Божович, Саша
| Саша Божович-Магазинович | |
| серб. Саша Божовић | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти |
10 декабря 1995 (83 года) |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск |
военные врачи |
| Годы службы |
1941—1945 |
| Звание |
полковник |
| Часть | |
| Сражения/войны | |
| Награды и премии |
|
| Связи | |
| В отставке |
руководитель Югославского Красного креста, главврач Белградского военного госпиталя, руководитель Противотуберкулёзного института |
Са́ша Бо́жович (серб. Саша Божовић), урождённая Магазинович (серб. Саша Магазиновић); 1912—1995) — югославский врач и писательница, участница Народно-освободительной войны Югославии. Автор книги «Тебе, моя Долорес», которая стала одной из самых тиражируемых в Югославии и заняла первое место в списке наиболее читаемых книг в 1980 году.
Содержание
Биография
Родилась 4 августа 1912 в Белграде в семье священника, бывшего офицера сербской армии Саво Магазиновича. Окончила медицинский факультет Белградского университета в 1937 году. Накануне авианалёта немцев на Белград 6 апреля 1941, который стал началом войны, вместе с супругом перебралась в Подгорицу, где он проживал.
Муж после оккупации страны вступил в ряды партизан, вошёл в число организаторов черногорского антифашистского восстания 13 июля. Был арестован итальянцами и сначала отбывал тюремное заключение в тюрьме, а затем был переведён в лагерь для военнопленных в городе Каваи (Албания). Сама Саша на тот момент была беременна. В начале ноября её доставили в госпиталь Тираны, где Саша родила дочку, которую назвала Долорес (в честь легендарной участницы Гражданской войны в Испании Долорес Ибаррури). В конце 1941 года была освобождена югославскими партизанами в обмен на пленного итальянского офицера.
Саша вместе с партизанами перешла на освобождённую территорию Черногории в Пипер, где создала первую мобильную партизанскую больницу в Черногории, став её главврачом. Несла службу во 2-й пролетарской ударной бригаде и 2-й пролетарской дивизии в качестве санитара. О дочери Долорес особенно сильно заботились многие партизаны (в том числе и Сава Ковачевич), которые называли её «Младшей партизанкой». Однако 7 марта 1943 случилась трагедия: полуторагодовалая Долорес умерла от голода, холода и усталости, во время битвы на Неретве, незадолго до прибытия в Центральную больницу НОАЮ. Похоронена маленькая девочка была у стен францисканского монастыря в селе Шчит. Смерть дочери стала для Саши тяжёлым ударом, и с её смертью она не смогла смириться вплоть до конца своих дней.
28 сентября 1943 Саша Божович в сопровождении политрука больницы Богдана Радана и бомбаша Бошки Бухи попала в засаду чётников во главе с майором Джорджие Лашичем. В результате короткого боя Радан и Буха были убиты: Радан пал после первых же выстрелов, а Буха ещё некоторое время сопротивлялся. Саша попала в плен. На допросе присутствовал православный священник, который, по невероятному совпадению, был прекрасно знаком с родом Магазиновичей. Именно его слова вынудили Лашича сохранить жизнь Саше. Вскоре партизаны освободили своего врача, и она возобновила руководство больницей. В октябре 1944 в рамках Белградской операции она стала военным делегатом при Службе Красного Креста в Югославии, в ноябре месяце за вклад в оказание медицинской помощи партизанам её приняли в Компартию. В конце войны она дослужилась до звания полковника.
После войны Саша Божович возглавила Красный Крест Югославии. Она работала главврачом Военного госпиталя Белграда, а затем в качестве специалиста по пульмологии занимала должность руководителя Антитуберкулёзного института. Параллельно она писала книги, посвящённые войне, и самая первая книга была посвящена её умершей дочке — «Тебе, моя Долорес». Тираж книги составил 70 тысяч экземпляров, а сама книга в списке самых читаемых книг 1980 года заняла первое место. Также Божович написала ещё три книги о войне.
Известный врач Саша Божович скончалась 10 декабря 1995 в Белграде на 84-м году жизни. Была награждена медалью Партизанской памяти 1941 года и рядом других орденов и медалей.
Семья
Её муж, доктор медицинских наук и профессор Борислав Божович, за время войны дослужился до звания генерал-майора, после войны работал председателем медицинского отделения Сербской академии наук, специалистом по энокринологии, профессором медицинского факультета Белградского университета и личным врачом Иосипа Броза Тито.
Войну пережили её два сына Иван и Славко и дочь Ива. Иван и Славко некогда играли в ВИА «Црни Бисери», позднее Иван эмигрировал в США с женой Наташей и дочерьми Долорес и Мариетой. Дочь Ива ныне работает врачом-гинекологом в Катаре.
Библиография
- Теби моја Долорес, Белград (1978)
- Све наше Долорес, Белград (1983)
- Ратне љубави, Белград (1985)
- Косовка девојка, Белград (1989)
Напишите отзыв о статье "Божович, Саша"
Литература
- Виктор Кучан „Борци Сутјеске“. „Завод за уџбенике и наставна средства“, Београд 1996. година.
- Саша Божовић „Теби моја Долорес“, Београд 1978
Ссылки
- [arhiva.glas-javnosti.rs/arhiva/2006/07/29/pisma/srpski/pisma.shtml Глас јавности: Помозимо и сетимо се др Саше Божовић] (серб.)
- [politika.rs/rubrike/Magazin/Ivan-je-iz-Beograda-posao-u-svet.lt.html Политика-Магазин: Иван је из Београда пошао у свет] (серб.)
Отрывок, характеризующий Божович, Саша
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
