Божич (праздник)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Божич (сербохорв. Божић, Božić, серб. Сjакање, Вертеп, Коринђаши; словен. Božič; макед. Божиќ; з.-болг. Божич)[1][2] — национальное название Рождества у большинства южных славян[3] (македонцы, сербы, словенцы, хорваты и черногорцы) занимает центральное место в зимнем святочном цикле[4]. Готовиться к нему начинают заблаговременно — с Николы зимнего. Накануне Божича отмечают «Бадни дан» (Сочельник), то есть день рождественского полена бадняка.





Этимология

Божич — «сын божий». Прозводное от *bogъ, патрономикон (отчество) с указанием на происхождение (ср. ст.-чеш. božic — «сын божий»)[5]. Синонимы — рождество, молодость[6].

Обычаи

Обычаи и обряды Баднего дня представляют собой подготовку к встрече главного зимнего праздника. До восхода солнца глава семьи и его старший сын выстрелом из ружья перед домом объявляют о походе в лес за бадняком. В лесу они рубят несколько больших веток или целое дерево. Это был как правило дуб, хотя в некоторых местах могла быть сосна или ель. После того, как определяется подходящий дуб, глава семьи должен стать лицом на восток, три раза перекреститься, поминая последовательно, Господа Бога, святого — покровителя семьи и грядущий праздник. Щепки, которые отлетают во время рубки бадняка, называют «ивер». Возвращаясь из леса, хозяин должен захватить одну такую щепу в дар хозяйке дома. Днём срубленное дерево стоит у порога дома.

Вечером, перед рождественским ужином хозяин заносит бадняк вместе с соломой в дом, ставит поближе к огню, а хозяйка посыпает его пшеницей. После бадняк целуют все члены семьи, обильно намазывают мёдом и с его помощью разжигают семейный очаг. Полено должно гореть на протяжении всего праздника. Огонь этого полена также называется бадняк, или баднеданска ватра. Дубовые поленья и ветки жгут в этот вечер также на площадях сербских городов и сёл. Это ритуальное сожжение обозначает, что совершается переход к новому календарному циклу, к новому временному витку.

В этот вечер женщины готовят рождественский пирог и постные блюда. Обычно главным блюдом является карп или иная большая речная рыба. В ночь перед Рождеством семьи молятся, поют тропарь «Рождество твоё», поздравляют друг друга с сочельником и садятся за стол. За столом на Рождественский сочельник, как правило, собирается вся семья.

С наступлением темноты молодёжь ходит из дома в дом колядовать с пением колядок и различными магическими действиями, призванными благополучие, урожай и здоровье в наступающем году. Колядование больше сохранилось в восточной и южной Сербии.

С рождественской службы сербы приносят в дом просфоры и целый день приветствуют друг друга словами «Христос родился!» — «Воистину родился!». Утром приступают к выпечке чесницы с первым звоном церковных колоколов. «Чеснице» — круглый обрядовый хлеб, приготовленной без дрожжей, из белой муки, иногда на воде, взятой из трёх источников. В переводе с сербского слово «чесница» означает «кусочек счастья» («чест» — кусок и «срећа» — счастье). Чесница разламывается на куски и раздаётся гостям, собравшимся на Рождество. Вторая половина дня посвящаются посещению друзей, танцам, песням и гуляньям. Гости в ожидании рождественского обеда собираются в гостиной или на крытой веранде, где хозяйка угощает гостей горячей ракией, сыром и фруктами. Главное блюдо рождественского обеда — жареный на вертеле рождественский поросёнок (серб. печеница).

См. также

В Викисловаре есть статья «Božić»

Напишите отзыв о статье "Божич (праздник)"

Примечания

  1. Иванов, Топоров, 1987, с. 181.
  2. Недељковић, 1990.
  3. Виноградова, Плотникова, 2009, с. 455.
  4. Виноградова, Плотникова, 2001, с. 41.
  5. ЭССЯ, 1975, с. 228.
  6. [dic.academic.ru/dic.nsf/dic_synonims/10474/%D0%B1%D0%BE%D0%B6%D0%B8%D1%87 Божич] // Словарь русских синонимов

Литература

Ссылки

  • [www.crkvenikalendar.com/tradicija/bozic_ru.php Рождество Христово - Божић] (crkvenikalendar.com)

Отрывок, характеризующий Божич (праздник)

Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.