Бойе, Марио

Марио Бойе
Общая информация
Полное имя	Марио Эмилио Эриберто Бойе Аутерио
Прозвище	El Atómico, El Matador
Родился
Гражданство
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб
Карьера
Молодёжные клубы
1936—1941	Бока Хуниорс
Клубная карьера*
1941—1949	Бока Хуниорс	190 (108)
1949—1950	Дженоа	18 (12)
1950	Мильонариос
1950—1953	Расинг (Авельянеда)	84 (33)
1954—1955	Уракан	20 (7)
1955	Бока Хуниорс	18 (5)
Национальная сборная**
1945—1951	Аргентина	17 (7)
Международные медали
Чемпионаты Южной Америки
Золото	Чили 1945
Золото	Аргентина 1946
Золото	Эквадор 1947
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Ма́рио Эми́лио Эрибе́рто Бойе́ Ауте́рио (исп. Mario Emilio Heriberto Boyé Auterio; 30 июля 1922, Буэнос-Айрес — 21 июля 1992, Буэнос-Айрес) — аргентинский футболист, нападающий.

Биография

Марио Бойе родился 30 июля 1922 года в первый день недели в Буэнос-Айресе.

Он начал делать свои первые шаги в футболе в маленькой молодёжной команде Брисас-дель-Плата, где его замечают скауты клуба «Бока Хуниорс», к которому он присоединяется в 1936 году. Маленький Бойе привлекал к себе внимание мощным, не по годам, телосложением и скоростью, качествами, которыми он компенсировал небольшие пробелы в его техническом мастерстве обращения с мячом.

Отыграв 5 лет в молодёжном составе «Боки», Бойе наконец был включён в основной состав команды. Его дебют состоялся 8 июня 1941 года против клуба «Индепендьенте», где «Бока» победила 2:1. В «Боке» Бойе провёл 9 лет, выиграв 2 чемпионата Аргентины. Вначале своей игры за основу Бойе подвергался жесткой критике от «тиффози» «Боки Хуниорс», которые называли его «Деревом» и «Гардеробом» (за вес около 80-ти кг), но затем голы, которые в изрядном количестве забивал Марио, заставили болельщиков сменить гнер на милость и Бойе постепенно стал идолом поклонников «Бомбонеры», которые прозвали его El Atómico (Атомный).

В 1949 году Бойе был продан в итальянский клуб «Дженоа», Марио провёл в Италии всего лишь один сезон, но быстро полюбился требовательным генуэзским болельщикам, которые наградили футболиста прозвищем El Matador (Матадор) после того, как он забил 4 гола «Триестине» (Дженоа выиграла 6:2)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Марио, прослышав о крупных гонорарах в колумбийском DIMAYOR, тайком покинул Геную в разгар сезона, нарушив действующий контракт. Был подвергнут дисквалификации.

В 1950 году, после краткого вояжа в Колумбию, Бойе возвращается в Аргентину играть за «Расинг» из Авельянеды. Бойе проводит 4 удачных сезона в «Расинге», забивая голы в каждом третьем матче, а его команда дважды становится чемпионом Аргентины.

После Расинга Бойе выступал за «Уракан», а затем вернулся в «Боку», но 33-х летний игрок уже не мог показывать свой былой класс игры, и Бойе решил уйти из футбола. Всего Бойе провёл за «Боку» 228 матчей и забил 124 гола.

В сборной Аргентины Бойе дебютировал 31 января 1945 года в матче с Эквадором на Чемпионате Южной Америки. Всего за национальную команду он провёл 17 матчей и забил 7 мячей.

Умер Марио Бойе 21 июля 1992 года, не дожив 9 дней до своего 70-ти летия.

Награды

• Чемпион Аргентины: 1943, 1944, 1950, 1951
• Обладатель Кубка Карлоса Ибагуррена: 1944
• Обладатель Кубка Компетенсья Британика: 1945
• Обладатель Кубка Конфратернидад: 1946

Ссылки

• [www.informexeneize.com.ar/biografia_mario_emilio_heriberto_boye.htm Профиль на informexeneize.com.ar]
• [www.arcotriunfal.com/159/el_atomico_boye.html El 'atómico' Boyé]
• [web.archive.org/web/20071020025132/futbolfactory.futbolweb.net/index.php?ff=historicos&f2=00001&idjugador=277 Atómico Boyé Mario Emilio Heriberto Boyé]

</div> </div> </div>

Отрывок, характеризующий Бойе, Марио

Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.