Бои за Сио

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бои за Сио
Основной конфликт: Вторая мировая война
Новогвинейская операция

В ходе боевых действий 30-й пехотный батальон
пересекает ручей между Уэбер-Пойнт и Маламаи
Дата

5 декабря 1943 — 1 марта 1944 года

Место

Сио, Папуа — Новая Гвинея

Итог

победа союзников

Противники
Австралия Австралия

США США

Японская империя
Командующие
Фрэнк Берримэн
Дуглас Макартур
Лесли Джеймс Моршид 		Хатадзо Адати
Силы сторон
15 тыс. 8 тыс.
Потери
83 погибло
186 ранено 		2300 погибло
2198 ранено
76 взято в плен

Бои за Сио — совместная операция американо-австралийских войск, проведённая с 5 декабря 1943 по 1 марта 1944 года в рамках Новогвинейской операции во Второй мировой войне.

Нанеся японцам поражение в битве за Саттельберг, австралийские части прорвали японские укрепления вокруг Финшхафена. Постоянные атаки американских торпедных катеров, австралийских сухопутных частей и авиации союзников поставили систему материально-технического обеспечения японцев на грань коллапса, результатом чего стали голод и эпидемии среди японских солдат. Однако, тыловому обеспечению союзников также мешали особенности местности и климата, которые препятствовали доставке припасов морем.

Австралийские и новогвинейские отряды продвигались вдоль побережья полуострова Хуон, применяя против японских лагерей (как правило, расположенных в местах переправ через реки в джунглях) пехоту, танки и авиацию. Наступающая пехота всегда оставалась в пределах досягаемости артиллерии, которая на ранних этапах операции широко использовалась. Сочетая артиллерийскую поддержку с использованием бронетехники, наступающие нанесли противнику тяжелые потери и, в конечном итоге, соединились с американскими войсками у города Саидор. Сотни японских солдат были убиты, тысячи умерли от болезней и истощения или покончили с собой. Однако полностью уничтожить японские войска союзники не смогли.

В ходе наступления австралийцам удалось захватить японские криптографические материалы, что сыграло важную роль в последующих боевых действиях против Японии в Юго-Западной части Тихого океана.





Предыстория

Операция «Cartwheel» началась с успешной высадки морского десанта в городе Лаэ и воздушного десанта в деревне Наздаб, но впоследствии темп операции замедлился из-за плохих погодных условий и особенностей местности, а также упорного сопротивления японцев[1]. Генерал-майор Хатадзо Адати, командующий 18-й японской армией, сумел перехватить инициативу и организовал серию контратак против девятой австралийской дивизии генерал-майора Джорджа Вуттена близ города Финшхафен[2], но в итоге потерпел поражение[3].

Несмотря на поражение, японцы не оставили территорию. Генерал-лейтенант Сигэру Катагири, командир 20-й японской дивизии[en], приказал 80-му пехотному полку, удерживая окрестности деревни Варео, прикрыть отход 79-го пехотного полка и других частей. Второй батальон 238-го пехотного полка должен был действовать в качестве японского арьергарда на побережье[4]. Генерал-лейтенант Фрэнк Берримэн, командир австралийского Второго корпуса, приказал Вуттену развивать наступление вдоль побережья, чтобы перерезать коммуникации противника и вынудить Адати уйти с полуострова Хуон, если тот не отступит по собственной инициативе. Вуттен, однако, решил действовать осторожнее[5]: он начал наступление на господствующие над Саттельбергом высоты и в ходе ожесточённого сражения вытеснил оттуда японцев. В конце концов, в начале декабря Адачи приказал войскам отойти к Сио. Деревня Варео была занята австралийцами восьмого декабря, а последние японские арьергарды покинули этот район 15 декабря[6]. Между тем, пятого декабря началось наступление австралийских войск вдоль побережья[5].

Подготовка

В начале октября 1943 года при штабе австралийского Второго корпуса был создан специальный отдел для изучения японской системы тылового обеспечения. Ни у кого из сотрудников отдела не было опыта снабжения большой группы войск с помощью носильщиков из местного населения, поэтому понадобилось длительное время, чтобы понять: доставка припасов японским частям по суше в необходимых количествах неосуществима. Боевые действия подтвердили, что японские войска полностью зависят от снабжения морским путём. Союзники попытались перерезать японские коммуникации в ходе наступления на Саттельберг[7]. Для этого был разработан следующий план:

  1. Пятая воздушная армия США бомбит местные источники продовольствия и дороги, ведущие от побережья вглубь территории, с целью сократить запасы доступного продовольствия и напугать носильщиков, необходимых для доставки припасов по суше[7].
  2. Торпедные катера тактической группы 70.1 препятствуют движению барж вдоль побережья ночью, а самолёты пятой воздушной армии — днем[7].
  3. Наземные войска перерезают коммуникации японцев. Для этого девятая дивизия захватывает населённый пункт Пабу, через который проходит наиболее удобная дорога[7], а десант на Лонг-Айленд лишает противника важного перевалочного пункта для барж[8].

К декабрю австралийцы пришли к выводу, исходя из жалкого вида японских военнопленных, что «японская система снабжения находится на последнем издыхании»[4][7]. Между 9 и 13 декабря торпедные катера потопили 23 баржи — большинство из них к югу от Сио[9]. 7 января торпедные катера атаковали подводную лодку. В ночь на восьмого января было уничтожено не менее 12 барж, одна из которых была нагружена боеприпасами, а другая перевозила около 70 солдат. Девятого января торпедные катера атаковали группу из шести барж, которые пытались защищаться. Один баржа затонула на виду у экипажей катеров. Другая группа катеров атаковала восемь барж, уничтожив две из них. Третья группа обнаружила шесть барж на берегу и уничтожила их. Десятого января три торпедных катера потопили три баржи, перевозившие солдат, один японец был взят в плен. В ту же ночь две баржи были потоплены к северу от Сио[10]. 14 декабря при встрече генерал Берримэн поздравил вице-адмирала Томаса Кинкейда с успехами его подчиненных[11].

Генерал-лейтенант Цутому Ёсихара, начальник штаба японской 18-й армии, вспоминал:

В это время в штабе 20-й дивизии царила атмосфера усталости. Солдаты, которым не хватало продовольствия и боеприпасов, искали остатки овощей в окрестных садах и были настолько голодны, что ели бананы и корни папайи. Поскольку эти бесхозные сады находились на переднем краю или в глубине позиций противника, солдаты пробирались через вражеские позиции, чтобы собрать фрукты и корнеплоды. Они сражались, не имея защиты от вражеских снарядов, и прятались в окопах, залитых водой многодневных дождей.

Поэтому тот факт, что 20-я дивизия была не в состоянии выполнить задачу, — вина не 20-й дивизии, а наша. С учетом скудности снабжения, их храбрость не имела никакого значения; это был один из тех случаев, когда «армия воюет желудком».

По этой причине, в качестве чрезвычайной меры, армия начала использовать вспомогательные рыбацкие лодки из бухты Ханса для перевозки грузов вокруг вокруг побережья Новой Гвинеи; начались перевозки из бухты Ханса через о-ва Кар-кар, Багабаг и Лонг-Айленд — так был налажен прямой маршрут снабжения Сио.

Эти отважные перевозки имели видимый успех и доставили огромную радость офицерам и солдатам 20-й дивизии. Рыболовные суда творили поразительно смелые дела в умелых руках корабельных инженеров. Не имея ни подготовки, ни оборудования, капитаны и экипажи этих рыболовных судов храбро пересекали передний край сражения и все опасные места со словами: «Мы бессмертны. Где там ваши стрелы и пушки?» Атакованные вражескими самолетами, они смело вступали в бой и чудесным образом их сбивали. Однако эти тайные перевозки недолго оставались скрытыми от вражеских глаз. Со временем рыболовные суда были замечены, их базы разбомблены, и снабжение, к сожалению, прекратилось[12].

Тактика и логистика

Наступление австралийцев осуществлялось, главным образом, группами, включавшими в себя пехоту, саперов и бронетехнику и продвигавшимися вдоль прибрежных дорог[13]. Позиции японцев в джунглях располагались, как правило, в местах переправ через реки[14]. Продвигавшаяся вперед пехота неизменно оставалась под прикрытием артиллерии, за исключением коротких отрезков времени на последнем этапе боевых действий, когда сопротивление японцев уже было незначительным, а перемещение артиллерии было сопряжено с большими трудностями[15]. При этом частью сил австралийцы заходили во фланг противнику со стороны суши, занимая господствующие высоты — как правило, скалы, достигавшие 1200 м в высоту. Поскольку японцы стремились лишь замедлить наступление австралийцев и не хотели драться до последнего человека, опасность лишиться путей отступления обычно вынуждала их оставлять позиции. Если этого не происходило, японцев выбивали с позиций с помощью манёвра и огня танков, миномётов и артиллерии[13]. В начале боевых действий всего за один день было израсходовано около 4700 патронов[14], тогда как за все время наступления от Сио на Саидор 5-я дивизия сделала лишь 30 выстрелов. Войска продвигались вперёд сериями коротких бросков, обустраивая на побережье безопасные зоны для высадки с моря[15].

Снабжение союзников осуществлялось полностью водным путём. Американские разведчики из 532-го инженерного катерного и берегового полка (англ. Engineer Boat and Shore Regiment) второй особой инженерной бригады, переодетые в австралийскую форму[16], продвигались вперёд вместе с пехотой и осматривали окрестности участков побережья, пока шла их зачистка. Если участок выглядел подходящим для устройства зоны высадки, его осматривали с моря. На выбранный участок катерами перебрасывалась десантная партия, которая разворачивала пост управления. Сапёры расширяли и выравнивали прибрежную дорогу, чтобы припасы для передвигавшихся вдоль неё подразделений можно было подвозить на джипах, но снабжение подразделений, которые двигались в глубине территории по господствующим высотам, приходилось осуществлять с помощью носильщиков из местного населения. Артиллерию перевозили по дорогам или на десантных кораблях 532-го полка. Танки обычно двигались по дорогам, но если встречались непроходимые участки, технику перебрасывали морем. По мере продвижения войск на побережье создавались новые зоны высадки, а оставшиеся в тылу ликвидировались. Время от времени продвижение останавливалось, чтобы дождаться, пока подойдут танки, или в передовой зоне высадки накопится достаточно припасов[13].

Основной проблемой была погода. Из-за начавшегося муссона море было неспокойным, что препятствовало использованию десантных катеров и ограничивало возможности использования более крупных десантных кораблей. Из-за сильного волнения на море — самого сильного, с которым довелось столкнуться 532-му полку, — большинство транспортных перевозок осуществлялось ночью, когда приливные течения были наиболее благоприятными[17]. Вуттен требовал, чтобы в передовых зонах высадки накапливался запас продовольствия и боеприпасов как минимум на семь дней — на случай, если десантные корабли не смогут выйти в море из-за погоды. Второй корпус предоставил для доставки продовольствия два траулера с экипажами из второй группы водного транспорта. Австралийская армия также использовала для подвозки припасов плавающие автомобили DUKW[14].

Сражения

Фортификейшн-Пойнт

Первый этап наступления вдоль береговой линии Вуттен поручил иррегулярной части — четвёртой пехотной бригаде под командованием бригадира С. Р. В. Эдгара, — приберегая опытные кадровые бригады для боёв за Варео. 4-я пехотная бригада была составлена из 22-го и 29/46-го пехотных батальонов, сформированных в штате Виктория, и 37/52-го пехотного батальона, сформированного на острове Тасмания[18]. Каждому батальону была придана группа советников из девятой дивизии[14]. В подчинение Эдгару были переданы эскадрон С первого танкового батальона (семь танков «Матильда»), 9-й взвод роты С Папуасского пехотного батальона, а также подразделения 532-го инженерного катерного и берегового полка, Австралийско-Новогвинейской административной группы (ANGAU), Вспомогательного корпуса австралийской армии (AASC) и Медицинского корпуса австралийской армии (AAMC). Наступление обеспечивали сапёры 2/7-й полевой роты и двадцать четыре 25-фунтовых пушки 2/6-го полевого полка. На случай, если Эдгару понадобится помощь, 20-я пехотная бригада была приведена в состояние шестичасовой готовности[14].

На побережье в устье реки Калуэнг была подготовлена тыловая база, для чего прибрежные воды и прилегающий участок суши были очищены от препятствий. Для того, чтобы джипы и танки могли сразу же принять участие в наступлении, через реку нужно было навести переправу. Третьего декабря 1943 года 22-й пехотный батальон зачистил место переправы, после чего был возведён бревенчатый мост[14]. Операция началась пятого декабря, когда 29/46-й пехотный батальон выступил с предмостной позиции, удерживаемой 22-м батальоном. Вскоре наступающие оказались под беспорядочным огнём стрелкового оружия, а один из танков подорвался на мине[19]. Столкнувшись с нарастающим сопротивлением противника, австралийские подразделения остановились возле лагуны. Наступление возобновилось на следующий день, и после интенсивного обстрела японцы оставили свои позиции, следуя приказу «оказывать успешное сопротивление, пытаясь замедлить продвижение противника», но при этом «избегать решающего боя»[20]. Десятого декабря Эдгар ввёл в бой все три своих батальона, и 14 декабря они вышли к населенному пункту Лакона — ключевой позиции на пути отхода 20-й японской дивизии[21].

Танки едва поспевали за пехотой. Одной из проблем были мины. В первый день наступления 2/7-я полевая рота извлекла четырнадцать мин, но один танк все равно подорвался. Седьмого декабря на минах подорвались ещё два танка, один из них безвозвратно вышел из строя. Тогда сапёры прорубили новую просеку, по которой проложили гать[22]. Для того, чтобы оказать поддержку подразделениям, атакующим Лакону, танкам нужно было переправиться через ручей с крутыми коралловыми берегами, вздувшийся после обильных дождей. Вечером 16 декабря к пехоте присоединились пять танков, и японские позиции были взяты. Около 47 японцев были найдены убитыми; ещё 17 были убиты в ходе зачисток на следующий день[21]. 20 декабря при поддержке четырёх танков и 750 снарядов, выпущенных из 25-фунтовых пушек, четвёртая пехотная бригада заняла всю территорию Фортификейшн-Пойнт. Всего с 5 по 20 декабря 4-я пехотная бригада потеряла 65 человек убитыми и 136 ранеными[23]. Японские потери составили 420 человек убитыми и 136 умершими вследствие болезней, голода и самоубийств. В плен было взято всего шесть японцев.

Сио

21 декабря 1943 года 20-я пехотная бригада прошла через боевые порядки 4-й пехотной бригады и приступила ко второму этапу преследования. Генералы Блэми, Берримэн и Вуттен при встрече с и. о. командира бригады подполковником Н. У. Симпсоном подчеркнули, что ему следует всеми силами избегать потерь, используя артиллерию и танки. Головная рота 2/13-го пехотного батальона достигла населённого пункта Хубика[9]. Батальонный мемуарист писал:

Овраг Хубика представлял собой неописуемое зрелище. Повсюду обнажённые мертвые враги. Очевидно, это место использовали как перевязочный пункт. Сорок тел в одной маленькой пещере. Ни один не похоронен. Жуткое и тошнотворное место[24].

На время Рождества наступление было приостановлено в ожидании подвоза припасов. Солдаты получили передышку. Большинству выдали на ужин индейку, ветчину, жареный картофель и рождественский пудинг, состоялись рождественские богослужения. Генерал Блэми требовал, чтобы рождественское угощение получили все подразделения, и для выполнения его приказа предпринимались чрезвычайные меры. Одной папуасской роте, находившейся в дальнем дозоре, посылку сбросил на парашюте самолёт Piper J-3 из 4-й эскадрильи австралийских ВВС[25]. Наступление возобновилось 27 декабря после серии авиаударов, нанесённых 18-ю B-25 и 12-ю A-20[25]. 31 ноября наступление возглавили 2/15-й пехотный батальон и танки эскадрона А 1-го танкового батальона; 2 января 1944 года они достигли населённого пункта Сиалум. Там имелся укреплённый пляж, который японцы использовали как тыловую базу. В тот же день американцы высадили десант в населённом пункте Саидор, перерезав крупными силами путь отступления японцам[26].

Прежде чем перейти через горы, штаб японской 20-й дивизии решил уничтожить криптографические материалы, чтобы не нести их с собой. Из-за высокой влажности сжигать бумаги было бы слишком хлопотно, и огонь мог привлечь внимание противника, поэтому кто-то в штабе решил просто запереть бумаги в стальной ящик и утопить его в реке. Австралийский сапёр, проверяя реку миноискателем, наткнулся на ящик и извлёк его, приняв за мину. Офицер разведки узнал в содержимом ящика кодовые книги и отправил их в Центральное бюро в Брисбене. Там страницы тщательно высушили и сфотографировали. 4 февраля 1944 года дешифровальщики Центрального бюро сумели прочитать сообщение, в котором были изложены решения, принятые на совещании высокопоставленных японских офицеров. Копии кодовых книг срочно переслали в Арлингтон-Холл. За январь 1944 года Арлингтон-Холл расшифровал 1846 сообщений японской армии. В марте 1944 года, пользуясь кодовыми книгами из Сио, расшифровали уже 36000 сообщений[27].

11 января взвод 2/17-го пехотного батальона по веревочной и двум деревянным лестницам поднялся на вершину скалы, где ранее размещался японский штаб. Если бы японцы обороняли эту позицию, она стала бы серьезным препятствием, однако японцы её оставили. Остальные подразделения батальона присоединились к головной роте на следующий день. 13 января переправились через реку Гоалинг на оставленных японцами лодках и вступили в населённый пункт Намбарива, где взяли в плен одного противника, убили шестерых и девятерых нашли уже мёртвыми. 15 января был взят город Сио. Район Сио-Намбарива служил японцам крупной базой снабжения, и здесь было найдено большое количество топлива и припасов[28]. За время наступления от Фортификейшн-Пойнт к Сио были убиты или найдены мёртвыми 303 японца, а 22 захвачены в плен. 20-я пехотная бригада потеряла 3 человека убитыми и 13 ранеными, но 958 военнослужащих были эвакуированы по болезни — в основном, с диагнозом «малярия», но было и много случаев заболевания лихорадкой денге. Было захвачено большое количество японского вооружения, в том числе шесть 75-мм, три 37-мм и три 20-мм пушки[29].

Саидор

В 18:00 20 января 1944 года штаб пятой дивизии генерал-майора А. Х. Рэмси, подошедшей из Лаэ, занял место штаба девятой дивизии. Одновременно восьмая пехотная бригада сменила 20-ю. Переброска восьмой пехотной бригады, которая провела большую часть войны на гарнизонной службе в Западной Австралии, началась 10 января из порта Кэрнс[30]. Изначально планировалось, что она будет направлена в Лаэ, чтобы сменить 29-ю пехотную бригаду, воевавшую в районе Саламауа-Лаэ, но планы изменились, и в декабре восьмая бригада высадилась прямо во Финшхафене[31]. Бригада состояла из трёх пехотных батальонов, 4-го, 30-го и 35-го — все из Нового Южного Уэльса. Действия бригады по-прежнему поддерживали 2/12-й полевой полк, 532-й инженерный катерный и береговой полк и рота А Папуасского пехотного батальона. Первые потери бригада понесла в ночь на 22 января от дружественного огня, что было обычным явлением для войск, не имеющих опыта войны в джунглях. Двое австралийцев были убиты и двое ранены собственными товарищами[32].

22 января местный житель сообщил, что видел в горах юго-западу от Сио семерых японцев. На разведку была отправлена группа во главе с капралом Бенгари. Когда два дня спустя группа прибыла на место, местный житель сообщил, что к японцам присоединились ещё 22 человека. На следующее утро Бенгари и пять его товарищей устроили засаду и перебили всех японцев, которые не успели сделать ни одного ответного выстрела[33]. Тем временем пара самолётов (CAC Wirraway и CAC Boomerang) из 4-й эскадрильи австралийских ВВС вылетела, чтобы разведать маршрут предстоящего наступления. Пилоты заметили на земле японские парашюты — это означало, что японцев снабжали по воздуху[34]. 4 февраля, после того как раздувшиеся от дождевой воды реки снесли несколько мостов, австралийцам также пришлось перейти на снабжение по воздуху[35].

Каждый день папуасы убивали от 12 до 15 японцев[34], но только 8 февраля они настигли и атаковали японский арьергард в Вебер-Пойнт. Пять японских солдат были убиты. В целом, в тот день было убито 53 японца, а четверо захвачены в плен. Два австралийца получили ранения. На следующий день был убит ещё 61 японец, а 9 взяты в плен — на этот раз без каких-либо потерь со стороны австралийцев[30]. 10 февраля 30-й пехотный батальон встретил в Ягомаи двух американских солдат, тем самым войдя в соприкосновение с американскими силами в Саидоре[36].

Восьмая пехотная бригада приступила к зачистке местности. 18 февраля 35-й пехотный батальон атаковал японский отряд возле Габутамона, убив 40 японцев. Обнаружив ещё около сотни японцев в соседнем населённом пункте Тапен, австралийцы убили ещё 52 японцев, потеряв одного человека раненым, в то время как папуасские подразделения на флангах убили ещё около 51 японца, 43 из которых записали на свой счёт капрал Бенгари и два других папуаса. На следующий день папуасы нашли и уничтожили в этом районе ещё 39 японцев. В Тапене австралийцы и папуасы обнаружили доказательства того, что японцы прибегли к каннибализму[37]. В период с 20 января по 1 марта 1944 года было убито 734 японца, 1775 были найдены мёртвыми, и 48 были взяты в плен. Австралийцы потеряли четверых убитыми и шестерых ранеными.

Последствия

Обе стороны достигли поставленных целей: японцам удалось уйти, а австралийцам — нанести противнику огромный ущерб. Японцы понесли несравнимо большие потери как в людях, так и в снаряжении. Из 7 000 солдат японской 20-й дивизии в живых осталось лишь 4 300, многие из них потеряли боеспособность из-за ранений, болезней и голода[38]. Тем не менее, австралийцы упустили возможность разгромить 51-ю дивизию японской армии, и она в том же году сражалась с американцами на реке Дриниумор, а в 1945 году — с австралийцами в районе Аитапе-Вевак. С другой стороны, угроза базе в Финшхафене была ликвидирована, и она стала важным перевалочным пунктом Западно-Новогвинейской кампании. Захваченные во время боёв японские шифры позволили генералу Макартуру провести операции «Reckess» и «Persecution», опираясь не на собственную интуицию, а на надежные разведданные[39].

Напишите отзыв о статье "Бои за Сио"

Примечания

  1. ↑ Coates, 1999, p. 148.
  2. ↑ Coates, 1999, pp. 149—177.
  3. ↑ Coates, 1999, p. 227.
  4. ↑ 1 2 Coates, 1999, p. 236.
  5. ↑ 1 2 Coates, 1999, pp. 228—229.
  6. ↑ Dexter, 1961, pp. 675—679.
  7. ↑ 1 2 3 4 5 [www.awm.gov.au/cms_images/awm52/1/AWM52-1-4-8-018.pdf II Corps Report on Operations: October 1943 – March 1944, Australian War Memorial: AWM52 1/4/8] 59–60(недоступная ссылка — история). Проверено 25 января 2015. [web.archive.org/web/20121005121400/www.awm.gov.au/collection/records/awm52/1/4/8/awm52-1-4-8-18.pdf Архивировано из первоисточника 5 октября 2012].
  8. ↑ Dexter, 1961, p. 731.
  9. ↑ 1 2 Dexter, 1961, p. 727.
  10. ↑ Dexter, 1961, p. 734.
  11. ↑ Berryman diary, 14 December 1943, Australian War Memorial: AWM93 50/2/23/331.
  12. ↑ Yoshihara, Kane, [ajrp.awm.gov.au/ajrp/AJRP2.nsf/pages/NT00007E8E?openDocument Southern Cross], Australian War Memorial, <ajrp.awm.gov.au/ajrp/AJRP2.nsf/pages/NT00007E8E?openDocument>. Проверено 16 декабря 2010. 
  13. ↑ 1 2 3 Coates, 1999, p. 243.
  14. ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.awm.gov.au/cms_images/awm52/1/AWM52-1-5-20-043.pdf Report on Operations – 9 Aust Div: Operations from December 1943 – January 1944, Australian War Memorial: AWM52 1/5/20] 25–30(недоступная ссылка — история). Проверено 25 января 2015. [web.archive.org/web/20121021182844/www.awm.gov.au/collection/records/awm52/1/5/20/awm52-1-5-20-43.pdf Архивировано из первоисточника 5 октября 2012].
  15. ↑ 1 2 Report on Operations — 5 Aust Div: Operations from Sio to Saidor 20 January — 29 February 1944, Australian War Memorial: AWM54 519/6/48.
  16. ↑ Casey, 1959, p. 97.
  17. ↑ Monthly Historical Report of Operations — 2d ESB, January 1944, U.S. Army Corps of Engineers: X-78 E-20-1.
  18. ↑ Coates, 1999, p. 241.
  19. ↑ Dexter, 1961, p. 714.
  20. ↑ Dexter, 1961, p. 715.
  21. ↑ 1 2 Dexter, 1961, p. 722.
  22. ↑ Dexter, 1961, p. 716.
  23. ↑ Dexter, 1961, p. 725.
  24. ↑ Dexter, 1961, p. 728.
  25. ↑ 1 2 Dexter, 1961, p. 729.
  26. ↑ Dexter, 1961, p. 730.
  27. ↑ Drea, 1992, pp. 92—93.
  28. ↑ Dexter, 1961, pp. 735—736.
  29. ↑ Dexter, 1961, p. 736.
  30. ↑ 1 2 [www.awm.gov.au/cms_images/awm52/8/AWM52-8-2-8-012.pdf War Diary, 8th Infantry Brigade, 10 January 1944, AWM52 8/2/8](недоступная ссылка — история). Australian War Memorial. Проверено 18 апреля 2010. [web.archive.org/web/20121005121634/www.awm.gov.au/collection/records/awm52/8/2/8/awm52-8-2-8-12.pdf Архивировано из первоисточника 5 октября 2012].
  31. ↑ [www.awm.gov.au/cms_images/awm52/1/AWM52-1-5-51-046.pdf War Diary, New Guinea Force, 6 December 1943, AWM52 1/5/51](недоступная ссылка — история). Australian War Memorial. Проверено 18 апреля 2010. [web.archive.org/web/20121024074427/www.awm.gov.au/collection/records/awm52/1/5/51/awm52-1-5-51-46.pdf Архивировано из первоисточника 12 октября 2012].
  32. ↑ Dexter, 1961, p. 764.
  33. ↑ Dexter, 1961, p. 765.
  34. ↑ 1 2 Dexter, 1961, p. 766.
  35. ↑ Dexter, 1961, p. 767.
  36. ↑ Dexter, 1961, p. 769.
  37. ↑ Dexter, 1961, p. 770.
  38. ↑ Dexter, 1961, pp. 732—737.
  39. ↑ Coates, 1999, pp. 254—255.

Литература

  • Volume IV: Amphibian Engineer Operations / Casey, H. J.. — Washington, DC: Government Printing Office, 1959. — (Engineers of the Southwest Pacific 1941–1945).
  • Coates, John. Bravery Above Blunder: The 9th Division at Finschhafen, Sattelberg and Sio. — Singapore: Oxford University Press, 1999. — ISBN 0-19-550837-8.
  • Dexter, David. [www.awm.gov.au/histories/second_world_war/volume.asp?levelID=67908 The New Guinea Offensives]. — Canberra: Australian War Memorial, 1961.
  • Drea, Edward J. MacArthur's Ultra: Codebreaking and the War Against Japan 1942–1945. — Lawrence, Kansas: University Press of Kansas, 1992. — ISBN 0-7006-0504-5.


Отрывок, характеризующий Бои за Сио

– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Бои_за_Сио&oldid=78069817»