Бои на Халхин-Голе

Бои на Халхин-Голе в 1939 году
Основной конфликт: Советско-японские пограничные конфликты
Танковая атака РККА. Халхин-Гол, август 1939
Дата	11 мая — 16 сентября 1939
Место	Монгольско-маньчжурская граница
Причина	Спор о делимитации границы между Монголией и Маньчжоу-го
Итог	Победа СССР и Монголии
Противники
СССР СССР Монголия Монголия Японская империя Маньчжоу-го Маньчжоу-го
Командующие
Г. М. Штерн Н. В. Фекленко (до 6 июня 1939) Г. К. Жуков (после 6 июня 1939) Хорлогийн Чойбалсан Мититаро Комацубара Рюхэй Огису Кэнкити Уэда Пу И
Силы сторон
к началу августа: 57 000 человек 542 орудия и миномёта 2255 пулемётов 498 танков 385 бронемашин 515 самолётов к началу августа: 75 000 человек 500 орудий 182 танка 700 самолётов
Потери
9284 — 9703 убитых, умерших и пропавших без вести, 15 952 раненых и заболевших 253 танка 207 самолётов Советские данные: безвозвратные потери более 60 тыс. чел.(из них японцы 20 тыс.) Японские данные: убитыми 17 тыс. чел. (официально), до 45 тыс. чел. (независимые исследователи), пленными 3 тыс. чел., ранеными около 36 тыс. чел. 162 самолёта (по советским источникам — 660 самолётов и 2 аэростата)

Бои на Халхин-Голе (монг. Халхын голын байлдаан или монг. Халхын голын дайн «Халхин-Гольская война», яп. ノモンハン事件 Номон-хан дзикэн) — необъявленный локальный вооружённый конфликт, продолжавшийся с весны по осень 1939 года у реки Халхин-Гол на территории Монголии (примерно 900 км на восток от Улан-Батора) недалеко от границы с Маньчжоу-го между СССР, МНР с одной стороны и Японской империей и Маньчжоу-го с другой. Заключительное сражение произошло в конце августа и завершилось полным разгромом 23-й пехотной дивизии 6-й отдельной армии Японии. Перемирие между СССР и Японией было заключено 16 сентября 1939 года.

В советской историографии эти события, как правило, называются «военным конфликтом». Японские историки считают, что это была настоящая локальная война, причём некоторые авторы называют её «Второй русско-японской войной» — по аналогии с войной 1904—1905 гг.

В японской историографии термин «Халхин-Гол» употребляется только для наименования реки, а сам военный конфликт называется «инцидентом у Номон-Хана», по названию небольшого посёлка в этом районе маньчжуро-монгольской границы.

Предыстория конфликта

В 1932 году завершилась оккупация Маньчжурии японскими войсками. На оккупированной территории было создано марионеточное государство Маньчжоу-го, которое планировалось использовать как плацдарм для дальнейшей агрессии против Китая, Монголии и СССР.

По мнению советской стороны, начало конфликту положили требования японской стороны о признании реки Халхин-Гол границей между Маньчжоу-го и Монголией, хотя граница проходила на 20-25 км восточнее. Основной причиной такого требования являлось желание обеспечить безопасность строящейся японцами в этом районе в обход Большого Хингана железной дороги Халун-Аршан — Ганьчжур к границе СССР в районе Иркутска и озера Байкал, так как местами расстояние от дороги до границы было всего два-три километра. По словам советского историка М. В. Новикова, для обоснования своих претензий японскими картографами были сфабрикованы подложные карты с границей по Халхин-Голу и «издан специальный приказ об уничтожении ряда авторитетных справочных японских изданий, на картах которых приводилась правильная граница в районе реки Халхин-Гол», но российский историк К. Е. Черевко указывает, что административная граница по руслу Халхин-Гола была обозначена на карте, изданной на основе российских топографических съёмок 1906 г. и на физической карте Внешней Монголии Генштаба Китайской республики 1918 года.

В 1935 году начались столкновения на монголо-маньчжурской границе. Летом того же года начались переговоры между представителями Монголии и Маньчжоу-го о демаркации границы. К осени переговоры зашли в тупик.

12 марта 1936 года между СССР и МНР был подписан «Протокол о взаимопомощи». С 1937 года в соответствии с этим протоколом на территории Монголии были развёрнуты части Красной Армии в виде 57-го Особого корпуса, которым последовательно командовали комдивы И. С. Конев и Н. В. Фекленко. К маю 1939 года численность корпуса составила 5544 чел., в том числе 523 командира и 996 младших командиров.

Летом 1938 года между советскими и японскими войсками у озера Хасан произошёл двухнедельный конфликт, закончившийся победой СССР.

В 1939 году после смены в январе японского правительства напряжённость на границе усилилась. Стал выдвигаться лозунг расширения японской империи «вплоть до Байкала». Участились нападения японских войск на монгольских пограничников. В то же время Япония обвиняла Монголию в преднамеренном нарушении границ Маньчжурии.

Военные действия

Приграничные провокации

16 января 1939 года в районе высоты Номон-Хан-Бурд-Обо группа из 5 японских солдат с расстояния около 500 метров обстреляла наряд из четырёх пограничников МНР.

17 января на высоте Номон-Хан-Бурд-Обо 13 японских солдат напали на наряд из трёх пограничников МНР, захватив в плен начальника заставы и ранив ещё одного солдата. 29 и 30 января японскими и баргутскими кавалеристами были предприняты новые попытки захватить в плен сторожевые наряды пограничников МНР. А в феврале и марте японцами и баргутами было совершено около 30 нападений на пограничников МНР.

Май

Ночью 8 мая группа японцев численностью до взвода с ручным пулемётом попыталась скрытно занять принадлежавший МНР островок посредине реки Халхин-Гол, но после короткой перестрелки с пограничниками МНР отступила, потеряв 3 солдат убитыми и одного пленным (Такадзаки Итиро из разведотряда 23-й пехотной дивизии).

11 мая отряд японской кавалерии (до 300 человек с несколькими пулемётами) продвинулся на 15 км вглубь территории МНР и атаковал монгольскую пограничную заставу на высоте Номон-Хан-Бурд-Обо. С подходом к границе подкрепления японцы были оттеснены на исходный рубеж. Это событие условно считается началом полномасштабного вооруженного конфликта.

14 мая разведотряд 23-й японской пехотной дивизии (300 всадников при поддержке звена из пяти лёгких пикирующих бомбардировщиков) атаковал 7-ю пограничную заставу МНР и занял высоту Дунгур-Обо. 15 мая к занятой высоте японцами были переброшены до 30 грузовиков с двумя ротами пехоты, 7 бронемашин и 1 танк.

Утром 17 мая командир 57-го особого стрелкового корпуса комдив Н. В. Фекленко послал к Халхин-Голу группу советских войск в составе трёх мотострелковых рот, сапёрной роты и артиллерийской батареи РККА. Одновременно туда же был направлен дивизион бронемашин МНР. 22 мая советские войска перешли Халхин-Гол и отбросили японцев к границе.

В период с 22 по 28 мая в районе конфликта сосредотачиваются значительные силы. В составе советско-монгольских войск было 668 штыков, 260 сабель, 58 пулемётов, 20 орудий и 39 бронемашин. Японские силы под командованием полковника Ямагата составляли 1680 штыков, 900 сабель, 75 пулемётов, 18 орудий, 6-8 бронемашин и 1 танк.

28 мая японские войска, обладая численным превосходством, перешли в наступление, имея целью окружить противника и отрезать его от переправы на западный берег Халхин-Гола. Советско-монгольские войска отступили, но план окружения сорвался во многом благодаря действиям батареи под командованием старшего лейтенанта Ю. Б. Вахтина.

На следующий день советско-монгольские войска провели контрнаступление, оттеснив японцев на исходные позиции.

Июнь

Хотя на земле в июне не произошло ни одного столкновения, в небе с 22 мая развернулась воздушная война. Первые столкновения показали преимущество японских авиаторов. Так, за два дня боёв советский истребительный полк потерял 15 истребителей, в то время как японская сторона — всего одну машину.

Советское командование приняло радикальные меры. 29 мая из Москвы в район боевых действий вылетела группа лётчиков-асов во главе с заместителем начальника ВВС РККА Я. В. Смушкевичем. 17 из них были героями Советского Союза, многие имели боевой опыт войны в Испании и Китае. Они приступили к обучению пилотов, реорганизовали и укрепили систему воздушного наблюдения, оповещения и связи.

Для укрепления противовоздушной обороны в Забайкальский военный округ были направлены два дивизиона 191-го зенитно-артиллерийского полка.

В начале июня Фекленко был отозван в Москву, а на его место по предложению начальника оперативного отделения Генерального штаба М. В. Захарова был назначен Г. К. Жуков. Начальником штаба корпуса стал прибывший вместе с Жуковым комбриг М. А. Богданов. Вскоре после прибытия в июне в район военного конфликта начальником штаба советского командования был предложен новый план боевых действий: ведение активной обороны на плацдарме за Халхин-Голом и подготовка сильного контрудара по противостоящей группировке японской Квантунской армии. Наркомат обороны и Генеральный штаб РККА согласился с выдвинутыми предложениями Богданова. К району боевых действий стали стягиваться необходимые силы: войска подвозились по Транссибирской железнодорожной магистрали к Улан-Удэ, а далее по территории Монголии они следовали походным порядком на 1300—1400 км. Помощником Жукова по командованию монгольской кавалерией стал корпусной комиссар Жамьянгийн Лхагвасурэн.

Для координации действий советских войск на Дальнем Востоке и частей Монгольской народно-революционной армии из Читы в район реки Халхин-Гол прибыл командующий 1-й Отдельной Краснознамённой армией командарм 2-го ранга Г. М. Штерн.

Воздушные бои возобновились с новой силой с 20 июня. В сражениях 22, 24 и 26 июня японцы потеряли более 50 самолётов.

Ранним утром 27 июня японской авиации удалось нанести внезапный удар по советским аэродромам, что привело к уничтожению 19 машин (японцы потеряли 2 бомбардировщика и 3 истребителя).

Весь июнь советская сторона занималась обустройством обороны на восточном берегу Халхин-Гола и планированием решающего контрнаступления. Для обеспечения господства в воздухе сюда были переброшены новые советские модернизированные истребители И-16 и «Чайка», которыми впервые в мире были применены боевые неуправляемые ракеты «воздух-воздух», позднее использованные для создания систем залпового огня. Так, в результате боя 22 июня, который получил широкую известность в Японии (в этом бою сбит и взят в плен известный японский лётчик-ас Такэо Фукуда, прославившийся во время войны в Китае), было обеспечено превосходство советской авиации над японской и удалось захватить господство в воздухе. Всего в воздушных боях с 22 по 28 июня японские авиационные силы потеряли 90 самолётов. Потери советской авиации оказались гораздо меньшими — 38 машин.

В это же время, 26 июня, было сделано первое официальное заявление советского правительства по поводу событий на Халхин-Голе. По советскому радио прозвучали слова «ТАСС уполномочен заявить…». Новости с берегов Халхин-Гола появились на страницах советских газет.

Июль

К концу июня штабом Квантунской армии был разработан план новой пограничной операции под наименованием «Второй период номонханского инцидента». В общих чертах он был идентичен майской операции японских войск, но на этот раз помимо задачи окружения и уничтожения советских войск на восточном берегу реки Халхин-Гол перед японскими войсками ставилась задача форсировать реку Халхин-Гол и прорвать оборону Красной Армии на оперативном участке фронта.

2 июля японская группировка перешла в наступление. В ночь со 2-го на 3 июля войска генерал-майора Кобаяси форсировали реку Халхин-Гол и после ожесточённого боя захватили на её западном берегу гору Баян-Цаган, находящуюся в 40 километрах от маньчжурской границы. Сразу же после этого японцы сосредоточили здесь свои главные силы и стали чрезвычайно интенсивно строить фортификационные сооружения и возводить эшелонированную оборону. В дальнейшем планировалось, опираясь на господствовавшую над местностью гору Баян-Цаган, ударить в тыл оборонявшихся на восточном берегу реки Халхин-Гол советских войск, отрезать и в дальнейшем уничтожить их.

На восточном берегу Халхин-Гола также начались ожесточённые бои. Японцы, наступая силами двух пехотных и двух танковых полков (130 танков) против полутора тысяч красноармейцев и двух монгольских кавалерийских дивизий численностью в 3,5 тысячи конников, первоначально добились успеха. Из сложного положения обороняющиеся советские войска выручил заранее созданный Жуковым подвижный резерв, который был оперативно введён в действие. Жуков, не дожидаясь подхода пехотного прикрытия, бросил в бой прямо с марша находившуюся в резерве 11-ю танковую бригаду комбрига М. П. Яковлева (до 150 танков Т-37А, БТ-5, БТ-7 и ОТ-26) и 8-й монгольский бронедивизион, оснащённый бронеавтомобилями БА-6 с 45-мм пушками. Вскоре их поддержала 7-я мотоброневая бригада (154 бронемашин БА-6, БА-10, ФАИ). Следует отметить, что Жуков в этой ситуации, нарушая требования боевого устава РККА, действовал на свой страх и риск и вопреки мнению командарма Штерна. Справедливости ради стоит отметить, что впоследствии Штерн признал, что в той ситуации принятое решение оказалось единственно возможным. Однако этот поступок Жукова имел и другие последствия. По линии особого отдела корпуса в Москву было передано донесение, которое легло на стол И. В. Сталину, о том, что комдив Жуков «преднамеренно» бросил в бой танковую бригаду без разведки и пехотного сопровождения. Из Москвы была выслана следственная комиссия во главе с заместителем наркома обороны, командармом 1-го ранга Г. И. Куликом. Однако после конфликтов командующего 1-й армейской группы Жукова с Куликом, который стал вмешиваться в оперативное управление войсками, нарком обороны СССР в телеграмме от 15 июля объявил Кулику выговор и отозвал в Москву. После этого на Халхин-Гол был из Москвы прислан начальник Главного политического управления РККА комиссар 1-го ранга Мехлис с поручением от Л. П. Берии «проверить» Жукова.

Вокруг горы Баян-Цаган развернулись ожесточённые бои. С обеих сторон в них участвовало до 400 танков и бронемашин, более 800 артиллерийских орудий и сотни самолётов. Советские артиллеристы вели огонь по противнику прямой наводкой, а в небе над горой в отдельные моменты находилось до 300 самолётов с обеих сторон. Особенно отличились в этих боях 149-й стрелковый полк майора И. М. Ремизова и 24-й мотострелковый полк И. И. Федюнинского.

На восточном берегу Халхин-Гола к ночи 3 июля советские войска ввиду численного превосходства противника отошли к реке, сократив размер своего восточного плацдарма на её берегу, однако ударная группировка японцев под командованием генерал-лейтенанта Масаоми Ясуоки не выполнила поставленной перед нею задачи.

Группировка японских войск на горе Баян-Цаган оказалась в полуокружении. К вечеру 4 июля японские войска удерживали только вершину Баян-Цагана — узкую полоску местности в пять километров длиной и два километра шириной. 5 июля японские войска начали отступление в сторону реки. Для того, чтобы заставить своих солдат драться до последнего, по приказу японского командования был взорван единственный понтонный мост через Халхин-Гол, имевшийся в их распоряжении. В конце концов, японские войска у горы Баян-Цаган начали повальное отступление с занимаемых позиций к утру 5 июля. По оценке некоторых российских историков на склонах горы Баян-Цаган погибло более 10 тысяч японских солдат и офицеров, хотя по оценкам самих японцев их общие потери за весь период боевых действий составили 8632 чел. убитыми. Японской стороной были потеряны почти все танки и бо́льшая часть артиллерии. Эти события стали известны как «Баян-Цаганское побоище».

Результатом этих боёв явилось то, что в дальнейшем, как позже Жуков отмечал в своих мемуарах, японские войска «больше не рискнули переправляться на западный берег реки Халхин-Гол». Все дальнейшие события происходили на восточном берегу реки.

Однако японские войска продолжали оставаться на территории Монголии, и военное руководство Японии планировало новые наступательные операции. Таким образом, очаг конфликта в районе Халхин-Гола сохранялся. Обстановка диктовала необходимость восстановить государственную границу Монголии и кардинально разрешить этот пограничный конфликт. Поэтому Жуков стал планировать наступательную операцию с целью полного разгрома всей японской группировки, находившейся на территории Монголии.

Июль — август

57-й особый корпус был развёрнут в 1-ю армейскую (фронтовую) группу под командованием командарма Г. М. Штерна. В соответствии с постановлением Главного военного совета РККА для руководства войсками был учреждён Военный совет армейской группы в составе: командующий командарм 2-го ранга Г. М. Штерн, начальник штаба комбриг М. А. Богданов, командующий авиацией комкор Я. В. Смушкевич, комкор Г. К. Жуков, дивизионный комиссар М. С. Никишев.

К месту конфликта срочно стали перебрасываться новые войска, в том числе 82-я стрелковая дивизия. Из Московского военного округа была переброшена 37-я танковая бригада, имевшая на вооружении танки БТ-7 и БТ-5, на территории Забайкальского военного округа была проведена частичная мобилизация и сформирована 114-я и 93-я стрелковые дивизии.

8 июля японская сторона вновь начала активные боевые действия. Ночью они повели наступление крупными силами на восточном берегу Халхин-Гола против позиции 149-го стрелкового полка и батальона стрелково-пулемётной бригады, которые были совершенно не готовы к этой атаке японцев. В результате этой атаки японцев 149-му полку пришлось отойти к реке, сохраняя плацдарм всего в 3-4 километра. При этом были брошены одна артиллерийская батарея, взвод противотанковых орудий и несколько пулемётов.

Несмотря на то, что такого рода внезапные ночные атаки японцы в дальнейшем проводили ещё несколько раз, а 11 июля им удалось захватить высоту, они в результате контратаки советских танков и пехоты, которую возглавил командир 11-й танковой бригады комбриг М. П. Яковлев, были выбиты с высоты и отброшены на исходные позиции. Линия обороны на восточном берегу Халхин-Гола была полностью восстановлена.

С 13 по 22 июля в боевых действиях наступило затишье, которое обе стороны использовали для наращивания своих сил. Советская сторона принимала энергичные меры по укреплению плацдарма на восточном берегу реки, который требовался для проведения планируемой начштабом Богдановым наступательной операции против японской группировки. На этот плацдарм были переброшены 24-й мотострелковый полк И. И. Федюнинского и 5-я стрелково-пулемётная бригада.

23 июля японцы после артиллерийской подготовки начали наступление на правобережный плацдарм советско-монгольских войск. Однако после двухдневных боёв, понеся значительные потери, японцам пришлось отойти на исходные позиции. В это же время происходили интенсивные воздушные бои. С 21 по 26 июля японская сторона потеряла 67 самолётов, советская только 20.

Значительные усилия легли на плечи пограничников. Для прикрытия границы Монголии и охраны переправ через Халхин-Гол из Забайкальского военного округа был переброшен сводный батальон советских пограничников под командованием начальника штаба Кяхтинского пограничного отряда майора А. Булыги. Только за вторую половину июля пограничники задержали 160 подозрительных лиц, среди которых были выявлены десятки японских разведчиков.

Во время разработки наступательной операции против японских войск выдвигались предложения как в штабе армейской группы, так и в Генеральном штабе РККА, о переносе боевых действий с территории Монголии на маньчжурскую территорию, однако эти предложения были категорически отвергнуты политическим руководством страны. Маршал Советского Союза М. В. Захаров позднее вспоминал одно из сталинских высказываний по этому поводу:

Вы хотите развязать большую войну в Монголии. Противник в ответ на ваши обходы бросит дополнительные силы. Очаг борьбы неминуемо расширится и примет затяжной характер, а мы будем втянуты в продолжительную войну.

В результате проведённой обеими сторонами конфликта работы к началу советского контрнаступления 1-я армейская группировка имела в своём составе около 57 тысяч человек, 542 орудия и миномёта, 498 танков, 385 бронемашин и 515 боевых самолётов, противостоящая ей японская группировка — специально сформированная императорским декретом японская 6-я отдельная армия под командованием генерала Рюхэя Огису (яп.), имела в своём составе 7-ю и 23-ю пехотные дивизии, отдельную пехотную бригаду, семь артиллерийских полков, два танковых полка маньчжурской бригады, три полка баргутской кавалерии, два инженерных полка и другие части, что в общей сложности составляло более 75 тысяч человек, 500 артиллерийских орудий, 182 танка, 700 самолётов. Следует отметить, что в составе японской группировки большинство солдат имели боевой опыт войны в Китае.

Генерал Огису и его штаб также планировали наступление, которое было назначено на 24 августа. При этом с учётом печального для японцев опыта боёв на горе Баян-Цаган в этот раз охватывающий удар планировался на правом фланге советской группировки. Форсирование реки не планировалось.

Во время подготовки советским командованием наступательной операции советских и монгольских войск был тщательно разработан и неукоснительно соблюдался план оперативно-тактического обмана противника. Все передвижения войск в прифронтовой полосе производились только в тёмное время суток, категорически запрещалось вводить войска в исходные для наступления районы, рекогносцировки на местности командным составом проводились только на грузовых автомашинах и в форме рядовых красноармейцев. Для введения противника в заблуждение в ранний период подготовки к наступлению советская сторона по ночам с помощью звуковых установок имитировала шум движения танков и бронемашин, самолётов и инженерных работ. Вскоре японцам надоело реагировать на источники шумов, поэтому во время реальной перегруппировки советских войск их противодействие было минимальным. Также всё время подготовки к наступлению советской стороной велась активная радиоэлектронная борьба с противником. Зная, что японцы ведут активную радиоразведку и прослушивают телефонные переговоры, в целях дезинформации противника была разработана программа ложных радио- и телефонных сообщений. Переговоры велись только о строительстве оборонительных сооружений и подготовке к осенне-зимней кампании. Радиообмен в этих случаях строился на легко дешифруемом коде.

Несмотря на общее превосходство в силах японской стороны, к началу наступления Штерну удалось достичь почти трёхкратного превосходства в танках и в 1,7 раза в самолётах. Для проведения наступательной операции были созданы двухнедельные запасы боеприпасов, продовольствия и горюче-смазочных материалов. Для перевозки грузов на расстояние в 1300—1400 километров было задействовано более 4 тысяч грузовиков и 375 автоцистерн. Следует отметить, что один автомобильный рейс с грузом и обратно длился пять дней.

В ходе наступательной операции советское командование, используя манёвренные механизированные и танковые части, планировало неожиданными сильными фланговыми ударами окружить и уничтожить противника в районе между государственной границей МНР и рекой Халхин-Гол. На Халхин-Голе впервые в мировой военной практике танковые и механизированные части использовались для решения оперативных задач в качестве основной ударной силы фланговых группировок, совершавших манёвр на окружение.

Наступающие войска были разделены на три группы — Южную, Северную и Центральную. Главный удар наносился Южной группой под командованием полковника М. И. Потапова, вспомогательный удар — Северной группой, командующий полковник И. П. Алексеенко. Центральная группа под командованием комбрига Д. Е. Петрова должна была сковать силы противника в центре, на линии фронта, тем самым лишить их возможности манёвра. В резерве, сосредоточенном в центре, находились 212-я авиадесантная, 9-я мотоброневая бригады и танковый батальон. Также в операции участвовали монгольские войска — 6-я и 8-я кавалерийские дивизии под общим командованием маршала X. Чойбалсана.

Наступление советско-монгольских войск началось 20 августа, тем самым упреждая наступление японских войск, назначенное на 24 августа.

Соотношение сил сторон перед началом наступления

Перед началом наступления, по состоянию на 20 августа 1939 года,

• общая численность советских и монгольских войск составляла 35 пехотных батальонов, 20 кавалерийских эскадронов, 216 полевых и 286 противотанковых орудий, 40 миномётов, 2255 станковых и ручных пулемётов, 498 танков, 346 бронемашин, 581 самолёт;
• общая численность японских войск составляла 25 пехотных батальонов, 17 кавалерийских эскадронов, 135 полевых и 142 противотанковых орудий, 60 миномётов и бомбомётов, 1238 станковых и ручных пулемётов, 120 танков и бронемашин, 450 самолётов

Август

Наступление советско-монгольских войск, начавшееся 20 августа, оказалось полной неожиданностью для японского командования.

В 6 часов 15 минут началась мощная артиллерийская подготовка и авиационный налёт на позиции противника. В воздух были подняты 153 бомбардировщика и около 100 истребителей. В 9 часов началось наступление сухопутных войск. В первый день наступления атакующие войска действовали в полном соответствии с планами, за исключением заминки, случившейся при переправе танков 6-й танковой бригады, так как при переправе через Халхин-Гол не выдержал тяжести танков наведённый сапёрами понтонный мост.

Наиболее упорное сопротивление противник оказывал на центральном участке фронта, где у японцев имелись хорошо оборудованные инженерные укрепления. Здесь наступавшим удалось за день продвинуться всего на 500—1000 метров.

Уже 21-го и 22-го августа японские войска, придя в себя, повели упорные оборонительные бои, поэтому советскому командованию пришлось ввести в сражение резервную 9-ю мотоброневую бригаду.

Хорошо действовала в это время и советская авиация. Только за 24 и 25 августа бомбардировщики СБ совершили 218 боевых групповых вылетов и сбросили на противника около 96 тонн бомб. Истребителями за эти два дня в воздушных боях было сбито около 70 японских самолётов.

В целом же следует отметить, что командование 6-й японской армии в первый день наступления не смогло определить направление главного удара наступающих войск и не предприняло попытки оказать поддержки своим войскам, оборонявшимся на флангах. Бронетанковые и механизированные войска Южной и Северной групп советско-монгольских войск к исходу 26 августа соединились и завершили полное окружение 6-й японской армии. После этого началось её дробление отсекающими ударами и уничтожение по частям.

В целом японские солдаты, в основном пехотинцы, как отмечал позднее Жуков в своих мемуарах, дрались крайне ожесточённо и исключительно упорно, до последнего человека. Часто японские блиндажи и дзоты захватывались только тогда, когда там уже не было ни одного живого японского солдата. В результате упорного сопротивления японцев 23 августа на Центральном участке фронта советскому командованию пришлось даже ввести в бой свой последний резерв: 212-ю авиадесантную бригаду и две роты пограничников. При этом оно шло на немалый риск, так как ближайший резерв командующего — монгольская бронетанковая бригада — находилась в Тамцак-Булаке в 120 километрах от фронта.

Неоднократные попытки японского командования провести контратаки и деблокировать окружённую в районе Халхин-Гола группировку закончились неудачей. 24 августа полки 14-й пехотной бригады Квантунской армии, подошедшие из Хайлара к монгольской границе, вступили в бой с 80-м стрелковым полком, прикрывавшим границу, однако ни в этот день, ни на следующий пробиться не смогли и отошли на территорию Маньчжоу-Го. После боёв 24—26 августа командование Квантунской армии до самого конца операции на Халхин-Голе не пыталось больше деблокировать свои окружённые войска, смирившись с неизбежностью их гибели.

Красная Армия в качестве трофеев захватила 100 автомашин, 30 тяжёлых и 145 полевых орудий, 42 тыс. снарядов, 115 станковых и 225 ручных пулемётов, 12 тысяч винтовок и около 2 млн патронов, много другого военного имущества.

Последние бои ещё продолжались 29 и 30 августа на участке севернее реки Хайластын-Гол. К утру 31 августа территория Монгольской Народной Республики была полностью очищена от японских войск. Однако это ещё не было полным окончанием боевых действий.

Утром 4 сентября два батальона японской пехоты попытались занять высоту Эрис-Улын-Обо, но были отброшены за линию государственной границы, потеряв убитыми до 350 солдат и офицеров. Ночью 8 сентября в этом же районе японские войска предприняли новую попытку проникновения на территорию Монголии силами до четырёх пехотных рот, однако вновь были отбиты с большими потерями. Всего в этих атаках противник потерял до 500 военнослужащих убитыми, были захвачены 18 пулемётов и более 150 винтовок.

После 8 сентября японское командование не предпринимало действий наземными войсками, однако воздушные бои продолжались. В первой половине сентября в небе над территорией МНР состоялись 7 воздушных боёв. Крупнейший — 120 японских самолётов против 207 советских — состоялся 15 сентября в день подписания перемирия. 16 сентября боевые действия на границе были прекращены.

Всего за время конфликта СССР потерял 207 самолётов, Япония — 162.

В ходе боевых действий у реки Халхин-Гол советские войска активно использовали артиллерию: по неполным данным (результаты обстрела ряда объектов на сопредельной территории установлены не были), артиллерийским огнём были уничтожены 133 артиллерийских орудия (шесть 105-мм орудий, 55 шт. 75-мм орудий, 69 малокалиберных и три зенитных орудия), 49 миномётов, 117 пулемётов, подавлено 47 артиллерийских, 21 миномётная и 30 пулемётных батарей, подбито 40 танков и 29 бронемашин, разрушены 21 наблюдательный пункт, 55 блиндажей, 2 склада горючего и 2 склада с боеприпасами

Через своего посла в Москве Сигэнори Того японское правительство обратилось к правительству СССР с просьбой о прекращении военных действий на монгольско-маньчжурской границе. 15 сентября 1939 года было подписано соглашение между Советским Союзом, МНР и Японией о прекращении военных действий в районе реки Халхин-Гол, которое вступило в силу на следующий день.

Но «де юре» конфликт закончился лишь в мае 1942 года подписанием окончательного соглашения об урегулировании. Причём это было компромиссное, во многом в пользу японцев, урегулирование — на основе старой карты. Для Красной армии, которая терпела поражения на советско-германском фронте, тогда сложилась достаточно сложная ситуация. Поэтому урегулирование было прояпонским. Но оно просуществовало всего до 1945 года до капитуляции Японии во Второй мировой войне.

Итоги

Победа СССР и МНР на Халхин-Голе стала одной из причин отказа от нападения Японии на СССР во время Великой Отечественной войны. Сразу после начала войны Генеральный штаб Японии, учитывая в том числе и опыт Халхин-Гола, принял решение вступить в войну против СССР только если Москва падёт до конца августа. В ответ на требование Гитлера в телеграмме от 30 июня немедленно выполнить свои союзнические обязательства и ударить по СССР с востока, на заседании Совета министров 2 июля было принято окончательное решение ждать, пока Германия не будет побеждать наверняка.

В Японии поражение и одновременное (23 августа) подписание советско-германского договора о ненападении привело к правительственному кризису и отставке кабинета Хиранумы Киитиро. Новое японское правительство 4 сентября заявило, что ни в какой форме не намерено вмешиваться в конфликт в Европе, а 15 сентября подписало соглашение о перемирии, приведшее 13 апреля 1941 года к заключению советско-японского пакта о нейтралитете. В традиционном противостоянии японских армии и флота победила «морская партия», отстаивавшая идею осторожной экспансии в Юго-Восточной Азии и на острова Тихого океана. Военное руководство Германии, изучив опыт японских войн в Китае и на Халхин-Голе, весьма низко оценило военные возможности Японии и не рекомендовало Гитлеру связывать себя с нею союзом.

Боевые действия на территории МНР совпали с переговорами японского министра иностранных дел Хатиро Ариты с английским послом в Токио Робертом Крейги. В июле 1939 года между Англией и Японией было заключено соглашение, по которому Великобритания признала японские захваты в Китае (тем самым, оказав дипломатическую поддержку агрессии против МНР и её союзника — СССР). В это же время правительство США продлило на шесть месяцев денонсированный 26 января торговый договор с Японией, а затем полностью восстановило его. В рамках соглашения Япония закупила грузовики для Квантунской армии, станки для авиазаводов на 3 млн долларов, стратегические материалы (до 16.10.1940 — стальной и железный лом, до 26.07.1941 — бензин и нефтепродукты) и др. Новое эмбарго было наложено только 26 июля 1941 года. Однако официальная позиция правительства США не означала полного прекращения торговли. Товары и даже стратегическое сырьё продолжали поступать в Японию вплоть до начала войны с США.

События на Халхин-Голе стали также важным элементом пропаганды в СССР. Её суть сводилась к идее непобедимости Красной Армии в будущей войне. Участники трагических событий лета 1941 года много раз отмечали вред излишнего оптимизма в канун большой войны.

Влияние Халхин-Голской кампании на японо-китайскую войну слабо изучено.

«Золотая звезда»

1 августа 1939 года, в разгар боевых действий, учреждён дополнительный знак отличия к высшей степени отличия СССР званию «Герой Советского Союза» — медаль «Герой Советского Союза», переименованная в октябре того же года в медаль «Золотая Звезда». Звание было учреждено в 1934 году, но особых знаков отличия не предусматривалось.

Судьба победителей

70 военнослужащим было присвоено звание Героя Советского Союза, 83 были награждены орденом Ленина, 595 — орденом Красного Знамени, 134 — орденом Красной Звезды, 33 — медалью «За отвагу», 58 — медалью «За боевые заслуги». В списки личного состава воинской части был навечно зачислен комиссар 8-й моторизованной бригады Александр Николаевич Московский, 28 августа 1939 года возглавивший ночную контратаку стрелковой роты против японского батальона и погибший в бою (в результате успешной контратаки японский батальон был отброшен, потерял свыше 170 солдат убитыми и не сумел прорвать кольцо окружения).

Правительством Монгольской Народной Республики был учреждён нагрудный знак «Участнику боёв у Халхин-Гола», которым награждали отличившихся советских и монгольских военнослужащих.

Халхин-Гол стал началом полководческой карьеры Г. К. Жукова. Прежде безвестный комдив (заместитель командующего ЗапОВО) после победы над японцами возглавил (7 июня 1940) крупнейший в стране Киевский военный округ, а затем стал начальником Генерального Штаба РККА.

Командующий 1-й армейской группой командарм Г. М. Штерн и командующий авиацией Я. В. Смушкевич и за бои на Халхин-Голе были награждены медалями «Золотая Звезда». После окончания конфликта Смушкевич был назначен начальником ВВС РККА, Штерн командовал 8-й армией во время Советско-финской войны.

Начальник штаба 1-й армейской группы комбриг М. А. Богданов Указом Президиума Верховного Совета СССР от 17 ноября 1939 года был награждён Орденом Красного Знамени. По окончании боевых действий в сентябре 1939 года приказом НКО СССР он был назначен заместителем командующего 1-й армейской группы (Улан-Батор). В том же месяце Постановлением Правительства СССР назначен председателем советско-монгольской делегации в Смешанной комиссии по разрешению спорных вопросов о государственной границе между МНР и Маньчжурией в районе конфликта. В конце переговоров в результате провокации с японской стороны Богданов совершил «грубейшую ошибку, нанёсшую ущерб престижу СССР», за что был предан суду. 1 марта 1940 года Военной коллегией Верховного суда СССР он был осуждён по ст. 193-17 пункт «а» на 4 года ИТЛ. Постановлением Верховного Совета СССР от 23 августа 1941 года был амнистирован со снятием судимости и направлен в распоряжение НКО СССР. Великую Отечественную войну закончил в должности командира дивизии и звании генерал-майора.

Участник боев Ахмет Исмагулович Мамбетов был награжден орденом Отечественной Войны II-й степени. В дальнейшем построил блестящую политическую карьеру в Казахской СССР. Занимал следующие посты - Министр сельского хозяйства Казахской СССР (1952-1953). Председатель областного исполнительного комитета - Кустанайской (1950-1951) и Павлодарской (1953-1955) областей. Кавалер ордена Трудового Красного Знамени

Боевые потери сторон

По официальным советским данным, потери японо-маньчжурских войск за время боёв с мая по сентябрь 1939 года составили более 61 тыс. чел. убитыми, раненными и попавшими в плен (из них около 20 тыс. — собственно японские потери). Советско-монгольские войска потеряли 9831 советских (вместе с ранеными — более 17 тыс.) и 895 монгольских солдат.

Официально объявленные потери Квантунской армии: 18 тыс. чел. Независимые японские исследователи дают цифры до 45 тыс. чел.

Отражение в литературе и искусстве

События на Халхин-Голе нашли отражение в советской и мировой литературе, искусстве. О них были написаны романы, стихи и песни, публиковались статьи в газетах.

• К. М. Симонов — роман «Товарищи по оружию», поэма «Далеко на востоке», стихотворение «Танк».
• Ф. Бокарев — поэма «Память Халхин-Гола»
• Х. Мураками — роман «Хроники Заводной Птицы» (долгий рассказ лейтенанта Мамия).

В кинематографе

• «Халхин-Гол» (1940) — документальный фильм, ЦСДФ.
• «Слушайте, на той стороне» (1971) — советско-монгольский художественный фильм, посвящён боям на Халхин-Голе.
• «Я, Шаповалов Т. П.» (1973, реж. Карелов Е. Е.) — первая часть дилогии «Высокое звание», эпизод в фильме.
• «Дорогами отцов» (2004) — телевизионный фильм иркутской тележурналистки Натальи Волиной, посвящён 65-летию окончания боёв на реке Халхин-Гол и советско-монгольской экспедиции по местам боевой славы.
• [www.pulter.ru/docs/Halhin_gol_Neizvestnaya_voyna/Halhin_gol «Халхин-Гол. Неизвестная война»] (2008) — документальный фильм, посвящён 70-летию победы на реке Халхин-Гол. В фильме использовано большое количество хроники, а также комментарии ветеранов-участников тех событий и историков.
• [video.google.com/videoplay?docid=5326404744095564898# «Исторические хроники с Николаем Сванидзе» 1939 г.]
• Добровольцы
• Мой путь (фильм, 2011) (кор. 마이웨이) — корейский кинофильм режиссёра Кан Джегю, вышедший на экраны в 2011 году. Фильм основан на истории корейца Ян Кёнджона и японца Тацуо Хасэгава, захваченных в плен Красной армией на Халхин-Голе.

См. также

• [www.rkka.ru/handbook/data/halhin-gol.rtf Перечень объединений, соединений, частей и подразделений, входивших в состав Действующей армии в районе р. Халхин-Гол в 1939 г.]
• Хасанские бои (1938)

Литература

• Бакаев Д. А. В огне Хасана и Халхин-Гола. — Саратов: Приволжское кн. изд-во, 1984. — 151 стр.
• Ворожейкин А. В. [www.victory.mil.ru/lib/books/memo/vorozheikin1/index.html Сильнее смерти]. — М.: Детская литература, 1978.
• Воротников М. Ф. Г. К. Жуков на Халхин-Голе. — Омск: книжное издательство, 1989—224 стр. — 10 000 экз.
• Горбунов Е. А. 20 августа 1939. — М.: «Молодая гвардия», 1986.
• Жуков Г. К. [victory.mil.ru/lib/books/memo/zhukov1/index.html Воспоминания и размышления. (Глава 7. Необъявленная война на Халхин-Голе)]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002.
• Козлов А. В. Халхин-Гол. Август 1939. (статья об учреждении правительством Монголии в 1940 г. памятного нагрудного знака для участников событий на реке Халхин-Гол) // Военно-исторический журнал. 2013. № 12. С. 66-67.
• Кондратьев В. [militera.lib.ru/h/kondratyev_v/index.html Халхин-Гол: Война в воздухе]. — М.: Техники — Молодёжи, 2002. — 64 с. — (Серия «Авиация»). — 1000 экз. — ISBN 5-88573-009-1.
• Кошкин А. А. «Кантокуэн» — «Барбаросса» по-японски. Почему Япония не напала на СССР.
• Кошкин А. А. Крах стратегии «Спелой хурмы»: военная политика Японии в отношении СССР 1931—1945 гг. — М.: Мысль, 1989. — 272 с.
• Кузнецов И. И. Герои Халхин-Гола. 3-е изд., доп. — Улан-Батор: Госиздат, 1984—144 с.
• На Халхин-Голе. Воспоминания ленинградцев-участников боёв с японскими милитаристами в районе реки Халхин-Гол в 1939 г. Сост. Н. М. Румянцев. — Л.: Лениздат, 1989.
• Новиков М. В. [militera.lib.ru/h/novikov/index.html Победа на Халхин-Голе]. — М.: Политиздат, 1971. — 110 с. — 150 000 экз.
• Панасовский В. Е. Уроки Хасана и Халхин-Гола. — М.: «Знание», 1989.
• Попов В. Серьёзный противник (рус.) // Мир оружия : журнал. — 2005. — Апрель (т. 07, № 04). — С. 60-65. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1607-2009&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1607-2009].
• Симонов К. М. [militera.lib.ru/prose/russian/simonov6/index.html Далеко на востоке. Халхин-гольские записки]. — М.: Художественная литература, 1985.
• Федюнинский И. И. [militera.lib.ru/memo/russian/fedyuninsky_ii/ На Востоке]. — М.: Воениздат, 1985.
• [japanstudies.ru/images/books/book-2013-khalkhyn_gol.pdf Халхин-Гол: взгляд на события из XXI века. Сборник статей] / Научный редактор и составитель Е. В. Бойкова. — М. : Институт востоковедения РАН, 2013. — 156 с. — ISBN 978-5-89282-511-5.</span>
• Шишкин С. Н. Халхин-Гол. 2-е изд., пер. и доп. — М.: 1954.
• Шишов А. В. [militera.lib.ru/h/shihsov_av/index.html Россия и Япония. История военных конфликтов]. — М.: Вече, 2001.

Ссылки

• [victory.rusarchives.ru/index.php?p=32&sec_id=59 Бои на Халхин-Голе.] Фотодокументы из российских архивов.
• [www.airforce.ru/history/khalkin-gol/ Воздушная война на Халхин-Голе]
• [www.airaces.ru/stati/sovetskaya-aviaciya-v-boyakh-na-reke-halhin-gol.html Советская авиация в боях на реке Халхин-Гол]
• [www.vesti.ru/doc.html?id=312241 Монголия празднует 70-летие победы на Халхин-Голе]
• [echo.msk.ru/programs/victory/41209/ Халхин-Гол.] Подкаст передачи «Цена победы» на «Эхо Москвы».

Отрывок, характеризующий Бои на Халхин-Голе

– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.