрывая пехоту, 2 эскадрона Каргопольского драгунского полка под командованием подполковника фон Лешерна — при поддержке 1 эскадрона Новороссийского драгунского полка и казаков, — контратаковали турок во фланг и, опрокинув, преследовали неприятельскую конницу на некоторое расстояние. Русская пехота продолжила движение вперёд, дав возможность артиллерии занять позиции на возвышенностях для обстрела турецких укреплений.

Тем временем, отброшенная турецкая кавалерия скрытно — за строениями Боелешти — переместилась на правый фланг позиции сераскира, и всей оставшейся массой — около 10 тысяч человек — атаковала казаков и другую часть Новороссийского полка вдоль дороги на Чорой. По сути, сераскир зеркально повторил изначальные действия Гейсмара. Пользуясь своим огромным численным преимуществом, особенно над кавалерийскими частями русских, турецкая кавалерия попыталась обойти отряд Гейсмара и захватить его обоз в селении Чорой.

Гейсмар ответил фланговым ударом новороссийских драгун под водительством графа Толстого. Не выдержав второй фланговой атаки, турецкая кавалерия была разорвана надвое, и — с помощью 2 эскадронов каргопольцев левого фланга и каре гренадёр при двух орудиях, — совершенно отброшена за Боелешти. Так окончилась первая часть боя.

В наступившей темноте генерал Гейсмар решился ударить на турецкие позиции ещё раз, дабы довершить начатое днём. Успеху способствовала беспечность турок, не потрудившихся даже выставить аванпосты. Видимо, они твёрдо рассчитывали на русское отступление. Около 8 часов вечера 8 двухротных колонн русской пехоты двинулись на неприятеля. 6 непосредственно атаковали противника, а 2 резервные готовились к охвату правого крыла турецкой позиции. Кавалерия и артиллерия в общих густых колоннах двигались следом. Первые же выстрелы повергли стоявшую впереди позиции лагерем турецкую кавалерию в совершенное смятение. Сам Ибрагим-паша бежал к Видину верхом, большинство его ближайших помощников последовали примеру начальника. Большую часть остальных беглецов перехватила отправленная Гейсмаром для того в тыл туркам при начале сражения кавалерия.

Однако, турецкая пехота сумела лучше приготовиться к встрече с русскими войсками. На окраине Боелешти завязался упорный кровопролитный бой. Когда ряды турок были рассеяны, а их артиллерия — захвачена, — часть турецких пехотинцев отказалась от предложенной им сдачи в плен, укрывшись в домах Боелешти. Гренадерский резерв вынужден был очистить селение в рукопашном бою. К 4 часам утра 15 (27) сентября турецкий лагерь был окружён и захвачен.

Последствия сражения

Турки потеряли не менее 2 тысяч убитыми только в самом селении Боелешти. Пленены были 507 человек, 24 знамени, 5 пороховых ящиков, 24 подводы боевого запаса и 400 — с фуражом и съестными припасами. Все лагерные принадлежности достались победителям. В особенности ценным трофеем был походный архив сераскира, где — среди прочих бумаг — захвачено было личное письмо султана с планом действий войск Ибрагим-паши. Отряд Гейсмара предлагалось уничтожить, Малую Валахию — разорить, и далее действовать в тыл главным силам русской армии. Всего этого удалось избежать благодаря храбрым и решительным действиям барона Гейсмара и вверенных ему войск.

Утром 15 (27) сентября отряд Гейсмара — проделав ночью, немедленно по окончании сражения, около 30 вёрст, — взял штурмом Калафат, заставив турок уйти на западный берег Дуная — в Видин.

За этот бой Гейсмар пожалован был генерал-адъютантом Его Императорского Величества, а ряд офицеров награждён орденами св. Георгия, св. Владимира, св. Анны и св. Станислава. Также орденом св. Анны и золотой саблей от русского командования был награждён известный боец за независимость Валахии, национальный герой Румынии Георге Магеру. Казачий полк Золотарёва в 1831 году награждён простым знаменем "За отличие в турецкую войну в 1828 и 1829 годах". Впоследствии статус знамени повышен до Георгиевского.

Русские военные историки отмечали ценность Боелештского сражения как с точки зрения стратегии, так и тактического искусства.

Источники

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003827326#?page=376&view=list Боелештское сражение] // Военный энциклопедический лексикон / Ценз. А. Л. Крылов. — 2-е изд. — СПб.: Тип. штаба военно-учебных заведений, 1853. — Т. 2. — С. 371—374.
• Боэлешти // Бомбарда — Верещагин, Александр Васильевич. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 41—42. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 5).</span>
• Керсновский А. А. Война с Турцией 1828—1829 годов. История Русской армии — М., издательство «Голос», 1992. Том 2.

Отрывок, характеризующий Боелештское сражение

Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».