Бои за Симоносеки
| Бои за Симоносеки | |||
 Французские моряки с трофейной артиллерией | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
победа коалиции | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Бои за Симоносеки[1] (яп. 下関戦争/ 馬関戦争 симоносэки сэнсо: / бакан сэнсо:?, 1863 — 1864) — вооружённый конфликт в Японии между Тёсю-ханом и коалицией четырёх западных государств — Великобритании, Франции, Голландии и США.
Содержание
История
После заключения Японией неравноправных договоров с государствами Европы и США в стране возникло мощное антииностранное движение. Его проводником выступал западнояпонский Тёсю-хан.
25 июня 1863 года радикально настроенные представители этого хана, под предлогом выполнения Императорского рескрипта об изгнании варваров, утверждённого сёгунатом, обстреляли в Симоносекском проливе торговые корабли США и военные корабли Франции и Голландии. В ответ, 20 июля того же года, международная эскадра в составе кораблей Великобритании, Франции, Голландии и США обстреляла порт Симоносеки.
Молодые политики из круга Тёсю-хана, такие, как Ито Хиробуми и Иноуэ Каору, вернувшиеся со стажировки в Великобритании, попытались дипломатично урегулировать конфликт. Однако переговоры провалились, и в сентябре 1864 года военные действия были возобновлены. На протяжении 3 дней силы Тёсю-хана сопротивлялись, но противостоять новейшей артиллерии не могли. Европейцы и американцы высадились в Симоносеки и захватили важные стратегические пункты города. После этого, по инициативе Такасуги Синсаку, переговоры возобновились.
8 сентября 1864 года был заключён мир, согласно которому Тёсю-хан обязывался уничтожить огневые точки в районе Симоносекского пролива, признавал право экстерриториальности его вод, открывал торговлю с иностранцами и обеспечивал иностранные корабли провиантом и топливом. Выплачивать контрибуцию представители хана отказались, так как формально действовали не по собственной инициативе, а по распоряжению Императора.
Поражение Тёсю-хана в войне было ударом по партии радикалов внутри хана. Власть в нём перешла к умеренным консерваторам, которые оставили антииностранные лозунги и перешли к модернизации своего удела.
См. также
Напишите отзыв о статье "Бои за Симоносеки"
Примечания
Литература
- Бомбардировка Симоносеки // Энциклопедия Ниппоника: в 26 т. 2-е издание. — Токио: Сёгаккан, 1994—1997.
- Рубель В. А. Японська цивілізація: традиційне суспільство і державність. — Київ: Аквілон-Прес, 1997.
- Рубель В. А. Історія середньовічного Сходу: Курс лекцій: Навч. посібник. — Київ: Либідь, 1997.
- Рубель В. А. Нова історія Азії та Африки: Постсередньовічний Схід (ХVIII — друга половина ХІХ ст.). — Київ: Либідь, 2007.
Ссылки
- [onjweb.com/netbakumaz/essays/essays59.htm Бои за Симоносеки] (яп.). Проверено 6 декабря 2010. [www.webcitation.org/67Zyv2vt8 Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
- [www.navyandmarine.org/ondeck/1863shimonoseki.htm The Battle of the Straits of Shimonosйki] (англ.). Проверено 6 декабря 2010. [www.webcitation.org/67ZyvnDN5 Архивировано из первоисточника 11 мая 2012].
Отрывок, характеризующий Бои за Симоносеки
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
